Арон Крупп - Со мной ничего не случится
- Пока поешьте, а потом будем решать. Сейчас соберем нарты, а когда станет совсем светло, посмотрим как нам идти.
Валя немного успокоилась, хотя и чувствовала, что говорю не очень уверенно.
- Доктор, что с Витей? Он будет жить? Помогите ему.
- Я и так делаю все, что могу. Не волнуйся, положим его в больницу, и все будет хорошо.
- Значит надо идти, надо быстрее уходить отсюда. Я пойду помогать вам, - она начала подниматься.
- Не нужно. Лежи пока, еще успеешь намерзнуться. Мы сами справимся.
Я вылез из палатки. За мной вылез и Доктор.
- Ну что, Саша?
- Плохо! Он протянет еще день-два, а потом будет поздно.
А ветер сбивал с ног и приходилось ложиться на него грудью, чтобы не упасть.
- Что же будем делать?
- А ты не знаешь?
- Знаю, но мне трудно решиться.
На обеих чашах весов лежат человеческие жизни, как разглядеть, какая перетянет? Он, точно, долго не протянет?
- Да, Костя, это почти точно.
- А все-таки что ты думаешь?
- Как врач я считаю, что надо спешить, жизнь человека в опасности. Как турист я понимаю, что мы не пройдем, надо переждать пургу, а как человек... Мне тоже трудно, но я знаю, что у меня есть командир, который для того и существует чтобы в критической обстановке осуществлять руководство. Если бы не было критических ситуаций, не нужны были и командиры. Ты самый опытный и знаешь лучше меня, что выход пока только один.
- Да, но это будет на моей совести, хватит ли силы? И все равно, пока будем готовиться к выходу.
А ветер все не унимался, даже, кажется, стал сильнее, и пока шел этот разговор, мы задубели от холода. Залезли в палатку. Вся наша шестерка была в сборе. Это все сильные ребята, все они знают, что такое идти в пургу, знают что хотя и трудно, но если нужно - возможно.
- Ну вот что, бойцы, будем собираться, дайте-ка рацию, попробую
еще раз выйти на связь.
- Всем, всем, я спасотряд КСП, всем, всем. Прием. - Щелкнуло
реле.
И еще несколько раз, на разных каналах. В телефоне только шорох разрядов. Иногда обрывки музыки, радиопереговоров, но все очень тихо, неразборчиво.
- Все, хватит. Я выключил рацию и стал ее укладывать.
- Пошли готовить нарты.
Мы вылезли из палатки и стали свинчивать каркас, и крепить их к лыжам. Когда нужно было снимать варежки, руки сразу немели, пальцы переставали гнуться, потом приходилось долго отогревать их под одеждой. Когда пальцы согревались, приходила боль. Наконец, нарты были собраны и я опять залез в палатку к Алексееву.
И сразу Валя поднялась мне на встречу:
- Ну что? Когда выходим, почему вы медлите? Ему же совсем плохо, с каждым часом все хуже. Я же сама вижу. Уйдем отсюда, это же могила. Тут можно сойти с ума, от этой неподвижности. Идемте же!
- Я посмотрел на ребят, они лежали в том же положении, в котором я их оставил полтора часа назад. В глазах отсутствие каких бы то ни было мыслей, желаний. Не то, чтобы обреченность, но полная апатия, воля их была сломлена. Я знаю, что это такое: именно в таком состоянии люди замерзают на Севере. А четверым придется целый день лежать на нарах, да и Гайнуллин сдал, одна Валя на что-то способна, одна из шестерых. Мало.
Ну что ей сказать? Разве логика ей сейчас поможет? Она видит, как умирает ее муж, и готова сама его тащить, а что будет в пути? Нет, я не имею права рисковать шестью ради одного. Черт возьми, какая странная арифметика! Я попытался ей это объяснить:
- Валя, пойми, сейчас бессмысленно идти, метет так, что в трех метрах ничего не видно, в любом месте можно сорваться и никто нам не поможет тогда. Да и сама посмотри на своих товарищей: они не выдержат этого перехода в такую погоду, замерзнут все.
- А кто поможет ему, если будет поздно? - она еще что-то хотела сказать, но только рукой махнула.
- Все понятно.
- Как только чуть стихнет ветер и улучшится видимость - сразу выходим.
И тогда я увидел ее глаза, в них было столько боли и тоски и еще презрения, что я не выдержал и решил дать приказ о выходе. Будь что будет, пусть все погибают, но перед ней я буду чист. Мне еще раз не выдержать этого взгляда. А он? Он же замерзнет раньше всех. Нет, это не выход. Надо ждать.
- Валя, я обещаю, как только чуть утихнет, сразу выходим.
Сейчас сюда придет Саша.
И опять никто не проронил ни слова, как будто не было этого разговора. Я вернулся в свою палатку.
- Ну, как вы думаете, сможем мы пойти или нет?
- Надо подождать.
- Ребята замерзнут, а с таким грузом мы за день не пройдем.
- В общем, решили так: будем ждать, другого выхода нет. Валю и Гайнуллина переведем в нашу палатку. Саша, ты иди к ним, а мы по очереди будем тебе помогать, тогда никто не останется без присмотра.
7. Костя Серов.
- Вот, Рита, после этой истории я и решил, что не могу больше быть спасателем, этот груз решений мне не по силам. больше я не смогу распоряжаться судьбами людей. Я еще могу ходить в походы, но только рядовым участником. Но это решение мне тоже далось очень тяжело.
- А что было потом? Как вы все-таки выбрались? Я понимаю, что тебе тяжело рассказывать, но уже начав, дотяни до конца.
- Хорошо, постараюсь.
Потом было самое страшное. Я еще думал о том, чтобы послать на метеостанцию с просьбой о помощи, но тогда мы остались бы вчетвером, а помощь при такой погоде пришла бы не раньше, чем через три дня, а то и позже, оставалось одно: ждать. Прошел еще один день, не принесший ни утешения, ни облегчения: пурга не утихала. А Алексееву становилось все хуже. Валя совсем не спала: сидела у бензиновой печки и смотрела остановившимися глазами на синее пламя. Ничего не говорила и, казалось, постарела за эти дни на несколько лет.
А я тоже почти не спал, только слушал, как шумит ветер.
Потом кончился второй день пурги, наступила третья ночь. И тогда ветер устал, почудилось мне какое-то изменение в тональности гудения ветра. Теперь я уже знал, что выберемся отсюда, но я так устал за это время, что уже не мог радоваться. Мне было все равно, выберемся отсюда или нет. Я отупел от вынужденного безделия.
С трудом удалось заставить себя действовать, быть опять энергичным и решительным. Утром после завтрака уложили рюкзаки, свернули палатку. Небо было почти безоблачным, розовым на востоке. Розовели и вершины гор на западе, а на востоке они еще черными зубья
ми врезались в розовое небо.
Когда все было готово к выходу, появился новый звук, не ветер нет, другое, наконец, поняли: вертолет. Вот но появился из-за гор и приближается к нам. Я бросился к рюкзаку, достал ракетницу, зарядил и выстрелил. В небе зажглась большая зеленая звезда. Я разрядил ракетницу и выстрелил еще раз.
На вертолете заметили наши сигналы, он приближался, спускаясь все ниже и, наконец, повис над нами, потом медленно опустился еще ниже, пока шасси его прочно не встали на снежный наст. Это был тот самый вертолет, на котором мы летели из Полярноуральска. И экипаж был тот же.
Из кабины выскочил пилот и сразу очутился у меня в объятиях.
- Ну, слава всевышнему. Как вы тут, живые?
- Пока живые. Как ты нас нашел?
- Вашу радиостанцию армейцы запеленговали и передали нам координаты, а мы, как только распогодилось, вылетели. Как у них дела?
- Плохи, особенно у руководителя.
- Я всех не могу забрать, сам понимаешь - высота. Вы - то доберетесь сами?
- Доберемся. Возьми их и Доктора.
- Возьму.
Мы осторожно внесли в кабину Алексеева, потом остальных троих.
Гайнуллин и Валя вошли в вертолет сами. Саша со всеми нами обнялся.
- Мне как-то тоскливо оставлять вас.
- Ничего, доктор, через два дня увидимся. Только бы Алексеев выкарабкался из этой истории. У меня неспокойно на душе.
- Ну самое страшное позади, все обойдется. Счастливого пути, ребята!
- Счастливо, Саша.
Загрохотал двигатель, поднялся снег, и мы остались впятером.
- Поехали!
- Поехали!
Опять горы, подъемы и спуски, спуски и подъемы, потом последнее на нашем пути озеро, на противоположном берегу которого стоят домики метеостанции.
Нас там уже ждали: с борта вертолета передали, что мы идем, что к вечеру рассчитываем быть на станции. Поэтому нас ни о чем не расспрашивали, а отвели в баню, да чаем со спиртом напоили. Я сразу уснул, как только залез в спальный мешок.
Утром ВАЗ-47 привез нас в Полярноуральск. Экспедиция закончилась.
В город мы прибыли, когда уже стемнело, уютно светились окна домов, светилась ртуть фонарей и даже не верилось, что совсем рядом существует совсем не похожий на этот мир - мир белого безмолвия.
- Ребята, завтра к девяти соберемся на КСП.
- Хорошо, Костя. Будет сделано. Как там Алексеев?
- Завтра узнаем, а может и сегодня.
Разошлись все, а я почти бегом шел в гостиницу, хотелось увидеть Сашку, узнать, как дела.
Перед своей дверью я остановился, взялся за ручку и подметил: я услышал Сашкин голос - Сашка пел что-то непонятное. Рывком распахнул дверь и увидел: Сашка стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, и пел. Он был здорово пьян. На столе стояла полупустая бутылка спирта, какая-то еда. Он даже почти не прореагировал на мое появление, только оборвал пение и сказал почти трезво:
