Федор Сологуб - Том 3. Слаще яда
И послышалось вдруг Шане, что кто-то засмеялся за ее спиною, – темный призрак, готовый разрушить действительность, – и насмешливо шепнул:
– Никуда не поедешь.
Шаня глянула в темный угол. Зыбкое воображение метнуло в ее глаза осклабленную улыбку и реденькую козлиную бородку, как у Ед-лички, – да нет, никого чужого здесь не было. Только воображение. Сердце замирает, голова кружится, в душе истома и страх, – вот и мерещатся голоса и лица.
– Осенью, – говорил Евгений, – если наши чувства не изменятся, мы повенчаемся.
Голос его странно дребезжал и был чем-то похож на козлиный тенорок Едлички. И уже по одному этому распустившемуся, вялому голосу, было слышно, что он обманывает.
Шаня улыбалась, стоя у окна. И опять в душе ее запела жуткая песня качелей:
– Сбежать по лестнице к людям, – броситься из окна вниз головою, – заплакать, завыть от тоски, – улыбаясь, отдаться небесной отраде.
А Евгений, радуясь тому, что разговор прошел так гладко, и тому, что Шаня на все согласна, говорил:
– Через три дня, значит, в четверг, я еду в Финляндию. Накануне, в среду, мы с тобою позавтракаем где-нибудь вдвоем, – хочешь?
Шаня посмотрела прямо в его глаза. Голова ее опять слегка закружилась, – ей показалось, что вся душа Евгения, лживая, ничтожная, лежит перед нею, распластанная, как на операционном столе. Эта голая, бесстыдная, бездушная душа, душа цивилизованного зверя, корчилась перед нею, гримасничала и визжала:
– Ты – дура. Я тебя обманываю. Я женюсь на Кате, а ты иди куда хочешь. Ты мне больше не нужна, – пошла прочь!
Шаня отвернулась. В глазах ее потемнело. В душе смешались ужас и отвращение.
Мечта о солнечно-ясном герое, вот как ты погибаешь!
Едва доходили до сознания гнусные отвратные слова, – Евгений денег просил. Говорил фальшивым, дребезжащим тенорком:
– Из дому не прислали, а надо на поездку. Так уж я на тебя надеюсь, что ты меня выручишь, милая Шанечка.
– Хорошо, – сказала Шаня, – только сейчас у меня нет. Дам в среду, когда будем завтракать. Мои деньги должны прийти завтра.
Она всматривалась в Евгения и видела, – еще чего-то хочет Евгений. Блудливые огоньки колыхались в его бегающих глазах. «Но ведь я же его люблю!» – подумала Шаня. Она приникла к нему в сладостной истоме.
Глава шестьдесят третья
В среду около двух часов дня Евгений заехал за Шанею. Ночью накануне он прокутил почти все свои деньги. Он был в дорогом ресторане с товарищами и с веселящими дамами.
Один из товарищей Евгения, гладкий молодой человек с лицом легавой собаки, спросил его:
– А что же с тобою Шани твоей давно не видно? Может быть, нездорова?
Евгений сделал скучающее лицо.
– Надоела, – с гримасою сказал он. – Психопатка какая-то. Совершенно изломанная психология. И нестерпимые претензии. Впрочем, я нашел ей жениха.
– Наилучший выход, – похвалил легавый молодой человек. Как всегда расцветая от похвалы, Евгений продолжал:
– Умоляет дать ей завтра последнее свидание. Сентименты! Ничего не поделаешь, поскучаю. Конечно, придется дать ей приданое. Ну что ж, у этого сорта людей деньги всемогущи.
– Это тебе влетит в копеечку, – сказал лягавый.
– Да и не в одну, – отвечал Евгений хвастливо. – Но я надеюсь, что мать Россия возместит убытки.
Оба захохотали. Евгений дурашливо запел:
Матросея, матросея,
Матросейская земля
Легавый говорил с видом глубокомысленного политика:
– А кажется, матушка Россия здоровьем слаба стала, как будто рассыпаться начинает.
– Да и развалится, – равнодушно сказал Евгений. – Пожила достаточно, пора и честь знать. А без нас, инженеров, нигде не обойдутся.
После беспутной ночи Евгений плохо выспался, но все же чувствовал себя очень веселым и бодрым. Даже истома и вялость были ему сегодня приятны, потому что казались удобными: Шаня примет это за печаль при разлуке с нею, и тем легче будет ему обмануть ее.
В кармане его было пусто, но он не стеснялся везти Шаню в ресторан, – на лихача осталось, а по счету заплатит Шаня. У подъезда ресторана он лихо выбросил лихачу последнюю бумажку, и у него осталось мелочью два рубля.
Когда Евгений и Шаня остались одни в отдельном кабинете, почти с первого слова Евгений спросил:
– Ну что же, Шанечка, пришли наконец твои деньги?
– Пришли, но об этом после, – сказала Шаня. Евгений поморщился.
