Исмаил Шихлы - Буйная Кура
Алексей Осипович повернул за угол, и встречный ветерок повеял ему в лицо. Он увидел луг, раскинувшийся за чертой города. Кура текла посредине зеленой равнины. При лунном свете сверкала зыбчатая гладь воды. Алексей Осипович вздохнул полной грудью, глядя вдаль, туда, где исчезали воды реки между скалами, бросающими друг на друга черную тень.
На другой стороне улицы послышались шаги. Алексей Осипович по походке узнал человека, идущего в тени домов. Это был Кипиани. Алексей Осипович подождал его. А Кипиани, задумавшись, не заметил коллегу и хотел пройти мимо.
- Добрый вечер, господин Кипиани! Откуда вы идете так поздно?
Тот вздрогнул, но, узнав Алексея Осиповича, улыбнулся.
- Добрый вечер, Алексей Осипович. Я ходил к своим друзьям. А вы откуда идете?
- Из общежития. Навестил ребят.
- Ну как они там?
- Спят.
Они пошли рядом. Стук трости Кипиани громко отдавался на безлюдной улице.
- Наверное, в будущем году ваше отделение расширится.
- Да. Откроем еще несколько классов.
- Это хорошее дело, Алексей Осипович. Горийская семинария окажет большую помощь нашим кавказским народам.
- Как раз наша цель - оказать кавказцам помощь и вырастить из них национальную интеллигенцию.
Кипиани достал папироску и, чтобы ветер не погасил спичку, чуть поднял воротник пиджака, прикурил. При мгновенном свете Алексей Осипович увидел его густую черную бороду, заметил и седину на висках Кипиани.
- Это только одна сторона вопроса, - заговорил Кипиани, затянувшись несколько раз. - Наукой и просвещением не возможно все решить. Надо предпринимать и что-то более серьезное.
- Что вы имеете в виду?
Кипиани, поняв, что разговор зашел слишком далеко, помолчал.
- Сказать правду, я сам еще не ясно представляю себе все это. Знаю только одно - так продолжаться не может.
- Да оно и не продолжается. Идут новые времена. Зреют новые условия. Наука и просвещение развиваются. Изменится сознание людей. Наш долг служить этому.
- Вы правы, Алексей Осипович, надо просвещать. Как это там: "Сейте разумное, доброе, вечное..." Сейте, Алексей Осипович, сейте!
Алексей Осипович почувствовал какую-то нехорошую иронию в словах Кипиани. Он понял, что Кипиани нарочно переменил разговор, не высказав своих мыслей до конца. Видимо, боится говорить то, что думает. Алексей Осипович вспомнил письмо, присланное Семенову. Кипиани находится под наблюдением. Этот человек, видимо, и сейчас, после сссылки, не отказался от своих идей. Но сам Алексей Осипович не соглашался с его суждениями. Он считал, что можно перестроить общество только с помощью просвещения, и не верил в существование другого пути, в его полезность. Ему было больно за таких, как Кипиани, и он не хотел, чтобы они сбивали с толку молодежь, прививая им свои идеи.
- Вы помните о судьбе Радищева?
Кипиани вздрогнул от неожиданного вопроса.
- А что? Разве можно забывать о жертвах свободы? Но почему вы задаете мне такие вопросы?
- Потому что я забочусь о вашей судьбе.
- Разве я делаю что-нибудь незаконное?
- Да. Вы и себя и школу ставите под удар. Вы прививаете ученикам ненужные мысли.
- Вам...
- Верьте мне. Я не хочу, чтобы вас вновь сослали в Сибирь.
- Для этого нет никакого основания.
- Однако доносчики находят, что писать о вас куда следует.
Они молча дошли до угла улицы. Свет в городке совсем погас. Горожане давно спали. Тишину нарушал только шум реки да еще шелест листьев старых чинар. Тени Алексея Осиповича и Кипиани, удлиняясь, скользили по низким хибаркам, по их белым стенам.
На углу улицы Алексей Осипович остановился. Он протянул Кипиани книгу:
- Возьмите, но будьте осторожны.
Алексей Осипович ушел, а Кипиани все стоял на том же месте, пока совсем не затихли звуки удаляющихся шагов.
8
Ашраф, как только проснулся, пошарил рукой вокруг себя. Не найдя книги, сбросил одеяло и вскочил на ноги. Сунулся под подушку, под матрац книги не было. "Куда она могла деться?" - с тревогой подумал он. Хотел разбудить товарищей и расспросить у них, не видели ли они книгу, но не осмелился. Ведь книгу дали ему тайком и строго-настрого наказали никому не показывать.
Пока ребята не проснулись, Ашраф обшарил все общежитие. "Когда я лежал на койке, книга была у меня в руке. Видимо, я заснул, и книга упала на пол. Но тогда и лежала бы она на полу. Может, Фиридун знает? Ведь он дежурил".
