Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-)
Кряхтя, инвалид поднялся мне навстречу и спросил:
- Кого вам, батюшка, надобно?..
- Коменданта! - воскликнул я.
- Комендант спит, - ответил старичок, - пообедал и спать лег.
- Так разбуди его, скажи, что приехал адъютант Зарубный.
Старый инвалид, качая головой, подошел к двери и стал осторожно стучать, на что после некоторого молчания послышалось шарканье туфель и сердитый голос:
- Вот я тебя поколочу - меня будить...
- Ваше благородие, - сказал старичок, слегка отступая, - к вам приехали...
Дверь тогда отворилась, и вошел комендант, с лицом, плохо бритым, красным и четырехугольным; на голове у него надет был коричневый колпак, а халат из тармаламы замаслен.
- Ну, что надо? - сердито сказал комендант, беря у меня подорожную. Не могли подождать!
И, читая, он надел очки.
Но, увидев мой высокий в сравнении с ним чин, так растерялся, что уронил с носа очки и, сняв колпак, молвил:
- Сударь мой, не угодно ли присесть, - и тотчас же добавил: - Батюшка, изволили вы кушать?
В это время ямщик внес мой чемодан, и я поспешил надеть мундир, из-за отсутствия которого вышло все недоразумение, и приосанился...
Тогда бедный комендант воскликнул:
- Если так, то и я надену мундир, - и, придерживая халат, вышел.
Я же, присев на лавку у окна, принялся рассматривать гравюрные портреты генералов на стене, комендантов орден, лежащий вместе с парадной треуголкой и париком под стеклянной крышкой, и не заметил поэтому, как отворилась третья в комнате дверь и женский голос произнес:
- Ах, посторонний мужчина.
Оглянувшись, все же я успел рассмотреть, пока захлопывались половинки, розовый подол платья, из-под которого выглядывала ножка в белом чулке, и нежную руку, поднесенную к груди; лицо же было скрыто от меня темными локонами...
Сердце мое слегка билось; вошедший комендант попросил откушать.
Мундир на коменданте был смят, узок, чрезвычайно пахнул листовым табаком, и высокий воротник врезывался в багровую его шею.
Во все время обеда комендант посматривал на дверь и сопел носом, как мне показалось, тайно беспокоясь...
Когда же я спросил, кто та дама в розовом, испугавшаяся меня, он уронил стакан и, откинувшись на спинку стула, испуганно выпучил глаза, а туго затянутая салфетка, торча за его затылком двумя ушами, увеличила сходство коменданта с ослом...
- У нас, сударь, нет никакой дамы, - произнес он, заикаясь.
Я понял, что комендант лжет, но пока не настаивал, хотя любопытство мое было разожжено.
После обеда я лег в полутемной комнате коменданта на кожаный диван и, расстегнув мундир, слушал утомительное жужжание мух и скрип сверчка; но, когда веки смежились, сквозь дремоту услышал я негромкие голоса из столовой.
- Вот этого-то и нельзя, - поспешным шепотом говорил комендант, - ну, хочешь, я сошью тебе еще одно платье...
- Не хочу, - отвечал капризный голос, - сам носи, и запираться не хочу. Фу, какой ты противный... старый...
- Что же, - ответил комендант, помолчав, - зато я комендант.
Я хотел было приподняться, чтобы поглядеть, кто так горячо спорит, но усталость превозмогла: голова моя сладко ушла в подушку, и тело отделилось от земли...
...Проснулся я от странного чувства - близости человеческого существа; было совсем темно; протянув руку, я тронул шелковую юбку и, ощупывая, понял, что пальцы мои скользят по ноге, горячей, несмотря на покрывающую ее одежду...
- Кто тут? - спросил я тихо.
В ответ мне засмеялись, и на диван присела дама, раскинув по мне легкое платье; я приподнялся на локте, но горячие ее пальцы погладили меня под подбородком и ущипнули; я потянулся и, прижавшись губами к руке, весь задрожал...
- Тише, - сказала дама и, легко толкнув меня, легла рядом, тесно придвинувшись.
Каких безумств не делает молодость! И то, что читателю покажется невероятным, совершилось, - наше объятие было шаловливо-сладко, прерываемое иногда нежным смехом незнакомки.
Но, услышав дальние шаги, поспешно соскользнула с дивана моя возлюбленная и скрылась за дверью; я же крепко уснул и вторично был разбужен тяжелым топотом шагов и словами:
- Проснитесь, ваше благородие, несчастье...
В испуге я сразу сел, сбросив ноги, и открыл глаза; передо мною стоял комендант в высоких ботфортах, в мундире, перевязанном портупеей, и колпаке; в руке же держал он железный фонарь.
