Сергей Клычков - Чертухинский балакирь
Спиридон же молился истово, с расстановом, как только одни старые столоверы умели молиться, с осанкой клал широкие и большие поклоны: пока рукой грудь обведет! В землю кланялся сразу на оба колена, как конь к воде на крутом берегу, не как мирские: одной ноги не донесет, а уж снова как столб! Читал молитвы ирмоса и псалмы, не глядя на подставку с толстой книгой в кожаном переплете, по краям с медными большими, как засовы у ворот, застежками, так и оставшейся не раскрытой, потому что клал ее Спиридон Емельяныч на подставку для-ради порядку, читать же был не особо горазд и больше брал все по памяти: любой богослужебный чин знал Спиридон Емельяньгч на память до последнего слова!..
"Не хуже любого попа отчитат!" - думала про него Авдотья…
Потом Авдотья упрела и наполовину уже не слушала Спиридон Емельяныча. Стала она, переминаясь затекшими ногами на месте, поглядывать часто на окна и думать о том, что так, пожалуй, Спиридон домолит ее до скотины… Держала Авдотья лестовку в руках, забывши уже перебирать на ней ременные шарики, чтобы отсчитывать амини и поклоны, и думала, взглянувши, из какого добра лестовка сплетена, что шарики на ней крупные и похожи они на овечьи говешки… Потекли так в голове Авдотьи мысли привычные и теплые, как будет хозяйство с молодухой расти, хорошо бы внука поскорее, дом выстроить потеплей, и скоро заметила, что за окнами в опущенных низко ветках берез начинало чуть розоветь!..
Как-то мелькнули перед Авдотьей в окне два больших синих глаза и полыхнули кумачовым полохом две круглых румяных щеки, на стекле будто осталась нежная девичья улыбка, на которую Спиридон Емельяныч, не прерывая молитвы, только сурово махнул для креста занесенной рукой; то ли это Феколка, заждавшись решенья отца, дотянулась до оконца с завалка и украдкой заглянула в него, то ли это уже заходила за рощу заря, - только Клиниха улыбнулась еле заметно Спиридон Емельянычу в спину и положила не по правилу глубокий поклон.
Скоро Спиридон Емельяныч перешел на частые поясные кресты, читал молитвы не вслух, а про себя, отчего борода быстро подымалась краешком и опускалась на грудь, и с последним земным поклоном поднял свой и захватил Авдотьин подрушник, потом положил еще три поясных и, повернувшись к Авдотье, поцеловался с нею три раза, и оба поклонились в ноги друг другу…
- С богом, сват! - сказала Авдотья.
- С богом, сватья! - ответил Спиридон.
Долго еще Авдотья просидела потом со Спиридоном на лавке, покрытой вышитым полотенцем, в красном углу и обо всем - где венчаться, чтобы попы про веру не пронюхали, где свадьбу играть, какое будет все же за Феклинькой приданое, цацы да вацы, - наговорилась досыта!..
*****
Спустя две недели, в конце красной горки, у Авдотьи Клинихи была веселая свадьба. Спиридон Емельяныч сидел рядом с Авдотьей и пил холодную воду, потому другого чего себе не позволял. Избенка у Авдотьи хоть и немудрящая, о два окна у самой земли, но зато у Митрия Семеныча паили дела в городу, человек мастеровитый, одет как барин, карман с отворотом. Собралось, почитай, все Чертухино, из Гусенок немало наехало всякой родни, столы вынесли на улицу и тут же на улице уставили четыре бочки из-под капусты, пропаренных перед свадьбой с можжевелкой, и в бочках шапкой пенилось и выбивало за край густо захмеленное на изюме пиво…
На этой свадьбе был и Петр Кирилыч…
Первый раз в своей жизни Петр Кирилыч набрал в рот мертвой воды, молчал, сидя в углу, и сперва не шел ни на какое веселье, инда всем глядеть на него было чудно…
Да и трудно было Петру Кирилычу подыскать себе подходящую компанию: с парнями он век не водился, до девок был неохоч, а с мужиками ему тоже неловко, потому неженатый; все сидят с женами, как и люди, один Петр Кирилыч не как человек - ни в тех ни в сех!..
Сидит Петр Кирилыч сычом за столом и то и дело тишком поглядит на середину стола, где рука об руку с Митрием Семенычем, таким же черным, как Петька Цыган, покрыта вся белой кисеею Феклуша, и на ее подвенечном сарафане, плотно облегшем упругую грудь, голубые цветочки…
"Раздуванчики какие!" - подумал про себя Петр Кирилыч и почему-то покраснел.
И Феклуша тоже взглянет как бы ненароком на Петра Кирилыча из кисеи и неизвестно с чего так и зальется вся краской… Что уж у них там допрежь этого было, никому хорошо не известно, а может, и ничего не было, а… так…
Ну да этого никто и не заметил: деревенский глаз не очень дометлив!..
