Николай Переяслов - За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)
Что же касается истинного значения выражения «галици стады», то в данном случае и оно обозначает не «стаи галок», как то повсеместно трактуется переводчиками и комментаторами поэмы, а самые настоящие стада домашних животных — коз, коров, лошадей, овец, которых поезжане гнали вместе с собой как для своего собственного пропитания, так и для свадебного пира, а главное — для уплаты Кончаку КАЛЫМА за дочь-невесту. Ведь галица это вовсе не галки, которые почему-то ещё и «бежать к Дону стадами», галица — это широко распространенное на западной Украине название всякой домашней живности, что подтверждается как фундаментальным трудом В. Шухевича «Гуцульщина», так и бытующими ещё и по сей день поговорками и пословицами типа «На чужую галицу — не бросай палицу» и другими.
Вырисовывающийся из данного примера стиль Бояновых песен зримо говорит о том, что суть его «замышлений» сводилась лишь к наложению воспеваемого события на ритмико-символическую основу широко известных всем песен, и те уже «сами княземъ славу рокотаху». Естественно, что при таком творческом методе было невозможно «ущекотать» едким словом такие явления «былин сего времени» как предательство Святослава Киевскеого, ибо хотя запас песенных «матриц» и доходил у Бояна до «первыхъ временъ усобице», аналогов на каждый случай все-таки в этом арсенале недоставало. Поэтому вслед за воссозданием торжественного слога Бояна в духе «Не буря соколы занесе чрезъ поля широкая» идет и саркастический упрек ему в «лакировке» действительности:
Чи ли въспети было, вещей Бояне,
Велесовь внуче:
«Комони ржуть за Сулою
звенить слава въ Кыеве?..»
Словосочетание же «чи ли» — это опять-таки не «или», как упрощенно трактуют его переводчики, а аналог задиристым «чи й ли», «что й ли» или «что ж не», несущим в себе ту иронию, о которой говорил в своих неоконченных заметках о «Слове» ещё А. Пушкин, записавший в примечании в скобках: «Если не ошибаюсь, ирония пробивается через пышную хвалу.»
Не эта ли ирония подчеркнута здесь этим двойным обращением «вещей Бояне» и «Велесовь внуче», которые кажутся бутафорскими одёжками на фоне его «не ущекотания» реальных событий.
«Что ж, мол, не воспеть тебе было, любимче богов: «Кони ржут за Сулою — звенит слава в Киеве?..»
Перевод этого участка текста Д. Лихачевым, звучащий как: «Только враги подошли к границам Руси, как слава русской победы над ними уже звенит в Киеве», не может быть принят всерьез уже хотя бы по той причине, что в реальности, как тонко подметил О. Сулейменов, Автор описывает здесь «обратное движение — в конце апреля 1185 года не половцы идут к границам Руси, а войска Игоря отправляются за Сулу», из-за чего весь этот пассаж в существующем переводе выглядит какой-то пустой похвальбой. Но все становится на свои места, если вспомнить, что речь идет не о половецких конях, а о русских, о тех, на которых выехали в Степь поезжане, о чем Святослав уже успел предупредить орду Гзака.
«Что ж тебе не воспеть было, прозорливому Бояну, Велесову внуку: «Кони, мол, ржут за Сулою, свидетельствуя, что Игоревы дружины движутся к уготованной им гибели, — и эхо скорого их разгрома пророчит Святославу упрочение его собственного положения...»
И — как бы в противоположность «славе» Святослава в Киеве — появляются трубы в Новгороде — те, которые главным героям поэмы предстоит пройти в соответствии с условиями поговорки про «огонь, воду и медные трубы», что соответствует в нашем случае солнечному затмению, переправе через Сюурлий и свадебному пиру на Каяле, завершившемуся разгромом Игоревых спутников. Но все это пока ещё впереди, а пока Автор подыскивает подходящую манеру, пока «трубы трубять въ Новеграде, стоять стязи въ Путивле», а «Игорь ждет мила брата Всеволода...»
Глава вторая
«АХ, ЭТА СВАДЬБА, СВАДЬБА, СВАДЬБА...»