В это время зашел как раз сам Фиридун и стал будить спящих ребят. Ученики повскакали, заправили койки и с полотенцами побежали умываться. Апграфу не удалось подойти к Фиридуну. Чтобы никто ничего не заподозрил, он тоже взял полотенце и вышел во двор.
Когда он умывался, Фиридун шепнул ему на ухо:
- Ночью приходил Алексей Осипович. Он унес какую-то книгу; кажется, она твоя... Да что с тобой? Почему ты так побледнел?
- Подвел я его.
- Кого?
- Кипиани. Это он дал мне книгу. Теперь дойдет до директора. Мне-то что? А его снимут с работы, ему не сдобровать. - Голос Ашрафа задрожал. Как думаешь, Алексей Осипович предаст?
- Не думаю.
- Я сейчас побегу к нему и попрошу извинения. Буду умолять, чтобы вернул книгу. Почему Кипиани должен страдать из-за меня?
- Сейчас не время. Если запоздаешь на утреннюю молитву, будет еще хуже. Потом посоветуемся, что делать.
Учащиеся собрались во дворе семинарии. Они, как всегда, до утренней молитвы повторяли здесь уроки. Кто, держа книгу в руке, слушал и проверял своего товарища, декламировавшего наизусть стихи, кто задавал вопросы, а некоторые в стороне от других, сидя на земле, решали задачи. Когда Ашраф с Фиридуном пришли сюда, один из учеников христианского отделения на веранде громко читал стихи. Ашраф знал этого кудрявого грузинского мальчика и в другое время подошел бы к нему. Но сейчас ему было не до стихов. Ашрафу казалось, что все теперь знают о его несчастье с недозволенной книгой и будут его ругать за неосторожность и обвинять за то, что подвел одного из самых любимых учителей семинарии. "Разве ты не знаешь, что его преследуют и не спускают с него глаз? Обращают внимание на каждое его слово? Никак это ты сам передал книгу, чтобы его сняли с работы и арестовали. Он тебе поверил, а ты оказался таким неверным..."
Ашрафу стало совсем плохо от этих мыслей. Он расстегнул воротник и оглянулся вокруг. Ему показалось, что и Кипиани где-то здесь рядом, глядит на него, качая головой, и с укором говорит: "Почему ты меня выдал? Я считал тебя настоящим мужчиной". Нет, сегодня же, до начала уроков, надо во что бы то ни стало взять книгу у Алексея Осиповича. А если он не отдаст? Тогда как?
Кто-то из ребят крикнул: "Внимание!" Все притихли и стали глядеть на дорогу. Издали подходил Кипиани. Ученики побежали ему навстречу. Ашраф, забыв обо всем, тоже побежал за товарищами, но тотчас остановился и стал искать, куда бы спрятаться и не показываться учителю на глаза.
Ученики выстроились в цепочку, готовясь поздороваться с Кипиани. Когда он здоровался, то обязательно снимая шляпу. Ребятам это понравилось. Каждый раз они вереницей вставали вдоль дороги, и Кипиани, поздоровавшись с первым мальчиком, не успевал надеть шляпу, как его приветствовал второй ученик, потом третий... Учитель был вынужден то и дело снимать шляпу. И сейчас ребята ждали того же самого. Но Кипиани, увидев шеренгу, заранее снял шляпу и взял ее в руки, а ребятам отвечал кивком головы. В конце цепочки он улыбнулся и надел шляпу. Как бы говоря: "Вы, проказники, больше не сможете разыгрывать меня. Я теперь шляпу буду снимать только один раз". Эта возникшая между учениками и учителем безобидная шутка развеселила ребят. Они радовались еще и тому, что, если Кипиани будет сегодня дежурным учителем, после обеда они отправятся гулять за город, на берег Куры.
Как только Кипиани дошел до середины двора, ребята со всех сторон окружили его. Кто-то, улыбаясь, сказал:
- Как хорошо, что вы сегодня дежурный.
- Нет, вы ошибаетесь, я вовсе не дежурный сегодня.
- А кто же?
- Сейчас узнаете.
В это время зазвенел звонок и раздался голос другого учителя - Бориса Михайловича Петрова:
- Христиане - на правую сторону, мусульмане - на левую! Стройтесь по двое.
Этот внушительный голос привел учеников в движение. Толкая друг друга, они побежали строиться. Петров повесил трость на левую руку у локтя и выпятил грудь. Засверкали его очки в золотой оправе и до блеска начищенные ботинки. Ребята, затаив дыхание, ждали, что он скажет. Петров прошел вдоль рядов, глядя в лицо каждому ученику. Он остановился перед ребятами мусульманского отделения. Брезгливо сморщился, кончиком трости стал тыкать в грудь то одному, то другому, крича: "Поправь ремень! Застегни ворот!" Одного даже взял за козырек фуражки и надвинул ее на лоб. Затем он подошел к ученикам подготовительной группы и заставил Селима выйти вперед. Выставив ногу, велел развязать шнурки на его ботинках и заново зашнуровать. А когда увидел Османа, зашипел:
