Владимир Войнович - Монументальная пропаганда
- Но ведь надо поверить не только во что-то, а еще и в кого-то.
- Правильно соображаете, - усмехнулся Адмирал. - Но этот кто-то, он уже на подходе. Он уже перед зеркалом репетирует жесты.
- Вы даже знаете, как он выглядит?
- Ну, конечно же, знаю, - сказал Адмирал. - Он скромно одет. Во что-то полувоенное. В быту неприхотлив. К материальным ценностям равнодушен. К предметам роскоши тем более. Ростом невысок, но коренаст, вашей примерно комплекции.
- Так, может быть, мы уже нашли этого человека, - воодушевился я.
- Нет, - сказал Адмирал, - вы на эту роль не годитесь. Вы слишком в себе сомневаетесь, говорите торопливо и много машете руками. А этот человек держится загадочно, говорит медленно, негромко, но всегда уверенно. Жесты у него скупые, но выразительные. Мужчин одним взглядом приводит в ужас, женщин в иное состояние, но импотент.
- Обязательно импотент?
- Обязательно. Настоящим народным кумиром может стать только человек, для которого нет никаких страстей и соблазнов, кроме безграничной власти над телами и душами.
- Ничего себе образ вы нарисовали!
- Обыкновенный образ, - сказал Адмирал. - Обыкновенный образ тирана. Люди такого рода большим разнообразием не отличаются.
Почти всю последнюю ночь в гостинице я не спал. Вернее, заснул я сразу. Но мне тут же приснился этот самый, про которого говорил Адмирал. Он стоял на пьедестале, помахивал мне рукой и усмехался. Приветливо усмехался, но я приходил в ужас от этой усмешки и просыпался. После этого боялся заснуть. Ворочался. Включал свет. Пробовал что-то читать. Читая, впадал в забытье, и опять он появлялся, усмехаясь мне с пьедестала. А к утру привиделся настолько явственно, что материализация этого видения не казалась мне невозможной.
Покидая утром Долгов, я ехал на такси напрямик через площадь Победы. Был сильный туман и в клубах его дома, деревья, столбы и другие крупные вещи исчезали и вновь возникали, как бы выныривали. И так вынырнул из него пьедестал. Он был, конечно же, пуст. И не мог не быть пуст хотя бы потому, что еще не пришло время появиться на нем кому бы то ни было. Пьедестал был пуст, и не мне, реалисту, лишенному малейшей склонности к какой бы то ни было мистике, было сомневаться в том, что он пуст.
Подтрунивая над самим собой и ночным своим бредом, я оглянулся в глупом намерении - еще раз убедиться, что все выглядит так, как выглядеть и должно. Пьедестал был еще виден. Нижняя часть его утопала в тумане, и поэтому верх казался оторванным от земли и парящим над нею. А над пьедесталом из сгустков тумана и из моего, может быть, расстроенного воображения сложилась фигура. Что-то человекоподобное. Оно смотрело мне вслед, усмехалось и покачивало поднятой вверх правой рукою.