Первое из упомянутых в тексте поэмы практических действий, в строгом соответствии с древнейшими мотивами вьюнишных песен, начинается с описания сборов в дорогу, выраженных переговорами Игоря со Всеволодом, а также — с «выезда самого героя из дома на коне», фиксирующего собой начало движения как самой поэмы, так и героев внутри нее. Говоря о возможности сведения любого вирилокального свадебного обряда к схеме поездки жениха за невестой и возвращением с ней, авторы книги «Русский народный свадебный обряд» А. Байбурин и Г. Левинтон (Л., 1978) писали: «Свадьба, как сюжетный текст, связана с движением, т.е. оказывается значимым противопоставление движущегося и неподвижного, проявляющегося на самых разных уровнях обряда. Сюда относятся как противопоставления персонажей свадьбы друг другу, так и противопоставление их тому статическому пространству, в котором они перемещаются... Второе противопоставление связано с наличием двух типов текстов: описывающих некоторую неподвижную структуру мира и описывающих движение, являющееся нарушением этой неподвижности...
Важность категории пути предполагает особую актуальность границ. Можно сказать, что все пространственное поведение участников свадьбы состоит из прохождения определенных границ и пребывания в разделяемых ими локусах. Особенности представления о границах в пространственном коде свадебного обряда обусловлены, по-видимому, в первую очередь наложением двух систем восприятия пространства: концептуальной и топографической...
Существует ряд текстов, описывающих противоположность признаков своей и чужой стороны, причем речь идет именно о стороне как таковой, т.е. описываемые признаки — это, например, ландшафт, почва и т.п., а не признаки чужой семьи, чужого коллектива. Отсюда — роль таких концептуальных, мифологических границ, как, например, лес, море, а чаще река — как компромисс между мифологическим и реальным топографическим пространством. Чужие появляются «из-за леса, леса темного» (в «Слове» — «и от Дона, и от моря, и от всех стран», — Н.П.), в ряде случаев фигурирует мотив переправы», — имевшей место, добавим мы, и на реке Сюурлий.
Учитывая тот факт, что «необходимость в свадьбе как можно более далекого пути видна не только из его мифологических описаний, но и из того, что все передвижения в свадьбе совершаются на лошадях», думается, нет никаких оснований сожалеть о якобы утраченных переписчиками листах, событийно-повествовательная часть поэмы начинается именно с того, с чего она только и могла начаться в соответствии с законами вьюнишного жанра — С ВЫЕЗДА ГЕРОЯ НА КОНЕ:
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень
и поеха по чистому полю...
«Чистое поле» в данном случае понятие менеее всего топографическое, оно не имеет своих реальных характеристик и появилось бы даже в том случае, если бы Игорь ехал густым лесом. Употребленное в поэме семнадцать раз, «чистое поле» — это «пространство, как бы не имеющее своей структуры, практически не упорядоченное. Так, в его описании могут совмещаться противоположные признаки — разное состояние погоды, время суток, время года», — что наблюдается и в описаниях «поля» в поэме: «солнце ему тьмою путь заступаше — нощь стонущи ему грозою», «рекы мутно текуть — въ поле безводне...»
Таким образом, движение, начатое героем в момент выезда с «отня» двора, приобретает по мере удаления от него все более ярко выраженный характер чисто ритуального пересечения чужого пространства с обязательным преодолением неких условных границ-испытаний, которые начинаются сразу же по выезде из родной деревни или, как в нашем случае, из княжества.
«Выехав за околицу, поезд останавливается в соответствии с приговором: не ясный сокол с гнезда слетает, новобрачный князь со двора съезжает; съехать бы нам с широкого двора и выехать в чисто поле, в том чистом поле приостановиться, на святую церковь помолиться...»
Такая остановка, как мы знаем, была сделана Игорем после переправы через Оскол, где, выехав за пределы Руси, он два дня ожидал встречи с идущим из Курска Всеволодом.
О Руская земля! уже за шеломянемъ еси!
Так воскликнул, отмечая пересечение первой из значимых границ, находившийся рядом с Игорем поэт, хотя первой эту границу мы назвали чисто условно, только из-за порядка появления её в поэме, в свадебных же текстах в сходной функции фигурируют многочисленные реки, леса, горы — по крайней мере, если не в плане выражения обряда, то в его концептуальной структуре такие границы представляются вполне реальными. Единственное необходимое условие — то, что эти границы должны находится в нейтральной зоне, в «чистом поле» или «на пути-дороге».
Существенным в случае «Слова» является именно это обусловленное свадебным ритуалом наличие нейтральной зоны, ибо переход из одной социальной или возрастной группы в другую невозможен внутри организованного, упорядоченного мира. Для перехода необходимо покинуть пространство, в котором господствует упорядоченность, и перейти в сферу неупорядоченности. «Движение от центров к переферии сопровождается уменьшением упорядоченности, и нейтральная зона является тем промежуточным пространством, которое является необходимым условием перехода» (А. Байбурин, Г. Левинтон).
