Александр Гаррос - Фактор фуры
Шел пятый час езды. Авиньон? Марсель? Что-то еще? Даже если Марсель - у меня часа полтора. Конечности затекли и отнялись, болело все, что могло. Я то подавался вперед, упираясь коленями в переднее сиденье и перенося вес тела на них, то откидывался на спинку - но под конец уже ничто не помогало.
Мосол, выдолбивший косяка четыре и задымивший весь салон, дремал. Губастый водила воткнул наушники и нырял головой, пристукивал по баранке пальцами в такт почти не слышному мне, время от времени вытягивая правую руку на соседнее сиденье и шаря в опустошенно шелестящем пакете чипсов.
Никто никуда не звонил.
Серо-зеленый безлесый пейзаж, складчатые горки, к которым уходят очень аккуратные посадки очень неаккуратных, корявых, метрового роста деревьев, похожих на осьминогов, воткнутых в почву вверх щупальцами.
Плантации чего-то вроде хмеля - ряды проволоки, загогулины сухих усов…
Да и хрен бы он запомнил столько цифр с одного раза…
Становилось все больше скал - светло-бежевых, местами выпирающих крутыми горбами. Длинные гряды холмов светлели срезами скальных стен. Иногда на утесе виден был замок того же бежевого цвета.
Ничего не происходило.
Косясь на Мосластого, я осторожно попробовал максимально, предельно согнуться, сложиться - и протащить запястья под ботинками. Я знал, что без профессиональной гибкости тела подобный номер не пройдет по определению. Но очень постарался - несмотря на отчаянную боль в спине. Номер не прошел.
Сто тридцать километров до Марселя.
Я пытался не паниковать. Получалось херовато.
А эти, интересно, что практикуют? Или тоже - утюг на спину?..
Я закрыл глаза и вдруг в какой-то момент услышал по-английски:
- Скажи, что хочешь ссать. Быстро!
Водила выдернул наушники и смотрел в зеркальце на меня.
- Ай вонт ту писс! - гаркнул я, механически удивляясь: какая разница Костлявому, что именно я скажу?..
Губастый уже перестраивался к обочине. Мосол завертел головой. Водила что-то ему сказал, тормозя.
Мы остановились у бетонной будки со стальными дверьми - бесхозного придорожного сортира. Арабы затеяли разговор и даже, кажется, спор. Я заныл как можно жалобнее. Губастый вылез, обошел машину и открыл мою дверцу. Адресовал реплику Мослу. Тот посмотрел на него, помедлил и вынул что-то из кармана. Бросил через меня. Ключ от наручников.
Губастый стянул куртку с моих колен и полез под них с ключом. Бормоча и нервно толкаясь, повозился некоторое время - послышался негромкий лязг. Я освободил руки. Губастый ударил меня по коленям - вниз! - свел мои запястья (синяки на них выглядели так, словно кисти мне отрубили, а потом приставили назад) и сцепил спереди. Вернул ключ Мослу, потащил меня за шиворот наружу, оглядываясь на предмет случайных свидетелей. Никого у сортира не было, кроме нас.
От боли в разогнувшейся спине я зарычал. Онемевшие ноги не держали. Губастый несильно ткнул меня кулаком в ухо. Я сделал несколько абсолютно пьяных шагов - и понял, что мочевой пузырь действительно переполнен. Губастый подхватил мою куртку и набросил мне на плечи спереди - ее низ прикрыл «браслеты». Понукаемый нетерпеливыми тычками, я заковылял к будке. По автобану с шелестом неслись мимо машины.
Взявшись за ручку сортирной двери, Губастый быстро, как бы невзначай оглянулся на наш «опель» и махнул мне головой: внутрь. Крикнул что-то оставшемуся в тачке «напарнику» и зашел за мной следом.
Внутри было стальное очко без стульчака, но с перильцами для инвалидов и стальная же раковина. Губастый выхватил мобилу и быстро, нервно принялся набирать номер. Я сбросил куртку на пол и завозился скованными руками в ремне - было дьявольски неудобно. Губастый шипел за плечом арабские матюги.
- Скажешь два слова. По-английски. Скажешь что-нибудь не по-английски - убью. Скажешь, где мы, - убью. - Он поднес телефон к уху.
Я наконец извлек искомое и задребезжал струей по нержавейке.
- Это я, - нервно произнес Губастый в телефон на инглише. - Слушайте своего Йори. - Он приложил мобилу мне к щеке.
- Хэлло? - осторожный голос Мирского.
- It’s me, - сказал я, не прерывая процесса. - Everything he says is true. Pay for me. Give him the money…
Губастый тут же отобрал мобилу:
- Слышали? Я перезвоню и скажу, сколько за него хочу. - Он отключился.
Я завершил процесс. А мобилу-то он мне совал дешевенькую, новую - не ту, по которой он говорил раз по-арабски в дороге… Я подумал, что эту он купил в магазине при заправке (дабы не вычислили). Тогда же и позвонил в первый раз (ничего себе память на цифры!). И Серега, слава богу, все понял…
- Пошли! - Он уже открыл дверь.
- Застегнуться дай. - Я все не мог совладать с ширинкой.
- Пошел, сакер!
Я пошел с расстегнутыми штанами.
