Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего
Глава шеснадцатая
Весь год, что прошел после смерти Иды, Исаак Самуилович в эту комнату не входил. Нет, комната в которой жила Ида не была заперта, просто ни он, ни супруга его Инесса Львовна не могли туда заходить. И тема дочери стала запретной. Они жили, стараясь не травмировать друг друга, избегая произносить ее имя, а если случайно это происходило, быстро меняли тему разговора и старались скорее уйти, она на кухню или в спальню, а Иссак Самуилович к себе в кабинет, и тут, запершись, давали волю слезам, которые столь долго хранили в себе. В эти дни они больше старались не встречаться, и вот так, в одиночестве, коротали вечера. Инесса Львовна теперь часто, по нескольку раз в неделю, приходила на кладбище, где рядом с могилами ее родителей, теперь покоилась Идочка, и каждый раз не могла удержаться от слез, хотя сильно крепилась вначале. За это время она резко подурнела, она больше не была той яркой, элегантной дамой с очаровательными формами, чуть полноватой, но именно такой, которая запоминалась мужчинам с первого раза.
За все годы их совместной жизни в глазах Исаака Самуиловича она не менялась, глядя на нее, он всегда видел лишь ту черноглазую девчонку, которая потупив взор входила в комнату после своей матери, неся на подносе чашки со свежезаваренным чаем. Он, Иссак, сидел тогда между своим отцом и свахой, по настоянию которых он и пришел тогда в дом почтенного Льва Абрамовича. Дочь ее Инессу он до того не видел, но родственники посчитали, что они подходят друг другу и вот теперь он сидел, обливаясь потом от напряжения и смущения, под пристальным взглядом своего будущего, если все сложиться удачно, тестя. Сваха что-то говорила, не давая молчанию, которое в таких случаях бывает тягостным, затянуться, когда Инесса, положив перед ним чашку чая, вдруг подняла глаза и заглянула прямо ему в душу. И еще она не сказала ни слова, не успела отвернуться, чтобы уйти, как Исаак стал лихорадочно кидать в стакан куски сахара, одновременно запихивая с рот шоколадную конфету, в знак своего полного согласия, чем значительно осложнил дело своим родственникам, так как родители Инессы, видя полную капитуляцию жениха, запросили от них значительно больше того, что собирались просить вначале. Но со всем согласился не споря старый Самуил Натанович, мудро решив не портить отношения с родителями своей будущей невестки, ибо если она одним взглядом сбила Исаака с ног, то что будет, если она ему ночью на ухо что-то проворкует? За все это время Исаак в Инессе ни разу не разочаровался, с каждым годом все сильнее и сильнее привязываясь к ней. Две дочки, что подарила ему Инесса были для него подарком небес и он каждый раз благодарил Бога за ниспосланную ему радость. Старшая, Сара, очень скоро вышла замуж и вскоре сделала еще совсем не старого Исаака дедушкой, чему он очень был рад и всегда, при каждом удобном случае это подчеркивал, получая удовольствие от удивленных взглядов окружающих: "Как, вы дедушка? Никогда бы не подумала". А сколько надежд было у него связано с Идой, его любимицей, надеждой и гордостью. Здесь, в ее комнате, ничего не изменилось. Все оставалось на своих местах, словно хозяйка ушла ненадолго и вот-вот вернется. Пыль здесь постоянно, дважды в неделю, вытирала Катя, приходящая прислуга, вытирала, и тихонько прикрыв, на цыпочках уходила, словно боялась нарушить царивший здесь покой. Исаак Самуилович постоял у двери, не решаясь пройти, затем, пересилив себя, переступил порог. Впервые за столько лет он зашел в комнату дочери не постучав, и сам же это сразу же отметил, и еще больше огорчился. Дочки еще были малыми детьми, когда он выработал в себе эту привычку, и никогда, ни разу в жизни не нарушил он заведенного правила. Перед трюмо стояло несколько флаконов духов и разные коробочки, секреты ее женской красоты, он видел их и раньше, но ни разу так и не спросил, зачем они ей. Сколько себя помнил, он старался удовлетворять все ее прихоти, покупая все, что она хотела, не отказывая ей ни в чем. Не знал он, почему перекладывал теперь эти вещицы с места на место, разглядывал их, но ни о чем они ему не говорили, они не были связаны в его памяти с Идой. Она и эти веши жили в его памяти отдельно, и он не хотел их соединять вместе. И вдруг спиной он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, от которого он вздрогнул и обернулся. Инесса Львовна стояла у дверей и зажав ладонью рот пыталась удержать слезы.
- Не надо, Инночка, перестань, прошу тебя.
