Владимир Войнович - Монументальная пропаганда
Глава 11
На Тверской площади напротив бывшего Моссовета стоял отряд конной милиции, и Юрий Долгорукий возвышался среди этих всадников как их предводитель.
Вдруг кто-то сказал:
- Смотрите, смотрите!
Аглая глянула вперед и увидела там, где Тверская улица пересекалась Охотным рядом, заслон людей в зеленых касках с плексигласовыми щитами и дубинками. Они стояли зловещей несокрушимой стеной, с напряженными лицами, как будто на них шла не кучка старых людей, а сто восемьдесят вражеских отборных дивизий. Из демонстрантов некоторые немного струхнули и поневоле замедлили шаг. Но Аглая, прервав предыдущую песню, сама запела:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь...
Голос у нее был хриплый, старческий, тихий, но Федор Федорович помог ей, подхватив тоже скрипуче:
Да здравствует созданный волей народов
Единый могучий Советский Союз...
Их поддержал владелец электроходов, а уж припев подхватили все:
Сла-а-авься о-о-те-е-чество...
Под звуки припева приблизились к омоновскому заслону, остановились лицом к лицу и, топчась на месте, продолжили пение.
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
вспомнила Аглая начало второго куплета.
- И Ленин великий нам путь озарил... - продолжил генерал Бурдалаков, ударяя правой ногой в булыжник.
- Нас вырастил Сталин... - радостно подхватила Аглая...
- Товарищи, - бегал вдоль колонны распорядитель, - просьба ко всем, сохраняйте строй. Не выходите из строя.
Тем не менее строй постепенно сминался, шеренги растеклись вдоль заслона, и Аглая оказалась прямо перед милиционером, парнем лет двадцати деревенского вида, с маленькими раскосыми глазками на круглом лице. Демонстранты продолжали исполнять свою песню, и Аглая пела, глядя милиционеру прямо в лицо. Он взирал на нее удивленно и не мигая. Аглая перевела взгляд на других милиционеров, те тоже стояли твердо, но переглядывались между собой и усмехались. Аглая испытывала полное раздвоение чувств. С одной стороны - это были вроде бы наши советские, российские ребята, с которыми она пошла бы в атаку на ненавистного врага, с другой стороны - они-то как раз и были ненавистным врагом, готовым по приказу сражаться с ней.
Тем временем к Глухову подошел полковник милиции, тоже в каске, но без щита. Он хотел что-то сказать, но Глухов не дал ему этой возможности, продолжая петь, и только когда песня кончилась, обратил свое внимание на подошедшего:
- В чем дело, полковник? Какой проблем?
- Господин Глухов, - сказал полковник негромко, - мне поручено вам передать, что на этом месте ваше движение заканчивается. Сообщите это вашим людям, и пусть расходятся.
- С какой стати? - спросил Глухов. - У нас с мэром была твердая договоренность.
- Я не знаю, с кем и какая у вас договоренность, но мне приказано...
- Кем приказано? Кто приказал?
- Неважно кто, но приказано освободить дорогу и восстановить движение транспорта. И я этот приказ выполню.
- Вы его выполните, но сначала мы пройдем к Мавзолею и возложим венки...
- Поодиночке - пожалуйста. Но не колонной.
- Нет, - сказал Глухов твердо, - мы пойдем именно колонной.
- Господин Глухов, - устало сказал полковник. - Мне очень не хочется препираться, но ваше шествие закончено. Если вы не исполните, что вам говорят, против вас будет применена сила.
- Что? Сила? - вдруг выскочил со своим знаменем Федор Федорович. - Ты знаешь, с кем ты разговариваешь? А как ты передо мной стоишь? Ты стоишь перед генералом. Смирно!
Полковник посмотрел на него с некоторым удивлением и сказал:
- Товарищ генерал, прошу вести себя в рамках. Я здесь выполняю распоряжение правительства Москвы, и вы для меня не генерал, а лицо, нарушающее общественный порядок.
- Я - лицо нарушающее? - возмутился Федор Федорович. - Ах ты сопляк! Подонок! Да я Берлин брал! Я за тебя кровь проливал! Я с тебя погоны сорву!
Он даже потянулся к погонам полковника, но Глухов перехватил его руку:
- Федор Федорович! Ни в котором случае! Мы - организованная сила и на провокации не поддаемся.
Генерал еще дергался, но давал себя удержать.
Ряды демонстрантов волновались, сбились в кучу, и одни из участников стали выбираться от греха подальше наружу, а другие, наоборот, продвинулись вперед. Глухов попробовал успокоить толпу и, размахивая над головой руками, стал выкрикивать:
- Товарищи! Соблюдайте спокойствие и порядок! Займите свои места в колонне!
Тут рядом с ним вновь объявился Сиропов, стал толкать Глухова в грудь, плевать в него и выкрикивать:
- Товарищи! Друзья! Соратники! Не слушайте ренегатов! Глухов - ренегат! Разве мы не русские люди? Мы потомки Ленина, Сталина, Минина и Пожарского! Вперед на Кремль! Вперед на Кремль!
Вокруг него, неизвестно откуда взявшись, возникла целая группа молодых людей с вытаращенными глазами. Они стали вопить хором:
- Сталин! Берия! Гулаг!
Другая группа продолжала выкрикивать:
- На Кремль! На Кремль!
Кто-то толкал Аглаю в спину, прямо на омоновца с деревенским лицом, тот ни на что не реагировал и по-прежнему, не мигая, смотрел на Аглаю.
А она, вдруг почувствовав себя молодой, боевой и задорной, забыв, в какое время это все происходит, закричала:
- За Родину, за Сталина - вперед!
- Даешь Берлин! - завизжал рядом с ней Бурдалаков и, повернув древко знамени, как пику, с нешуточным намерением проткнуть насквозь стоявшего перед ним полковника, сделал соответствующий выпад. Полковник увернулся, а генерал, не рассчитавши движений, упал и задергался на земле.
- Убили! Убили! - закричал кто-то.
- Генерала убили! - подхватили дальше.
- Товарищи, соблюдайте порядок! - глох где-то голос Альфреда Глухова, но его никто уже не слушал. Демонстранты, превратившись в неуправляемую толпу, нападали на омоновцев, толкая их в грудь, но те ловко прикрывались щитами. Аглая перехватила портрет Сталина в левую руку, а правой стала толкать своего омоновца. Тот лениво оттолкнулся щитом. Аглая рассердилась еще больше и, перегнувшись через щит, ударила его портретом по каске. Каске ничего не сделалось, а портрет развалился. Рамка треснула, и бумага порвалась. Это привело Аглаю в еще большую ярость, и она, наклонив голову, как бычок, кинулась на омоновца в намерении его забодать, но тот опять подставил щит, и она врезалась в него непокрытой головой, как в бетонную стену.
Будь ей лет на сорок поменьше, может, это было б и ничего, но для восьмидесятилетней старухи удар был слишком силен. Ей не было больно, но почему-то захотелось сесть, и она опустилась на мокрый асфальт. Вокруг нее продолжались толкотня, визг, крики, кто-то стонал и ругался матом. Над ней склонялись незнакомые лица, молодые, красивые, мокрые, она смеялась, ее спросили, чему смеется, и кто-то за нее ответил, что это она в горячке.
Потом она все-таки потеряла сознание и очнулась в какой-то комнате на парусиновом лежаке. За столом сидела женщина в белом халате и в очках и что-то писала. Рядом другая в белом халате, стоя, говорила по телефону на незнакомом ей языке:
- "Пицца Хат". Меню клевое. Омары, ростбиф, фрикасе. Креветки, пудинг. Кьянти - шестьдесят баксов... О'кей! Скинь на пейджер. Или факсани. Имэйла пока нет, поменяли провайдера...
У дверей, прислонившись к стене и сложив руки на груди, стоял невозмутимый Митя.
- Где я? - спросила она.
- В медпункте, - сказал Митя.
- А в какой стране? - спросила Аглая.
Митя удивился и посмотрел на женщину за столом. Та объяснила:
- Обычная амнезия. - И повернула лицо к Аглае. - Вы в Москве. У вас было сотрясение мозга. Еще немного полежите, а потом отправим вас домой.
- Вставайте, - сказал Митя. - Вставайте, вам пора ехать.
Он отвез ее на вокзал на такси и усадил в вагон СВ, как и было обещано.
Глава 12
В дороге после пережитых волнений ей не спалось, побаливала голова и щемило сердце. Она полезла в сумку за валидолом и наткнулась на книжку. Вытащила, прочла название "Лесоповал" и только сейчас вспомнила, где ее купила. Чтобы скоротать время и отвлечься, попробовала почитать.
"Видели ли вы, как падает подрезанная под корень мачтовая сосна?" прочла она первую фразу и задумалась. На заданный вопрос она могла ответить утвердительно. В тридцать пятом году по призыву партии она три месяца работала на лесозаготовках и там кое-чего нагляделась. Там работали враги народа, интеллигенты, которые до того ничего тяжелее карандаша в руках не держали и поэтому страдали очень сильно от морозов и непосильной для них работы. Примерно как в этой книге. Аглая пробовала читать этот роман когда-то раньше, но, насколько ей помнилось, начало было немного другим. То есть, была эта же ханты-мансийская тайга, мороз, снег, зэки, конвоиры и рухнувшая сосна. Но под сосной, как Аглае помнилось, оказался какой-то большевик по имени Алексей, а здесь - отец Алексий, пострадавший за веру священник. Задавленный сосной, он прохрипел подбежавшему к нему рассказчику: "Читайте святое Евангелие. Почитайте Господа нашего Иисуса Христа. Идите и проповедуйте слово Божье. И вам воздас...".
