Семен Бытовой - Багульник
- Это когда было?
- Когда вы ругали меня, Аркадий Осипович, сказали, что у меня... глиняные, глупые руки.
- Ну, ладно, ладно, Олечка, - смущенно замахал он на нее руками. Что было, то было! Ну а как у нее были сердце, легкие?
- И сердце плохое. И легкие с тяжелой эмфиземой. Они ведь всю жизнь курят, орочки. Не дай бог такую вторую ночь, Аркадий Осипович...
Тут старый доктор сразу оживился, откинулся на спинку стула, сбросил пенсне и, уставившись на Ольгу своими близорукими глазами, продекламировал:
- Я господом клянусь,
Такой второю ночью не купил бы
Я мира целого счастливых дней,
Так ужасов была она полна!
Это Вильям Шекспир, девочка! Чувствуешь?
- Чувствую! - воскликнула Ольга, довольная тем, что цитата из Шекспира в точности выразила ее переживания той действительно ужасной ночи.
- И у меня, знаешь, была она, та ночь, полна ужасов, - стал рассказывать Окунев. - Жаль, добрый охотник был Никон Алексеевич. Прямо удивительный случай, скажу тебе. Гнался Никон за сохатым. На другой стороне перевала настиг его, ранил. Лось, увязая в снегу, еще немного пробежал, потом упал, вытянулся, притих. Никон подумал, что зверю уже конец, подбежал к нему, ухватился за рога и хотел прирезать, но лось вдруг высвободил из-под себя переднюю ногу и сильно ударил Никона в живот. Не успел Никон Алексеевич подняться, как второй удар копытом пришелся прямо в голову. Конечно, кровоизлияние в мозг. Пока приехали за мной и пока я прибыл, минуло четыре часа. Ах, добрый был человек. Я с ним, помню, раза три на охоту ходил. А потом служил он у меня каюром, как твой Евлампий. Такие наши дела, девочка.
Она поила его крепким чаем с душистым вареньем из шикши, ожидая все новых и новых вопросов. Но Аркадий Осипович, к удивлению Ольги, молчал. Лишь после того как выпил с удовольствием два стакана чаю, спросил, но уже без прежнего интереса:
- Как себя чувствует инженер из Мая-Дату?
- Поправляется, Аркадий Осипович, - уверенно сказала она. - Скоро выпишется.
Он съел еще несколько ложечек варенья, отодвинул пустую розетку, вытер платком колючие усы и бородку.
- Чудесное варенье. Ты это сама варила?
- Вместе с Фросей, Аркадий Осипович. Я приготовила банку и для Лидии Федоровны, не забудьте захватить.
- Давай, давай не откажемся. А ты, я вижу, понемногу обзаводишься хозяйством?
Она смущенно улыбнулась.
- Приходится, Аркадий Осипович!
- Кажется, ты все-таки довольна Агуром?
- Не знаю, вроде уже довольна, - сказала она уклончиво. - Только очень уж тоскливо...
Тогда он, как о давно обдуманном деле, твердо заявил:
- Выписывай себе жениха, девочка. С милым рай и в шалаше. Таково мнение и моей Лидочки. Она ведь, ты знаешь, души в тебе не чает. Все эти дни просто покоя не давала: "Аркадий, срочно поезжай к Оле, у нее, кажется, что-то стряслось!", и все в этом роде. Так что выписывай жениха. Новое дело - пять с лишним лет проучилась в институте и ничье сердце не ранила! Быть этого не может. Если бы ты была урод какой-нибудь, так ведь писаная красавица, вылитая Афродита! Эх, где мои тридцать лет? Я бы знал, что делать! На шпагах бы дрался, черт вас побери, на дуэли, да-да, на дуэли!
Ольга громко рассмеялась.
- Милый вы мой Аркадий Осипович! - сквозь веселые слезы сказала она. - Вы и в шестьдесят лет мне дороже всех! Господи, как бы я жила здесь без ваших забот, без любви вашей?
Старый доктор и сам прослезился от Ольгиных слов и, просунув пальцы под стекла пенсне, быстро вытер глаза.
- Ничего, ты и тут не засидишься, счастье свое найдешь, - сказал он, глубоко затягиваясь папиросой. - Только не забывай главное: ты врач и только врач! - И стал ее убеждать, что и здесь, в маленьком и пока еще глухом Агуре, с первых же шагов врачебной деятельности надо приучить себя собирать и обобщать наиболее интересные факты, ибо в будущем они могут пригодиться. Пока есть возможность и позволяют годы, надо уже сейчас думать о научной работе, о диссертации.
- Имей это в виду, девочка моя! Взять хотя бы болезни, от которых в прошлом кочевые орочи умирали целыми стойбищами. А если окажется, что наших орочей мало тебе, недалеко съездить к ульчам, нивхам, удэге... Было бы желание. Здесь не только богатейший санитарно-гигиенический материал, кстати почти еще никем не тронутый, но и много интересного в области патологии. Так что и хирургу, если в будущем захочешь специализироваться, есть над чем подумать. - И, помолчав, добавил мечтательно: - Ах, как все это интересно, не только для науки, но и для нашей повседневной практики.
