Николай Никитин - Это было в Коканде
Шел месяц за месяцем, окружное начальство не могло подыскать подходящей кандидатуры. Дело тянулось... Округ ни присылал нового командира, ни утверждал Александра. Александр считал себя обиженным, нервничал и злился.
Осенью того же года Варя уехала из Бухары. Историю ее отъезда никто в точности не знал. Известно было только одно, что Варя, получив путевку на медицинский факультет Ташкентского университета, покинула бригаду.
Без Вари Александр заскучал еще больше и даже отпустил себе бороду. Но горевал недолго. "И без баб дела хватит", - надменно решил он. Дела действительно хватало.
В горной Бухаре опять появились банды басмачей. Во главе их стоял Иргаш. Банды были многочисленны, превосходно вооружены и не давали покоя населению. Это были осколки эмирских отрядов. Части лихолетовской бригады неоднократно вступали с ними в бой, разбивали их, но победы эти не решали главного. Рассеянные шайки вновь собирались и опять принимались за грабежи и террор. Надо было кончить самого Иргаша и его штаб.
Лихолетов скитался со своими эскадронами из кишлака в кишлак. Но все усилия его оказались напрасными. Иргаш был вездесущ и неуловим, и никак не удавалось нащупать его гнездо.
Как-то раз, после одной из стычек, разговаривая с пленным басмачом, Лихолетов случайно узнал от него, что здесь, в этом районе, орудует Насыров, сотенный командир Иргаша.
Лихолетов (в мрачном настроении, как обычно за последнее время) сидел на камне возле чайханы. Около него стояли ординарцы и несколько эскадронных командиров. Лихолетов в упор рассматривал босого, оборванного басмача. Тот старался не встретиться с ним взглядом и вертел головой то вправо, то влево. Трудно было поймать какое-нибудь выражение на усталом и безжизненном лице басмача. Он опускал глаза.
- Не сладко, поди, живется? - промолвил Лихолетов.
Басмач вздохнул. Лихолетов встал с камня и подошел к басмачу.
- Знакомый ты мне или нет?
- Нет, - сказал басмач.
- Незнакомый... - задумчиво проговорил Лихолетов. - Вот что, брат, отправляйся ты к своему сотнику и узнай у него: служил он у Хамдама или не служил? Если он - тот Насыров, что служил у Хамдама, так я его знаю. Пусть приедет ко мне поговорить! Я обещаю ему полную неприкосновенность. Понятно?
Переводчик пересказал слова Лихолетова. Выслушав его, басмач равнодушно кивнул головой.
- Передашь ему? - спросил Александр.
- Да, - сказал басмач.
Басмачу привели захудалого неоседланного коня и сунули за пазуху кусок хлеба. Басмач пугливо озирался, стараясь понять, что ожидает его.
- Ну, поезжай! - сказал Лихолетов, усмехнувшись. - Я тебя отпускаю.
- Спасибо... - пробормотал басмач. Потом, подумав, улыбнулся.
От улыбки лицо басмача вдруг преобразилось, ожили глаза - редкоусый, почти безбородый, он показался Лихолетову юношей. Только морщины на лбу и возле глаз старили его, они же придавали ему лукавство. Это остановило внимание Лихолетова. Он еще раз оглядел басмача с ног до головы. Он почувствовал, что уже видел раньше это лицо и даже в свое время обратил внимание на особенность этого лица, то есть на его быстрые, резкие переходы от одного настроения к другому. Но где могло быть и с чем это связано, никак не мог вспомнить.
- Отвечай честно! Ты меня знаешь? - спросил он басмача во второй раз.
Басмач щелкнул языком и сказал:
- Ты Сашка!
- Откуда ты меня знаешь?
- Тебя все знают, - ответил басмач и легко, как прирожденный наездник, вспрыгнул на неоседланную лошадь.
- Погоди, погоди, - сказал, недоумевая, Александр, - но почему ты зовешь меня Сашкой? Моя фамилия Лихолетов, я командир бригады. Кто называл меня Сашкой?
- Все называл, - сказал басмач и засмеялся, показывая на Сашкину бороду. - Молодой был, борода брил?
Затем тощими и кривыми ногами басмач крепко сжал бока коня, свистнул и помчался из кишлака.
Эскадронные командиры и ординарцы засмеялись.
- Кончен бал! - сказали они. - Не видать нам этого басмача! Напрасно вы его отпустили, товарищ командир.
Александр ничего не ответил. Он был уверен, что басмач не только вернется, но и непременно приведет Насырова.
Он посмотрел внимательно на ординарцев и ушел в чайхану, чтобы скрыть свое неудовольствие. Больше всего его разобидело даже не недоверие к его приказу, а совсем другое. "Вот черти драповые, - подумал он, - значит, до сих пор все зовут меня Сашкой..."
