Инна Кинзбурская - Дорога на высоту
-- Это может обмануть их, но не меня. Любой еврей без труда вычислит в тебе соплеменницу. А вообще, ты превосходный вариант для советского еврея: с антисемитизмом все в порядке, а дети русские.
-- Но у детей папина фамилия.
-- "Домский" звучит вполне интернационально.
Она согласилась: интернационально.
-- А вот если поедем в Израиль, -- продолжал Анатолий, -- там тоже будет все в порядке. Там главное -- бабушка.
-- А мы поедем в Израиль?
Это было так невероятно и нелепо, что оба рассмеялись.
Но вдруг непонятно отчего Светлане стало грустно, и она сказала с усмешкой:
-- О Господи, и чего я пошла за него замуж? Он женился на мне по расчету. Ведь правда -- по расчету?
-- Конечно, -- Анатолий уже обнимал ее. -- Я рассчитал, что нам будет хорошо вместе. Тебе хорошо со мной? -- последние слова он произнес шепотом.
Было ли ей хорошо? Смешно спрашивать. Да, да, да. Было.
Светлана стояла под душем. Упругие струи били по плечам, стекали по телу вниз. Было приятно и хотелось плакать. Можно и плакать -- вода смоет слезы. Но слез не было, в горле стоял ком.
А стало -- плохо.
Он много работал, особенно в конце месяца, когда штурмовали план. Возвращался домой поздно, иногда среди ночи, утром, бывало, сутки не выходил из цеха. Даже есть не хотел, падал замертво. В доме поселилась скованность, душный тяжелый воздух.
Нет, не так. Не сразу стало плохо. Вначале он радовался, приходил возбужденный, довольный. Все такой же ироничный. Он знал машины, у него все ладилось, начальство воспылало к нему любовью. А ведь раньше к ним, институтским, относились, как к контре: чего они все мудрят, меняют, мешают работать?
-- Представь, -- говорил Анатолий, усаживаясь рядом со Светланой на кровать, она не спала, ждала его, -- как теперь этот Ващенко танцует вокруг меня: "Толя, давай, Толя, надо". В глаза заглядывает, вот-вот руку лизнет. Кошмар. Иногда кажется, сейчас обнимет, лобызать начнет. Только живот мешает -- брюхо у него в три обхвата.
-- Знаю, -- соглашалась Светлана, -- что, я не видела вашего Ващенко? -- Ей приходилось бывать в выпускном цехе, когда что-то не ладилось с программами. -- Но почему-то у него нет желания меня обнимать. Только потрясает кулаками.
-- Раньше и меня он только ругал и все грозил жаловаться.
-- Кому?
-- Не знаю. Какая разница? Главное -- жаловаться.
Он вытягивался на кровати, усталый, немного похожий на подростка, который заработал свою первую десятку и почувствовал себя мужчиной. Но ведь Анатолий и раньше был мужчиной. Не беспомощный, не слабый, скорее уверенный в себе. Таким он выглядел. Таким он и был. Но где-то в глубине у него прятался мальчишка, совсем ребенок, он выдавал себя неожиданно застенчивой детской улыбкой. Может быть, не все замечали это, но Светлана, когда он вот так улыбался, не шутил, не балагурил, не смеялся, не спорил, а только мягко улыбался, умирала от щемящей нежности. Ей казалось, что она старше, мудрее и должна его защитить.
Странно, как она сразу не заметила -- улыбка изменилась. Прошло время, все стало другим.
Он пришел домой после долгих часов, проведенных в цехе (а может, не только в цехе, думает она сейчас), лег, не евши, и уснул, не прикоснувшись к ней даже в легкой ласке. Это было впервые. Он закрыл глаза и повернулся к ней спиной. Может быть, сделал вид, что спит. От него слегка пахло спиртным.
Светлана ушла на работу, они не перемолвились ни словом. Вечером она спросила как бы между прочим:
-- Ты пил вчера?
-- Да, -- ответил Анатолий и, словно упреждая упрек, добавил с некоторым вызовом: -- Столько дней под прессом: план, план, план. Сдали. Можно расслабиться.
-- Конечно, можно...
Будто он раньше не брал в рот спиртного. Любил ведь коньяк и хорошее вино. Мог выпить стопку "столичной". Но это было по-другому. Сейчас он уходил от нее, непонятно куда.
Что-то случилось с ними. Что-то случилось.
Внешне ничего не изменилось. Они оба работали, оба возвращались домой. В начале каждого месяца на заводе работы бывало меньше, у Анатолия появлялось свободное время, он гулял со Светкой, что-то делал по дому. Вроде бы все было, как прежде. Но она-то знала, что все стало иначе.
Главное -- они перестали смеяться вместе. Стало невозможным просто легко рассмеяться, даже если что-то в самом деле было смешным.