Поймав на себе удивленный и в то же время несколько растерянный взгляд Ольги, Окунев поспешно произнес:
- Вот и начинай думать и обобщать.
Он встал, быстро зашагал по комнате, наполняя ее клубами табачного дыма.
- Да что вы, Аркадий Осипович, - возразила она, сочтя советы старого доктора чистейшей фантазией, - без году неделя, как я выскочила из института, и вы предлагаете мне заняться научной работой. Если бы я осталась на кафедре, в аспирантуре - другое дело. А здесь, в этой таежной глубинке, скрытой от всего мира Орлиными скалами! Я даже не представляю себе, как это можно. Сюда и газеты-то приходят на пятые сутки. Вот вы-то сами, Аркадий Осипович, столько лет живете в Турнине, однако не помышляете, как мне известно, ни о каких диссертациях. Оперируете - и все! Мне бы, наверно, хватило на всю жизнь одного вашего практического опыта врача. Кажется, что и этого я никогда не достигну.
Он резко прервал:
- С такими настроениями, милая моя, лучше бы и вовсе не кончать медицинский!
Ольге стало стыдно.
- Да, да, не обижайся, пожалуйста, слушай старших! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я ни о чем в жизни не жалею. Если бы я начал заниматься наукой с того самого дня, когда приехал сюда на Север двадцать семь лет назад, я бы уже, наверно, доктором наук стал.
- Что же вам, Аркадий Осипович, мешало?
- Когда мы с Лидией Федоровной приехали сюда, кругом была сплошная тайга. Три ветхих шалаша стояли на берегу реки. Орочские стойбища были разбросаны по всей тайге, на десятки километров друг от друга. Летом я не вылезал из ульмагды, а зимой не сходил с нарты. Дни и ночи - все в пути, все в пути... Когда заболел дифтеритом наш Лешенька, три дня искали меня по тайге и не могли найти. А когда нашли далеко за перевалом, то двое суток не могли пробиться к Турнину из-за проклятой пурги. Так я и не успел к Лешеньке. Задохнулся ребенок на руках у матери. А успей я вовремя да сделай ему трахеотомию, я бы непременно спас нашего дорогого мальчика. А потом, когда возникли первые поселки и орочи стали переселяться в новые дома, тоже никакого покоя не было. Надо было их научить жить по-новому. Шутка сказать, в иные дни, бывало, ходим мы с моим коллегой Александром Петровичем из дома в дом, показываем людям, как надо умываться с мылом, как чистить зубы, как застилать кровати. А в банный день что было, девочка моя! - Он на минуту замолк. - Мы не только сами топили баню, но и водили всех за собой мыться. На ином, глядишь, уже вся одежда истлела, а расстаться с ней не хочет - жаль. Помню, мы с Александром Петровичем раздели одного старичка, повели его мыться, так он закричал, будто мы его на казнь берем. Вырвался из наших рук и в чем мать родила побежал к реке, сел в оморочку - и поминай как звали! После, правда, очень понравилась ему банька. Чуть ли не каждый день приходил справляться, когда его снова купать будем. А когда началось оспопрививание, мы ночей не спали. Соберет, бывало, стариков шаман Никандр, колотит лисьей лапкой в бубен, пляшет до одурения, вызывает духов на наши с Александром Петровичем головы и велит старикам не ходить в больницу. Чем только мы не заманивали людей, чтобы сделать им прививку! Теперь все это тебе кажется невероятным, а ведь все это было, девочка моя! Вот так мы и отдали свои сердца орочам! У Александра Петровича оно и не выдержало, заболел к старости друг мой, вышел из строя. А я каким-то чудом еще креплюсь!
Он приложил ладонь к сердцу.
- Правда, и у меня оно, как тебе известно, не из железа. Хоть и принято говорить: "Врачу да исцелися сам!" - но вот никак не получается. Время свое берет!
- Знаю, Аркадий Осипович, - пролепетала Ольга, вспомнив, как однажды на дежурстве ему стало плохо и она впрыскивала камфару. Ей и сейчас показалось, что старик слишком волнуется, и мысленно стала ругать себя, что своими глупыми возражениями вывела его из прежнего бодрого состояния. - Простите, Аркадий Осипович, что я наговорила вам чепухи и заставила волноваться.
- Какой чепухи! - с прежней горячностью воскликнул он. - Очень даже хорошо, что мы поговорили. Считаю себя обязанным посоветовать, подсказать, а там уж твое личное дело - решать судьбу.
Он слегка обнял ее за плечи:
- На вызовы ты еще не выезжала?
- Нет, не выезжала, Аркадий Осипович.
- Не беда, если вдруг придется. У Александра Петровича, помню, был отличный каюр Евлампий Петрович.