*****
Только к утру Петр Кирилыч словно сорвался…
Схватил он Ульяну в охапку и прошелся с нею такого круга, что у всех глаза вылезли на лоб: больно уж Петр Кирилыч мастер был отрабатывать ногами и языком в скороговорку разные хитрые завитухи.
Я не сам пляшу:
Меня черти трясут…
Чертеняточки
За пяточки
Подяргивают!
Отбил Петр Кирилыч все каблуки у сапог и своими балачками надорвал подпившим мужикам животы: никогда еще в Чертухине не было такого веселья, бабы и мужики нализались все вповалеху, и когда продрали глаза, чтобы опохмеляться и опохмелять жениха, так на самой лучшей тройке Петра Еремеича Авдотьин сын Митрий Семеныч уже катил во весь дух возле Чагодуя, а может, и дальше, а с ним вместе, прижавшись к нему, и мельничья дочка Феклуша…
ДВУИПОСТАСНАЯ ТВАРЬ
В тот вечер, в который Петр Кирилыч встретил Антютика в лесу, сидела Феклуша одна на плотине…
Спиридон Емельяныч рано залег. Маша, должно быть с устатку, загнавши с луга корову, тоже заснула, захрапевши наперегонку с отцом… Феклиньке сделалось от этого скучно…
Спать ей не хотелось, как бывает всегда перед дорогой, потому осторожно, чтобы не побудить отца и сестру, вышла сначала посидеть на крылечке, а потом что-то вдруг потянуло на реку, и она, не притворивши хорошенько дверь за собой, пошла за ворота…
Кружилась у Феклуши голова и в глазах ходили туманы…
Должно быть, тоже устала день-деньской с утра бить поклоны и читать за отцом большие молитвы: Спиридон Емельяныч сегодня ее причащал…
Три года прошли, как Феклуша тут же из-за свадебного стола уехала с мужем в Москву и прожила их ни разу и во сне никого не увидев: боялась Феклуша проклятья отца, которое он посулил ей на последнее слово при расставании…
Митрий Семеныч за все три года сильно стал в мастеровом своем деле в гору идти, держал немало чужого народа, сам только кроил да фасонил, одевался как барин, по-городскому, и не обращал на Феклушу никакого вниманья… Зачастую Митрий Семеныч пропадал по целым ночам с городскими приятелями, Феклуша плакала сначала, тайком богу молилась, потом обтерпелась и скоро ко всему приобыкла.
- У Митрия Семеныча вон какие дела - с тем надо посидеть, с тем поговорить, на одном мозоле только хлеб в поле растет!..
Митрий Семеныч обувал и одевал ее срядно, зря не строжил, хотя по целым дням подчас не говорил с ней ни слова…
Выучилась за это время Феклуша тачать заготовку, кроила по любому фасону не хуже другого; вообще хорошо обрукалась и стала заботливой и терпеливой женой…
Теперь, спустя три года, по наказу отца приехала она на последний пост и молитву, и от этой последней молитвы, от едкого ладана, который любил Спиридон Емельяныч, как иные мужики любят только одну заливуху, от полыханья свеч в их тайниковой молельне плывет у нее в ушах, откуда неведомо, звон…
Сделалось ей в этот вечер, как никогда еще не было, грустно… На сердце как ком, и в глазах еще синей заколыхалась водяная прозрачная зелень и синь, когда она повернула от ворот на плотину…
Первый раз она спросила себя, для чего это отец наложил на нее такую тяготу и утому… От отца она ни слова никогда не слышала в объясненье, а спрашивать было не в домашних порядках Спиридона Емельяныча…
Тут-то и пришло ей в голову песенку спеть, которую слышал Петр Кирилыч с Боровой дороги, когда они шли с Антютиком сватать дубенскую девку…
*****
Сидит Феклуша у самого края плотины и на воду смотрит.
И впрямь, должно быть, хорошо в этой воде… Какой только малявки в ней нет, какие мягкие растут по берегу травы, и как зелено в этой траве чешуится вода, когда со всей силы сине-зеленым лучом хватит по берегу месяц!..
Сидит Феклуша и не замечает уже, как вокруг нее все гуще и гуще плывет дубенский туман, расстилаясь под самые ноги, как дым из подовинья… Преображает он прибрежные кусты и деревья в диковинные дворцы и палаты, каких и в Москве не увидишь за высокой кремлевской стеной, и саму убогую мельницу скрыл совсем с глаз, как рукой смахнул…
Не заметила она и того, когда вышел из дому Спиридон Емельяныч и по какому-то делу ходил на другой берег Дубны. Увидала Феклуша его, когда он уже домой возвращался, шел неторопливо по мосту и еще издали махал ей из речного тумана рукой…
Очнулась совсем Феклуша, когда на плечо ей легла широкая и большая ладонь, а за собой услышала такой ласковый голос отца, какого она еще никогда от него не слыхала:
