Иван Панькин - Начало одной жизни
Я долго не смыкал глаз, боясь, что дядя Гордей уедет без меня, а когда начало светать, не заметил, как заснул. Утром дяди Гордея уже не было.
- Дядя Гордей, дядя Гордей! - хватаясь за пустую постель, испуганно лепетал я, но, когда заглянул в окно и увидел, что во дворе не было и его санок, тогда уж я заорал во все горло: - Дядя Горде-ей!
Из соседней комнаты раздался плач ребенка.
- Что горло дерешь! - мужским басом проговорила хозяйка. - Али ремня захотел? Ну-ка иди сейчас же к ребенку!
НЯНЬКА
С этого дня я стал называться не Ваняткой, а нянькой. "Нянька, иди туда! Нянька, иди сюда!" - кричала на меня хозяйка, а чтобы я понял, что я действительно нянька, она это слово подкрепляла шлепком по моему затылку.
Тетя Домна была жестокой женщиной: не с той стороны подойдешь к ребенку, огреет скалкой; не так посмотришь на ребенка, получишь пинка. До последних дней пребывания в ее доме я так и не понял, с какой стороны нужно подходить к ребенку и как надо смотреть на него. Ни одна нянька у нее долго не жила, но мне деваться было некуда. Шумные улицы города меня пугали.
Первое время я, как узник, сидел под замками, тетя Домна боялась, чтобы я не убежал. Конечно, где же она еще могла найти дарового работника! Я носил воду, колол дрова, чистил картошку, промывал кишки, требуху, которыми торговала она на базаре, мыл полы и нянчился с ребенком. Я каждый день с рассвета до полуночи топтался на ногах, а тете Домне все казалось, что я работаю мало. Она будила меня ночью возиться с ребенком, и тогда меня особенно одолевала тоска по дому. Закрою, бывало, глаза и вижу наш старенький, покосившийся домик в белой снеговой шапке, будто он смотрит на меня своими белесыми окошечками и говорит:
"Чего ты, Ванятка, там в няньках мучаешься? Приезжай обратно, я с радостью тебе открою свои скрипучие двери".
А то иногда лежу и слышу голос тети Марфуши.
Цулю балю, мой сынок,
Утю балю, дитятко,
поет она своему сынишке Федяньке. И так ясно слышу, ее голос, будто она качает ребенка рядом со мной. Или в тишине ночи вдруг прозвучит голос тети Дуняши:
"В девках я была быстрая, в поле за мной никто не поспевал. Колотила, молотила и трепака успевала плясать".
Думаю, думаю о своих родственниках, и вдруг мне становится страшно-страшно, закутаюсь в шубенку, зажмурю покрепче глаза, стараюсь заснуть, а сон меня не берет.
Иногда вечером качаю кривоногого Домниного ребенка и стараюсь представить, что сейчас делают дома. Наверное, дядя Гаврюха надел на себя с красными петухами белую рубашку, собирается на вечеринку, бабы сидят за своими прялками, мужики чинят сбрую, а бабушка рассказывает детишкам сказки или поет свою любимую песню:
Ой, не дуй ты, ветер, по-над лесом темным,
Не тряси ты красной сосенушке головушку.
Мастерица бабушка петь песни. Она уже старая, но ни одна свадьба без нее не обходится. Недаром в деревне говорили:
"На свадьбе ли Паньчиха песни запоет - старики запляшут, на похоронах ли завопит - каменный заплачет".
А когда бабушка затягивала, бывало, "Удалую" про мужицкого царя Пугачева:
Ой в бору, в бору ветер сосны гнет,
По Мокше-реке повалил народ,
Там полки идут да царя ведут,
А царя зовут Пугачев-казак,
даже дедушка становился добрее. Он выпячивал грудь колесом и, как кочет, расхаживал по избе.
А здесь не то что песни - хорошего слова никогда не услышишь. Хозяйка только и знает ворчит да ругает меня. А когда она перестает, разевает рот ее кривоногий пузан.
- Эх, сквозь землю, что ли, провалиться, - говорил иногда я, - или завязать глаза и убежать из этого дома неведомо куда!
Мне так хотелось поговорить с кем-нибудь! Но с кем поговоришь? Кругом живут русские, а я не знал их языка. Я, конечно, и на руках бы сумел рассказать, что накипело у меня на душе, да тетя Домна не только не разрешает ходить к русским, но и пугает, говорит, что русские прямо без соли могут меня съесть, что они так и смотрят, где бы мордовского мальчишку поймать.
Напротив дома, где я жил, находилась школа, и оттуда почти каждый день доносилась песня. Я запомнил мотив, но слова для меня были загадочными, а очень хотелось узнать и разучить их, поэтому я решил во что бы то ни стало научиться говорить по-русски.
Но легко сказать - научиться, а как? Вон соседи языками, словно цепями, молотят. "Может, у русских языки тоньше, чем у мордвов? - думал я. - Может, действительно, как говорится в сказке, надо пойти к кузнецу, чтобы он подточил его?" Однажды я спросил у старичонки мордвина, забредшего по каким-то делам к моей хозяйке, как можно научиться говорить по-русски.