– Однако мне…
– После, после, – досадливо перебила его Шаня. – А теперь chantons, buvons, aimons 1.
Евгений пожал плечами и со злостью сказал:
– Как ты скверно выговариваешь! Пришел лакей с карточкою вин и кушаний.
Евгений выбирал кушанья и вина для завтрака, те, что подороже. Шаня, смеясь, сказала ему по-французски:
– Может быть, у меня и денег не хватит. Евгений строго взглянул на нее и сказал презрительно:
– Странные шутки! Я не привык жрать кое-как, по-свински.
Кончили завтрак. Лакей подал счет. Евгений вопросительно глянул на Шаню. Она сказала:
– Я заплачу.
Заплатила и сказала лакею:
– Еще с час побудем здесь.
Лакей ушел. И когда дверь за ним закрылась, у Шани томно и странно закружилась голова и сердце упало.
А у Евгения, от выпитого вина и вкусного завтрака, голова закружилась приятно. Он развалился на диване и, лениво потягиваясь, самодовольно сказал:
– А в сущности, жизнь – превеселая штука.
– Для кого как! – возразила Шаня.
Она засмеялась. Смеялась долго и звонко. Смех ее звучал механически и обидно. А рука в это время ощупывала затаившийся в кармане револьвер.
– Что ты? – с удивлением спросил Евгений. – Русская манера – скалить зубы ни с того ни с сего.
– Мне весело, – сказала Шаня.
Она перестала смеяться и холодными глазами смотрела на Евгения. Он мычал что-то. Был почти обижен. В другое время он рассердился бы и ушел. Но были нужны деньги, и он ждал.
Шаня вздохнула, улыбнулась и сказала:
– Что ж удивительного, что мне весело в твоем милом обществе! Евгений расцвел самодовольною улыбкою. Шаня говорила:
– Ну вот, я принесла деньги. Сколько? Пятьсот довольно?
– Спасибо, милая Шанечка, – радостно сказал Евгений.
Шаня вынула из сумочки и передала Евгению пять бумажек. Евгений с удовольствием пересчитал их и положил в бумажник. Потом потянулся к Шане, и привычные ожидания Шаниной сладкой ласки заиграли в нем.
Но Шаня отстранилась от него и отошла к окну. Евгений посмотрел на нее с удивлением и с досадою. Сказал:
– Шаня, мне сегодня некогда. Не капризничай. Поди ко мне, я тебя приласкаю. Ведь мы теперь не так скоро увидимся.
Шаня спросила сухим, деловым тоном:
– Итак, твоя свадьба с Катею Рябовою уже окончательно решена? Евгений вздрогнул от неожиданности. Забормотал:
– Не совсем… Вовсе нет… Знаешь ли…
– Я, друг мой, все знаю, – так же сухо говорила Шаня.
– Да, но… что же ты знаешь? – растерянно спросил Евгений. Шаня сказала строго:
– Евгений, не хитри и не обманывай. Довольно лжи. Я знаю, ты меня окончательно бросаешь.
И она взглянула прямо ему в глаза. Евгений был смущен. Глаза его бегали. Дрожащими руками он сунул бумажник в карман сюртука, и при этом у него был такой вид, словно он боялся, что Шаня отнимет у него только что подаренные деньги.
– Бросаешь? – повторила Шаня. Евгений залепетал:
– Нет, зачем же? Но пойми, что чем же мы будем жить? Не могу же я существовать на эти твои гроши. Чтобы сделать карьеру, я должен сразу поставить себя как следует.
Шаня заплакала. Упала на диван. Ломала руки. Такая маленькая, слабая и жалкая стала, что Евгений вдруг почувствовал себя мужчиною и молодцом. Заговорил смело, почти укоряющим голосом. И что дальше, то смелее.
– Не могу же я допустить, чтобы какой-нибудь выскочка Нагольский смотрел на меня, на Хмарова, свысока! Я, право, отказываюсь тебя понимать, Шаня. Сама же ты призналась, что ты мне в жены не годишься, что нам лучше расстаться, – и вдруг…
Шаня, плача, сказала:
– Ах, Женя, я все свое прошлое хороню. Не так-то это легко!
– Право, я думаю, ты меня уже не можешь любить, – говорил Евгений. – Я даже и не стою такой любви. Я ведь не о заоблачных идеалах думаю, а о пользах и нуждах моего дорогого отечества и о нашей высокой руководящей роли. Мы должны вести страну вперед, к славе и величию, и в то же время охранять священные традиции. А ты – мечтательница, фантазерка. Мы с тобою совершенно разные люди. И вот ты сама это увидишь. Я уверен, что осенью, после того, как мы три месяца проживем друг без друга, ты сама возвратишь мне свободу. Притом же это, видишь ли, единственный способ поправить наши дела.
Шаня села на диван. Вытерла слезы. Потянулась, точно просыпаясь. Заговорила тихо:
