Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге
Когда же Великий Государь благодарил за усердие Г. Головина, то сей на оное ответствовал: не за что Государь благодарить; мы должны тебе все по возможности помогать; и ты, чаю, по исправе велишь взятое от нас число всем нам возвратить со временем.[184]
46. Монарх обвиняется судом в отнятии у рижского гражданина гак земли, который ему и возвращается
Великий Грсударь, по завоевании Риги; быв там впервые наградил услуги генерал фельдмаршалов графа Шереметева и князя Меншикова, пожалованиеи им не малого числа в завоеванной земле сей гаков земли, из числа которых последнему достался один принадлежавший рижскому гражданину.
Гражданин сей, не зная никаких за собою преступлений, менее же еще, чтобы он чем-либо оскорбил его величество, осмелился к новому государю своему прийти и объясниться, что он ни в чем перед его величеством не провинился, и ни малейшей не подал причины ко гневу его; и потому не понимает, за что родовой его гак, по указу его величества, отнят у него и отдан князю Меншикову.
Монарх выслушав оное терпеливо, сказал ему без гнева: «Ежели ты прав, то можешь принадлежащее тебе отыскивать судом. – Но на кого и где могу я спросить? – На Меншикова и в здешней ратуше. Если же дело коснется и до меня, то и я ответствовать буду должен, – сказал Монарх: – ибо-де когда кто находится здесь, то кто б он ни был, подлежать должен и законам здешним». Удивленный таковым ответом гражданин, и не видя ни малого в Монархе гнева, спрашивает: «И так Всемилостивейший Государь вы позволите мне принести за сие жалобу? – Никто не может у тебя отняшь права защищать себя, заключает Монарх.
Гражданин сей, написав челобитную на князя Меншикова, как на насильного завладетеля наследственного гака его, подает оную в ратушу; но Судьи не принимают оной, объясняя, что гак его с прочими пожалован князю, по именному его величества указу, следовательно просьба твоя относится на высочайшее лицо самого государя; а государя судить они не могут. Гражданин объявляет, что он изъяснялся о сем с самим государем, и именно его величество повелел ему просить о сем в ратуше. По многим рассуждениям наконец челобитная сия принята и найдено, что гак его точно ему принадлежит; и что в указе, коим пожалованы Меншикову гаки, не объявлено ни вины его, и даже имени его не упомянуто. Вследствие сего отряжен был один член ратуши к Князю Меншикову с донесением ему о сей на него просьбе; и что, по законам здешним, его светлость должен придти в ратушу, и выслушать сию просьбу и приговор ратушский; но Князь ответствует, что он того гака не отнимал, а пожалован тот ему был от монарха. Все сие чрез члена же ратушского представлено было его величеству, и монарх подтвердил ответ Меншикова. «Так что же приказать изволите?» – говорит присланной член: «Делайте, что законы ваши повелевают; и буде гак тот действительно принадлежит гражданину тому, то я должен буду на оное ответствовать». «В таком случае, всемилостивейший государь, должно будет вашему величеству самому пожаловать в ратушу к ответу. «Хорошо, – сказал Государь, – когда оповестите меня, я буду».
Дело было рассмотрено вновь; гак было приговорено возвратить законному владельцу; и Монарху о сем было оповещено.
Великий Государь по такой повестке тотчас прибыл в ратушу; встретили его у крыльца, и Монарх взойдя с ними в присутственную палату, повелел им сесшь, а на особом стуле и сам сел. Прочли дело и спросили: не имеет ли его величество к оному чего прибавить? и когда государь ответствовал, что не имеет, тогда прочтен был другой закон, по коему повелевалось при заключении дела не быть в палате ни просителю ни ответчику. Монарх вышел в другую палату. Заключение учинено: проситель был оправдан; а ответчик обвинен. Позвали вновь Монарха в присутственную палату и прочли решительное заключение. Великий Государь, выслушав оное, благодарил их за беспристрастие в решении дел, поцеловал каждого в голову и сказал: «Что когда Государь их повинуется закону, то да не дерзнет никто противиться оному.» И гак тот возвращен просителю.
Достопамятное сие происшествие слышал в Риге, в 1765 году, бывший по торговле товарищ мой, купец Иван Волков, от самого сего гражданина, который будучи в глубокой старости и ратсгером[185] сей же ратуши, рассказывал сие будучи с ним вместе в компании, проливая слезы.