- Как! - почесав розовую лысину, сказал он. - А видел, как куры клюют зернышки?
- А как же, я каждый день их кормлю, у тети Домны их полный сарай.
- Они же не ворохами клюют, а по одному зернышку. Вот и ты хватай по словечку и научишься.
- Я уж пробовал и по одному и дюжинами их хватать, но из моей головы они, будто из трубы, сразу вылетают. Да пока выговоришь какое-нибудь слово, так и следишь, чтобы язык не вывихнуть.
- М-да. Ну, коли память у тебя коротка, надо тебе, сынок, сахару побольше есть. Сахар для укрепления памяти самое хорошее средство.
Около недели я поглядывал на хозяйский сахар, закрытый в шкафу, и вот наконец у меня в кармане лежали целых три куска, каждый из них величиной с кулак.
Дело оставалось только за русскими словами. Как раз перед сном до моего слуха донеслись слова соседки, которая орала на весь двор:
- Обманули меня, обманули эти нэпманы - заместо простыни детскую пеленку всучили, окаянные!
Из этого набора слов я уловил всего три: "обманули", "пеленку", "окаянные". Я несколько раз повторил их, чтобы они не улетучились из головы. Для закрепления в памяти съел три куска сахару и лег спать, но наутро этих слов в моей голове как не бывало.
ПИСЬМО
Как я уже говорил, тетя Домна на целый день закрывала меня. На улицу я выходил только по утрам и вечерам, да и то лишь по надобности. Однажды в обеденное время, когда я обычно кормил ребенка, по кухонному окошечку кто-то постучал.
"Не воры ли?" - подумал я.
Тетя Домна мне ежедневно напоминала о ворах. Но вслед за стуком послышался тоненький голосок:
- Домна патяй! *
"А может, и правда воры пришли? Они ведь не только по-девичьи, даже по-кошачьи умеют кричать", - уже не на шутку тревожась, размышлял я.
- Кто там? - как можно дальше держась от окна, крикнул я.
- Это я, Оленка, - по-эрзянски бойко ответила девочка.
- Какая Оленка?
- Ну какая, самая настоящая, бывшая тети Домнина нянька.
- А кто тебя знает, может, ты совсем не Оленка, а всамделишный мужик, вор.
- Ну посмотри в окно, коли не веришь, - обиженно пропищал ее голосок.
- А как я посмотрю, ежели окно замерзшее?
- А ты подуй, и растает.
Мы с двух сторон стали дуть на стекло. И вскоре через протаянный глазок я увидел закутанную в несколько шалей моего же возраста курносенькую девчонку.
- Ну, теперь видишь? - спросила девочка.
- Вижу.
- Я тебя тоже вижу.
- Зачем нужна тебе тетя Домна? - спросил я.
* Домна патяй - тетя Домна.
- Я хотела узнать, может, ей нужно полы вымыть. Я ведь за это совсем недорого беру.
- А сколько берешь? - полюбопытствовал я.
- А сколько дадут.
- И за это самые настоящие деньги дают?
- Конечно, - говорит девочка.
- И за эти деньги ружье можно купить? - не унимался я.
- Если их хватит на ружье, то, конечно, можно.
- Вот здорово! А я все время тете Домне за так мою пол.
Лучившиеся до этого глаза девочки сразу потухли.
Она потеряла интерес ко мне. Девочка еще постояла немного и сказала:
- Ну, ежели ты моешь, тогда надо бежать, мамка, наверное, заждалась меня.
- Подожди маленько, чай, мать без тебя не умрет, - сказал я, боясь сразу упустить свою собеседницу.
Но мои слова так глубоко задели девочку, что на ее глазах тут же навернулись слезы.
- А ты откуда знаешь, может, она умерла? Мать-то у меня больная. Когда ухожу, она всегда прощается со мной.
Я, облокотясь на подоконник, ковырял ногтем снег на стекле, а девочка за окном шмыгала носом.
- Ты родственником, что ли, приходишься тете Домне? немного погодя спросила девочка.
- Не, я нянька, но скоро уйду. Вот приедет муж тети Домны, поведет меня учиться в комиссарское заведение.
- А как тебя звать? - спросила девочка.
- Ваняткой.
- Тебя из деревни привезли?
Я рассказал ей, как я попал в город.
- Эх, Ванятка, Ванятка, - будто взрослая, сказала Оленка, - обманули тебя. У тети Домны нет никакого мужа, он год тому назад умер. Если думаешь, я обманываю, тогда спроси у соседей, они все хорошие люди, соврать не дадут.
И она стала рассказывать, какие люди живут в нашем дворе. Оказывается, соседи не трогают мордовских ребят, Оленку даже жалели, когда она была нянькой у тети Домны. И еще я узнал от нее, что в городе совсем не было никакого комиссарского заведения. Мы разговаривали до тех пор, пока Оленка не замерзла. Расстались мы с ней друзьями. Оленка обещала навещать меня каждый день.