Раньше, что там ни говори, хоть он был мужчиной, а она, когда поженились, совсем девчонкой, жизнью их правила она, ее вел извечный, щедро дарованный ей природой, женский инстинкт. А теперь она чувствовала, как выскальзывают из рук вожжи, пыталась натянуть, не получалось.
Ведомая подспудным чутьем, Светлана перестала при Анатолии крутиться у зеркала, не говорила о важном. И о пустяках. Вообще не болтала с ним. Только о самом простом:
-- Иди кушать.
-- Купи после работы хлеб и молоко.
-- Ты можешь сегодня забрать Светку? Мне надо задержаться.
И он тоже -- ел, говорил "спасибо", разворачивал газету. Покупал молоко и играл с дочкой. Словно между ними был заключен негласный договор о невмешательстве. О невыяснении отношений.
Как-то ее вызвали в выпускной цех. Она шла по пролету, ей открылось одно из боковых пересечений, у машинной стойки, нагнувшись, работал Анатолий. Возле него стояла крупная полногрудая блондинка, обычная русская баба, держалась она вполне интимно и что-то говорила -- тоже, похоже, интимно.
Светлана замедлила шаг, остановилась на миг и -- прошла мимо.
А может, надо было подойти, устроить скандал?
Нет, нет, говорила она себе, этого не может быть. Просто женщины бесцеремонны, да, да, вешаются, предлагают себя... А мужчины слабы. Но -- не все. Не все. Или -- все?
Нет, нет, не может быть. Ну, стояла рядом, ну, выламывалась. Что из этого? Его всегда любили и всегда пытались соблазнять женщины. Но Анатолий был с ней, со Светланой. Она знала это, только она нужна была ему. А теперь ее нет рядом.
Какая чепуха! А если уезжают на Северный полюс?
Там мало женщин.
Но все-таки есть. Тот, кто хочет, находит. По дороге на полюс. Или обратно.
Ну стояла, ну, улыбалась призывно. Ну и что?
В тот день она пришла домой и, не переодевшись, ходила по квартире, как потерянная. По их уютной, их общей квартире. Они вместе строили свой мир, она была уверена, что и ему это нужно. А может, зря -- уверена? Что-то важное уходило из их жизни, не вдруг, не сразу, а словно выдавливалась начинка из тюбика, и емкость пустела и сплющивалась.
А может, ее мир был иллюзией? Город на песке? И Анатолий -- как все. И все ненадежно. Когда-то давным-давно это уже было с ней -- острое чувство ненадежности и иллюзорности мира. Но тогда все, что происходило, было неважно, ненужно, и чувство это пришло, как освобождение. А сейчас -- как катастрофа.
К катастрофе она не была готова.
Анатолий зашел за ней в институт и ждал у центрального входа. В последнее время это случалось редко. Возле него стояло несколько женщин -- в институте его знали все. Почему не поболтать, если есть время.
Светлана подошла, остановилась, ее еще не заметили, с минуту слушала разговор.
-- Не скучаешь по творческой работе?
-- С вашим творчеством не соскучишься.
-- Отрекаешься? Давно ли сам творил? -- Бытие определяет сознание. Или вы забыли эту главную марксистскую истину?
-- Да, твое бытие здорово тебя изменило.
-- Точно, ты повзрослел, что ли?
-- Или очень себя зауважал? Не иначе, как от близости к гегемону.
-- Или к гегемоншам... Гегемонши -- не то, что наши.
-- Бытие другое, -- сказал Анатолий, -- план. Каждый месяц горим. И не сгораем. Поневоле станешь себя уважать.
Обычный, ничего не значащий разговор, болтовня после рабочего дня -- для разрядки. Но для Светланы услышанное неожиданно оказалось важным. Она вдруг взглянула на своего мужа глазами тех женщин. Они знали больше, чем она. Она только чувствовала, они -- знали.
Как у нее хватило выдержки? Дождалась крошечной паузы в их разговоре, сказала спокойно:
-- Толя, Светка ждет.
Мысленно застегнула платье на все пуговицы. Расслабиться будет уже нельзя. Но что-то надо было делать. А что? Что? Она растерялась. И неожиданно для себя самой, даже для себя самой, она взяла на неделю отпуск (хорошо, что как раз не было на работе запарки), договорилась со Светкиной учительницей (дочка уже училась в первом классе) и поехала к маме.
-- Я по маме соскучилась, -- сказала она Анатолию.
Он посмотрел на нее подозрительно, внимательно, как-то по-новому -изучающе. Проводил до автобуса.
А мама сразу все поняла.
-- Света, -- спросила она, когда Светка-младшая ушла во двор играть, -- что случилось?
-- Ничего, мама. Все в порядке.
-- Неправда.
-- Да. Неправда. Кажется, мой корабль тонет.
-- Может, это только кажется? Иногда болтанку на море принимают за крушение. Штормы бывают у всех. Жизнь -- дело долгое, трудное.