- Почему? Почему так случилось, Исаак?
Что мог он ответить ей? Исаак опустил голову и отвернулся. Когда он снова повернулся, Инессы в дверях не было. Он не пошел за ней, "наверное, снова заперлась в спальне", подумал он.
Теперь он часто приходил в эту комнату. Садился в кресло, в котором Ида всегда любила сидеть и читать. Кресло было широким и сидя в нем, Ида обкладывала себя со всех сторон разными книгами, учебниками, словарями, справочниками и художественной литературой, которую Ида особенно обожала. Особенно в старших классах она увлеклась французскими романистами и читала их запоем в ущерб школьным предметам. Исаак знал эту ее слабость, и часто постучав, немного ждал, давая ей возможность спрятать или положить на них толстый учебник, так что, когда он заходил, она сидела с невинным видом с учебником физики или геометрии на коленях, только заплаканные глаза ее говорили, что мысли ее решают проблемы совсем других треугольников и витают где-то рядом с Собором Парижской Богоматери. Никогда ничего не говорил ей Исаак Самуилович, делая вид, что верит ее каждому слову, и уходил, тихо посмеиваясь. Теперь он снова и снова переживал те дни, и теплее становилось у него на душе. В одну из таких ночей он снова сидел в ее любимом кресле и не знал, что отныне нарушится покой, царивший в его сердце, и возненавидит он жизнь и день, когда родился на свет.
...
Как всегда он после ужина захотел посидеть "у Идочки", как он называл часы которые проводил в ее комнате. Поправляя подушку на сиденье, он заметил, что она немного приподнята с правого угла, на которое он никогда не обращал внимания. Он поднял ее, подбил с двух сторон, хотел положить обратно, когда заметил небольшой блокнот. Он узнал его. Это он сам привез его Иде из Москвы, куда ездил лет пять назад. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что это дневник ее дочери. Он тут же захлопнул его. Сердце учащенно забилось, казалось Ида снова заговорила с ним, и он тяжело опустился в кресло. Что делать, думал он, прочитать? Но ведь это некрасиво, может, Ида была бы против, нет, не могу. И он в этот день не посмел открыть его снова, и только после когда сердцебиение стабилизировалось, он осторожно спрятал блокнот в стол и запер на ключ, чтобы никто ненароком не нашел и не прочел. Ключ от стола он теперь постоянно носил в кармане своего выходного костюма, с связке с другими ключами. Прошло несколько дней, прежде чем он убедил себя, что имеет право прочитать дневник своей дочери.
Глава семнадцатая
Ида вела дневник не регулярно. Иногда, судя по датам, она не подходила к нему по месяцам, а порой в нем было по две записи на день. Теперь у Исаака Самуиловича стало две жизни, одну он старался прожить как можно быстрее, выполняя свои профессиональные обязанности, только бы скорее отделаться от них и вернуться домой. Тут он запирался в комнате дочери и вновь, уже вместе с ней, проживал день из прошлого. Многие эти дни он вспоминал отчетливо, но теперь через призму ее мыслей, глядя на все произошедшее уже глазами Иды, он по разному оценивал все произошедшие события, действия и слова людей, которые в свое время он слышал, но не придавал им значения. По-другому он смотрел теперь и на свои поступки, гордился ими если их отмечала Ида, и стыдился, когда смотрел на них глазами дочери, и в эти дни он весь остальной вечер ходил грустный, и не могла понять Инесса Львовна причину его печали. Читал он медленно, смакуя каждую страницу, каждое слово, как бы заново разговаривая со своей дочерью и счастье его было безмерно. Заново, совсем по другому он узнавал и Фархада Велиева, снова слышал его слова, говорил с ним, и полюбил его, как полюбила его Ида. Вместе с ней он переживал его отъезд, и вместе отныне они ожидали от него вестей. После отъезда Фархада Ида к дневнику долго не подходила. Потом, через полгода, появилась новая запись, где она писала, как ходила вокруг здания на набережной, в надежде, что-то услышать, узнать о Фархаде, и ... тут что-то насторожило Исаака Самуиловича в записях.
" ... Сегодня вечером Гурген Левонович обещал познакомить меня с человеком, который недавно вернулся из Испании. Он видел Фархада! Боже, какое счастье! Наконец я увижу человека, который был рядом с ним, говорил с ним. Он будет смотреть на меня, теми же глазами, которыми он смотрел на Него! Я, наверно, не смогу дождаться этого часа! Маме я все рассказала, она хотела пойти со мной, но я воспротивилась. Гурген Левонович предупредил, что человек этот секретный агент и его никто не должен видеть..."
