Сергей Семенов - Односельцы
– - Так та в кочках да кустах, год от году становится хуже.
– - Насчет мостов и дорог хорошо.
– - Мосты и дороги и впредь будем держать, как держали, -- сказал Машистый. -- Одно затрудненье с пастбищем.
– - И с пастбищем справимся, -- выговорил Быков, -- можно вместе не пасть, а вывел за двор да привязал. Я вон весной продал корову. И была-то она ободранная, а попала к лесному сторожу, он ее на веревке стал держать, -- гляди-ко, сколько молока стала давать!
– - У вас земли много, вам можно. А вот как у меня всего две души, -- опять сказал Протасов.
– - Если с малой землей отходить нехорошо, то в миру с ней еще хуже. В миру она наполовину в бороздах да в кочках.
– - Что говорить! -- уверенно сказал Быков. -- Шесть десятин в разбросе и не видать, а в одном-то месте будет -- вон какая лопатина!..
– - Шесть десятин -- шесть полей. Тут тебе и рожь, и овес, и лен, и клевер -- всего вдоволь, и работать легко и сработаешь много.
Сумерки сгущались. Тишина охватывала всю деревню, и под влиянием этой тишины голоса становились тише, задор пропадал. Вдруг Протасов оборвал Машистого и, обратившись к Мельникову, спросил:
– - Константин Иваныч, а что, левые в Государственной думе хорошие люди?
– - Больше хорошие, -- не запинаясь, ответил Мельников.
– - Об нашем брате они понимают кое-что?
– - Другой раз больше, чем сам наш брат.
– - Отчего ж, когда вводился новый закон, они против него шли?
– - Позволь, я тебе на это скажу, -- вызвался вдруг Машистый.
– - Ну, скажи, -- не совсем охотно согласился Протасов.
– - Оттого они против закона шли, что больно хорошо о нашем брате понимали. Они думали, что мы -- большая сила, а у нас была сила, когда нас мать на руках носила, а теперь эта сила-то незнамо куда ушла. Они думают, что мы в обществе-то живем все для одного, а один для всех, -- а не видят, что мы в своей семье друг другу волки, а не что в деревне. Нешто у нас есть понятие о своем брате? Есть у нас друг к другу сочувствие? Ничего у нас этого нет, все друг другу враги. Если мы живем скопом, так это нас в крепостное право господа сбили, а сбили они нас потому, что в кучке легче на барщину собирать!..
– - А когда барщина кончилась чего же мы не расходились?
– - Становые не пускали, так же горячо и убедительно выкрикнул Машистый. -- Им нужно с нас было выкупные подушные собирать, а с деревни-то легче. По хуторам-то езди, а тут приехал к старосте, сбил сходку, -- давай, такие-проэтакие, а то всех под арест…
Быков засмеялся.
– - Что ж, не правда? -- спросил Машистый. -- Неужели нам самим лучше было в тесноте? Пожар у соседа -- гори и ты. В деревне не работают -- гуляй и ты. Мир запьянствовал -- пьянствуй и ты, а то все равно долю пропьют. А как на хорошее стань подбивать -- тебя по рукам, по ногам свяжут.
Протасов молчал, сидя согнувшись. Мельников взглянул на него, но Протасов не пошевелился. Он сидел так с минуту, потом вздохнул, медленно встал, потоптался и как бы про себя проговорил:
– - Да, это вещь мозговитая!.. Надо все хорошенько обмозговать, а то как бы впросак не попасть.
– - Не думамши, брат, ничего хорошего не сделаешь, а все семь раз примерь, а один отрежь, -- деловито сказал Быков.
– - Кому другому можно и не думамши, а маломочный почешет в голове.
– - Чего ему чесать-то?
– - Как бы не прогадать. Маломочный да непонятливый в миру, на другого глядя, что-нибудь в голову возьмет, а как выделится-то?..
– - А как выделится-то, скорее увидит, что другие по-человечески живут, да и сам на их дорожку потянется.
– - Известно! -- поддержал Машистого Быков. -- Идешь артелью по грязи, все как попало шлендают, а найди один посуше тропу -- так за ним и потянутся один за одним.
– - Ты сам давеча говорил, -- обратился к Протасову Машистый, -- что нет у нас хороших примеров и не от кого нам поучиться, а тогда скорей эти примеры-то появятся.
– - Может быть, ваша и правда, -- задумчиво проговорил Протасов.
– - Да уж верно, что наша правда, ты этому поверь, -- твердо проговорил Машистый и, обратившись к Мельникову, спросил, как он думает с своим делом быть.
– - Надо начинать разузнавать. Вот завтра поеду.
– - Поедешь об этом и насчет выдела узнай. Как и что делать, с чего способнее начинать, -- попросил Быков.
– - Хорошо, узнаю, -- обещал Мельников.