3
Снег появился уже на склонах гор, о басмаче же не было ни слуху ни духу. В бригаде потихоньку трунили над Сашкой. Как-то в разговоре с товарищами Сашка назвал пропавшего басмача "хвостиком Иргаш-бека". К этому прицепились. Остряки приходили в штаб и, сделав грустное лицо, спрашивали Лихолетова:
- Ну, где же хвостик?
Лихолетов багровел от злости.
В конце января через кишлак, в котором стоял штаб бригады, проезжала свадьба. Десяток размалеванных арб был битком набит людьми. Люди пели веселые песни, но лица у них оставались совершенно серьезными.
Красноармейцы высыпали отовсюду, чтобы посмотреть незнакомое им зрелище - свадебный поезд. В закрытой арбе ехали молодые. Впереди нее шли узбечки. Они ударяли в бубны и приплясывали по грязи. Дул ветер, и весь кишлак был окутан туманом и дождем.
Лихолетов тоже вышел из штаба взглянуть на шумную процессию. Ординарцы, толпившиеся возле штабных ворот, вслух обсуждали все подробности свадьбы.
- Жених богатенький... - говорили они. - Калыму дал шестьсот рублей, пять мешков рису да пять баранов.
- И девчонка хороша! Только мала еще, жидковата, - весело сказал Жилкин, один из ординарцев. Держался он независимо и свободно, и видно было, что Жилкин верховодит над товарищами.
"Пронюхали уж всё, стервецы! Всё знают!" - с удовольствием подумал Александр об ординарцах. Он любил этих хитрых бойких парней.
Десятая, последняя арба остановилась возле штабного помещения. Узбек-возчик соскочил с деревянного седла, и из повозки вылез военный в шлеме и длинной новенькой шинели с красными лацканами на груди. Возчик вытащил чемодан и парусиновый дорожный мешок своего пассажира.
Лихолетов увидел высокого и стройного человека. Что-то знакомое было в чертах его лица, голова его была слегка закинута назад. Возраст незнакомца трудно было определить сразу. Он был очень молод, и, несмотря на это, Лихолетов не мог его назвать молодым. Он стоял выпрямившись, несколько живописно. Обычная военная выправка сочеталась в нем с какими-то другими, уже не физическими качествами. Он поражал особенностью своего взгляда. Из-под шлема в упор на вас смотрели глаза. Казалось, что мысли этого человека - такие же прямые, смелые и стройные, как и тело его, тело гимнаста.
- Юсуп! - радостно закричал Сашка.
Он подбежал к приезжему, и они долго стояли под дождем, обнимая друг друга и крепко целуясь.
Юсуп стал шире в плечах и даже как будто вырос, загар почти сошел с лица. Московское обмундирование, тщательно сшитое, щегольское, аккуратно пригнанное, еще больше оттеняло все эти перемены.
- Ишь, как тебя выскоблила Москва! - сказал с завистью Лихолетов.
Юсуп улыбнулся. Он был очень рад, что опять вернулся на старое место службы. Округ назначил его комиссаром Сашкиной бригады.
4
Юсуп остановился у Лихолетова. Он выкладывал из чемодана вещи, купленные в Москве для подарков: две пачки табаку, трубку, одну бритву, несколько книг и несколько плиток шоколада. Вынув шоколад, он сказал:
- Это все тебе, Сашка. А шоколад - Варе.
- Ей сам передавай! - нахмурившись, заявил Лихолетов.
Ничего не понимая, Юсуп кинул шоколад обратно в чемодан.
Узнав о приезде комиссара, первым прибежал в штаб Капля. Все здесь жили запросто, без церемоний, являясь друг к другу без спросу, не дожидаясь приглашения.
- Федотка еще здесь? - спросил Юсуп у старика.
- Здесь. Служит. Куда деться пацану? Вырос. Каланча! - ответил Капля. - А я сивым стал?
- Немножко.
- Немножко? - Капля засмеялся. - Ну, а ты? Песни еще поешь?
- Да некогда! Забыл, когда пел, - улыбаясь, сказал Юсуп.
В соседней большой комнате, в столовой штаба, ординарцы накрывали стол. Сашка, засучив рукава, ходил из комнаты в комнату, почесывая свои белые, жирные, заросшие рыжими волосами руки, и всем распоряжался, точно шафер на свадьбе.
В кухне два бригадных повара готовили плов. Красноармеец Стамбулов, третий бригадный повар, стоял на дворе, возле окон своей кухни. Ему было жарко. Он был в нижней рубахе, в штанах, залитых салом, и в опорках на босу ногу.
- Пеструх давай! Белух молода еще, - кричал он красноармейцам, бегавшим по двору за неистово кудахтавшими курицами. Куры предназначались для плова.
Та же суматоха, что и на дворе, поднялась в помещении штаба. Приходили неизвестные Юсупу люди, со всеми пришлось знакомиться. Все изголодались по России и закидывали приезжего самыми разнообразными вопросами. Всем надо было что-то ответить. Вопросы задавались несущественные, вроде: долго ли ехали? Да где теперь пересадки? Сколько стоят сапоги в Москве?