Кто не заключит из последних слов Великого Государя, сказанных в ратуше, что в возвращении гака того и в производстве дела о нем не другое было намерение его величества, как только то, чтобы собственным своим примером утвердить силу и важность законов, особливо же в отношении к новым его подданным?
47. Сравнение дел Царя Алексея Михайловича с делами великого его сына, и заключение о сем монаршее
Неутомимый в делах Государь более всего бережлив был на время; он жалел проводить без пользы и один час оного; не терпел ни когда, даже и во время стола, праздных, или ничего важного не заключающих в себе разговоров; но обыкновенно рассуждал о полезных и наставительных материях. И для того-то не позволял, чтоб были при столах его служители, которые, подав блюда с кушаньем, должны были тот же час выходить. О сих последних он говаривал, что они смотрят только каждому в рот, и часто толкуя слова превратно, рассеивают оные столь же превратно и в народе.
В 1714 году, монарх, со многими знатными господами быв на одном пиру, завел речь о делах царя-родителя своего, бывших в Польше, и о великих препятствиях, чиненных ему от патриарха Никона. Всякий из присутствовавших за столом делал о том свои рассуждения. Между которыми граф Мусин-Пушкин, стал выхвалять дела его величества, и напротив принижать дела царя родителя его, и говоря между прочим, что ежели какия при нем и были важные дела, то оные отнести должно больше Морозову и другим искусным его министрам, а не ему. Великий государь едва мог дослушать оное, не скрывая гнева своего; выслушав же дал ему почувствовать свое неудовольствие сими словами: «Ты хулою дел отца моего, а лицемерною мне похвалою, более меня бранишь, нежели я стерпеть могу»; и встав из-за стола, подошел к князю Якову Федоровичу Долгорукову, сидевшему еще за столом, и став за его стулом, сказал; «Дядя! я знаю, что ты больше всех бранишь меня, и так тяжко спорами своими досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть но как рассужу, то я увижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь; для того я тебя внутренне и благодарю; ныне же тебя спрошу и верю, что о делах отца моего и моих не лицемерную правду скажешь.
Князь на сие сказал Государю: «Изволь сесть; а я подумаю». И когда Монарх подле него сел; и все присутствовавшие обратили на него внимание, желая слышать суд его: тогда сей Катон Российский, подумав не много, и по привычке поглаживая большие свои усы, начал так:
«Государь, сей вопрос нельзя кратко изъяснить для того, что дела разные: в ином отец твой, а в ином ты больше хвалы и благодарения нашего достоин. Главные дела. государей, по коим они отличаются, три. Первое: внутренняя расправа, и главное дело ваше есть правосудие; в сем отец твой больше сделал, нежели ты: он сделал нам уложение, по коему и ныне мы судимся; но когда и ты о сем прилежашь будешь, то может быть и превзойдешь его, и пора уже тебе о том и думать. Второе: военные дела; отец твой много чрез оные хвалы удостоился, и пользу великую государству принес, и тебе устроением нескольких регулярных войск путь показал; но по нем несмысленные почти все его учреждения разорили, что ты почитай все вновь сделал и в лучшее состояние привел: однако ж я, много думая о том, еще не знаю, кого более хвалить, но конец войны твоей прямо нам это покажет. Третье: в устроении флота, в союзах и поступках с иностранными, ты весьма большую пользу государству, и себе честь приобрел, нежели отец твой, и сие все сам, надеюсь, за правду примешь. Что ж разсуждают, якобы Государи каковых Министров умных или глупых имеют таковы их и дела; но я противно разумею: мудрый государь умеет мудрых и советников избирать и верность их наблюдать; итак у мудрого государя не могут быть глупые Министры: понеже он о достоинстве каждого рассудит, и правые советы от неправых и вредных различишь может.
Великий Государь с великим вниманием все сие выслушав, расцеловал его и сказал Хрисгповы слова: «Благий рабе и верный, в мале был ми еси верен, над многими тебя поставлю».[186]
Передавший нам сие[187] заключает, что все слышанное и виденное ими Меншикову и другим весьма было прискорбно; и все меры прилагали озлобить на него государя, но не успели ничего.
Сей великий муж, к которому лесть и клевета никогда приступны не были, не редко распаленный гнев государев правотою своею укрощал, и мудрыми противоречиями своими склонял его отменять даже и данные уже им указы свои, кои не были довольно обдуманы, или были тягостны народу, как то мы увидим из следующих анекдотов.