X I
На другой день Мельников выехал из дому еще по холодку. До Белоконья, где жил земский начальник, было верст двадцать, и вряд ли можно было доехать до полден. Становилось уже довольно жарко, на лошадь налетели слепни, на боках появилась пена, когда показалось Белоконье.
Белоконье было большое село с хорошими постройками, с обширными усадьбами у крестьян, на которых отцветали яблони и жужжали пчелы. Крестьяне давно уже взяли в аренду всю помещичью землю, дружно ее обрабатывали и хорошо жили; но насколько жизнь крестьян была исправна и хозяйственна, настолько была опущена помещичья усадьба. Посреди старого парка, обнесенного еще в крепостные времена теперь разваливающейся стеной, белел старый дом. Известка на нем облупилась, крыша проржавела, большая часть окон была загорожена ставнями, а верхнее полукруглое слуховое -- забито досками. Кругом дома росли крапива, репейник и густая лебеда. И только щебневые дорожки еле светились посреди зелени. Напротив большого дома приютился небольшой флигелек, тоже, как и дом, облезший, с вывеской "Канцелярия"; у флигелька была коновязь, но у коновязи лошадей не было. У Мельникова зародилось беспокойство, а ну-ка земского начальника нет? И он торопливо вылез из тележки, привязал лошадь и пошел к дверям канцелярии.
Дверь была отперта. В канцелярии на Мельникова пахнуло спертым запахом какой-то сухой острой пыли, особенно чувствительным после свежего воздуха. Комната была просторная, с барьером, перегораживавшим ее поперек, с царским портретом на стене и столом под запыленным и запачканным чернилами сукном. В передней части комнаты около окна сидел на табурете вихрастый парень с худощавым прыщеватым лицом и курил. Кислый дым дешевого табаку густо висел в углу. Перед ним стояли два мужика. Один маленький, весь облезший, с выцветшими выпуклыми глазами, другой высокий, рябой, с черными глазами и неправильной левой ноздрей. Они что-то рассказывали парню, а тот внимательно слушал. Увидавши вошедшего Мельникова, парень выбросил окурок за окно и лениво поднялся к нему навстречу.
– - Что скажете?
– - Земский начальник принимает сегодня?
– - По какому делу?
Константин Иванович замялся. Ему не хотелось рассказывать парню, зачем он приехал, а тот не отвечал на его вопросы.
– - Мне нужно видеть земского начальника.
– - Подождите немного.
– - Может быть, к нему туда пойти?
– - Зачем же? Он сюда придет. -- Парень пристально поглядел на Мельникова, потом прошел мимо замолчавших и посторонившихся мужиков к раскрытому окну во двор и с минуту вглядывался, как будто бы кого поджидая. Вдруг он закричал:
– - Груша, Груша! скажи барину, что в канцелярию пора, народ есть.
– - Садитесь, -- указал парень Мельникову на свою табуретку, а сам прошел за барьер и стал разбирать какие-то бумаги.
– - Так как же думаешь, выпалит наше дело аль нет? -- заговорил опять облезлый мужик.
– - Как барин взглянет.
– - Что ж барин, барину как разъяснят.
– - Ну, как сумеешь разъяснить.
– - Где уж нам, ты ему расскажи, тебя он легче поймет, будь такой добрый.
– - Да, уж похлопочи, Митрий Карпыч, -- просительно заговорил высокий, -- а то никакого ходу, твердит одно -- она в ренде, а какая это ренда?..
Писарь ухмыльнулся и сказал:
– - Ладно, помолчите, там посмотрим. Вот сейчас барин придет.
Дверь быстро отворилась и в канцелярию вошел среднего роста господин в белой пикейной куртке с петлицами и белой фуражке с бархатным околышем. Несмотря на солидную форму, во всей фигуре вошедшего не только не было солидности, но сквозило совсем противоположное. На смуглом лице его, с широким бритым подбородком, выделялся с ввалившейся переносицей нос; в темноватых глазах чувствовалось полное отсутствие мысли. Казалось, что это какой-то глуповатый парень нарядился в непристающую к нему одежду и щеголял в ней. Но вошедший повел себя не как ряженый. Он свысока поглядел на бывших в камере и, не ответив кланявшимся ему мужикам, прошел за барьер.
– - Ну, как дела? -- спросил земский, кидая фуражку и стол и опускаясь на кресло.
– - Вот вас ждут, -- сказал писарь совсем уже другим тоном, кивая на Мельникова.
Мельников подступил к барьеру и вдруг почувствовал волнение. Запинаясь, он начал рассказывать, зачем он приехал. И по мере того, как он говорил, на тупом, некрасивом лице земского разливалась какая-то беспомощность; глазки его загорались беспокойным огнем. Он то впивался ими в Мельникова, то беспокойно кидал взгляды на вихрастого писаря, который спокойно и внимательно, не моргнув бровью, слушал, что говорит Мельников.