- Куртка!
Я вернулся, подобрал куртку. Вышел наружу, получил щедрого пендаля. Костлявый стоял, руки в карманах, прислонившись к машине, глядя на нас. Губастый что-то весело сказал ему, тот не ответил.
Я взял куртку в зубы, не с первого раза открыл дверцу. Кряхтя, влез, неловко захлопнулся. Сидя застегиваться было еще менее удобно. Костлявый плюхнулся рядом, презрительно наблюдая за моими попытками. Я стал возиться совсем уж неуклюже, безрезультатно, надеясь, что выгляжу достаточно униженно. Мосол отвернулся. Губастый тронулся. Руки мои остались скованными спереди.
43
Марсель начался, как любой большой европейский город: ангарные параллелепипеды, безликие новостройки. Дождь. На первом же светофоре, встав на красный, Губастый - я заметил - бросил быстрый взгляд в зеркальце (Мосол вроде по-прежнему дремал), как бы невзначай сполз кистями с руля, нырнул под полурасстегнутый флис и, слегка дернув плечами, сделал на животе обеими руками осторожное короткое движение, сопровождавшееся почти неслышным щелчком. Ничуть не меняя выражения лица, равнодушно глядя на дорогу (я сам косился в зеркальце), взялся снизу за баранку.
Я знал, что у него там за поясом. Ствол.
Он сейчас дослал патрон.
Я застыл на своем сиденье, не шевелясь, не производя ни звука, глядя на собственные колени, - полная прострация, разложение личности, коллапс. Нет меня.
Да и никто практически не шевелился - Мосол не просыпался, Губастый по-прежнему спокойно вел. Явно не в сторону центра - мы все крутили по довольно задрипанным окраинам, между складов и бензоколонок. С тихим звуком ходили «дворники».
Мосол вдруг что-то спросил, Губастый быстро ответил - вроде небережно, но я слышал, как напряжен его голос. Мосол внимательно осматривался - не вертя, однако, при этом головой: только глазами стрелял. На меня в том числе. Я уставился перед собой.
Они заговорили - я не очень распознал интонацию разговора: кажется, Губастый Мосла в чем-то убеждал. В чем-то маловажном. Костлявый вроде не очень возражал. На совсем небольшой скорости мы сворачивали, шлепая по лужам, из одного проулка с разбитым асфальтом в другой: краем глаза я заметил развалины с одной стороны и бетонный забор - с другой.
Потом Губастый сказал что-то еще, и мы остановились. И сейчас же, без малейшего промедления, Костлявый подался вперед, левой рукой схватил Губастого за подбородок, задирая его голову вверх и прижимая к подголовнику, а правой быстро провел «напарнику» горизонтально по горлу - все одним мягким, точным, аккуратным движением. Плечи Губастого подпрыгнули, он сильно толкнул всем телом спинку сиденья; в зеркальце я видел, как кровь широко вывалилась из разреза под его подбородком… И тотчас получил жуткий - как железным рельсом с размаху - удар в висок, бросивший меня на правую дверцу… и второй - не слабее, - и третий, четвертый, пятый, в ухо, в затылок… Костлявый молотил кулачищем, вбивая мою голову в угол между стеклом и передним сиденьем, словно желая расколоть, к черту, череп, загоняя меня в накатывающую тошную черную муть: глубже, глубже, все… иду ко дну, в клубящуюся взвесь… Я терял сознание - и я знал, что мне нельзя его терять, ни в коем случае НЕЛЬЗЯ!!! - и каким-то последним, чисто волевым, усилием держался… барахтался… рыпался…
У него не было времени - решив, что я отрубился, Мосол бросил меня (я остался, обмякнув, завалясь вперед-вбок, с окровавленной мордой), распахнул, судя по звуку, свою дверь, выскочил, захлопнул, открыл водительскую, быстро обшарил Губастого, стащил с сиденья наружу, прыгнул на его место сам, бухнул дверцей, рванул рычаг и газанул.
«Опель» взвизгнул шинами, сотрясся на колдобине, пошел, разгоняясь, тут же резко затормозил, круто повернул (перекатывалось что-то в заднем отсеке)… Голова моя дико кружилась, муть подкатывала прибойной волной, раз за разом, норовя сволочь на глубину… Я, стиснув зубы, выдираясь с тянущим усилием - словно из мокрого тяжелого мягкого песка (одну влипшую по середину голени ногу… другую… первая уже опять увязла - опять… и еще шаг назад…), - отступал, отступал, отступал… Отвалился на спинку, судорожно вдохнул-выдохнул, увидел между подголовниками глаза обернувшегося Мосла - и, нырнув вперед, подняв скованные руки, вломил ему левым локтем в рыло. Приподнялся, перебросил руки через его голову, резко подался назад: изо всех сил - изо вс-с-сех!! - давя левым предплечьем Мослу на горло, вминая его в сиденье (он был длинный, и голова его удобно торчала над спинкой), используя правую руку как рычаг - сейчас наручники даже помогали… Мосол оторвал кисти от руля, вцепился в мое предплечье - руль освобожденно крутнулся, машину повело, все вокруг стремительно - карусель - провернулось, подскочил откуда-то сбоку грязный оранжевый ковш контейнера для строительного мусора…