- Что случилось? - воскликнул я и, заслонив глаза от света, почувствовал, как пахнут духами мои пальцы... Потому улыбаясь, я плохо слушал доклад перепуганного толстяка.
- Как уснули вы, - рассказал он, - донесли мне, что близ крепости бродит шайка разбойников; тотчас же, в сопровождении моих солдат, я ускакал: как видите, вот потерял шляпу; нам почти удалось их окружить; но, возвратясь, я не нашел ни ваших лошадей, ни экипажа.
- И я не был с вами! - воскликнул я. - И беспечно спал!..
Комендант тотчас поставил фонарь и, поглядев на меня искоса, спросил:
- А вы действительно спали?
- Вот ревнивец, не сидел же я с вашей женой.
- Женой! - закричал комендант. - Почему вы знаете, что я женат...
- Я видел и слышал, как вы разговаривали за дверью, послушайте, сейчас же познакомьте меня с вашей супругой.
- Она спит, - застонал комендант, хватаясь за остатки волос, и вдруг сел на стул... - Отложите хотя бы до утра, ваше благородие. Ах, это не женщина, а черт. Вот скоро год, как я женился, а сплю все время на этом диване, один, как перст...
И, глядя на свой указательный палец, комендант зарыдал, я же участливо потрепал его по коленке.
На следующее утро, волнуясь, я тщательно заплел косицу, перевязав ее лентой, выбрился и, охорашивая мундир, надушил усы.
В столовой у самовара сидела моя вчерашняя возлюбленная, в том же розовом платье, скромно опустив глаза. Высоко подхваченные ее волосы были напудрены, углы подведенного рта приподняты, и на левой щеке у ней было маленькое родимое пятно.
Увидев меня, она привстала и подала руку, которую я поцеловал...
- Катенька, - воскликнул комендант, не сводя с жены ревнивых глаз, налей же его благородию чаю...
- Его благородие не обессудит, - слегка покраснев, молвила Катенька и подняла на меня свои светло-зеленые, длинные, разрезанные вкось глаза.
Я тотчас стал без умолку болтать, забавно описывая свое путешествие, и долго не мог понять: для чего Катенька, несмотря на прохладное утро, обмахивается веером.
Она опускала веер на колени и поднимала вновь, то прикладывая к губам, то к уху и плечу, и слегка хмурила брови...
Тогда я сообразил, что она говорит мне языком вееров, припомнил уроки петербургских модниц и прочел: "Разбойники выдуманы, ваши лошади в надежном месте... Вам будет скучно?"
- Нет, конечно, нет! - воскликнул я с жаром.
- Чего нет? - подозрительно спросил комендант.
- Разбойники, они не осмелятся вновь прийти.
- Эге, - мрачно сказал комендант, - тут есть чем поживиться...
Катенька быстро опустила веер и приложила к сердцу.
- "Вы меня любите?"
- Безумно, да, да! - воскликнул я...
- Что вы, батюшка, все "нет" да "да", - забеспокоился комендант, живот, что ли, болит?..
- "...Нам нужно увидеться сегодня ночью. Придумайте, как устроить", прочел я на веере.
- Комендант, - воскликнул я, вставая, - идемте же осмотрим укрепления...
Я проявил большой интерес к служебным обязанностям и торопил коменданта, чтобы усыпить его мнительность.
Комендант шел впереди меня по форпостам и, размахивая руками, объяснял:
- Вот здесь мы починим, а здесь заткнем, а здесь... На полслове он обрывал и тер себе лоб, бормоча:
- Что она придумала?.. Но я ободрил его:
- Вы лучший из комендантов, почтеннейший.
Мы осмотрели арсенал, где сушилось белье и пегий теленок лежал в углу, жуя казенную портупею... Наскоро пробежали отчетные книги, причем комендант так быстро водил по строчкам пальцем, что мне казалось - я скачу на тройке и смотрю под колеса.
Потом пошли обедать. Катенька, разливая суп, раскраснелась и сложила губы так, что я, во избежание неосторожности, стал смотреть в стакан, успев все-таки прочесть на чудесном языке ее веера:
- "Торопитесь. Муж догадывается".
Тогда, сделав строгое лицо, стал я объяснять, что не позволю разбойникам под носом у себя из крепости красть лошадей, поэтому приглашаю коменданта после обеда поехать со мной в лес для поимки негодяев.
Комендант с радостью согласился и велел принести вина; я же подумал: "Ах, плут!"
Выкурив после обеда по нескольку трубок и отдохнув, мы сели на верховых лошадей и, в сопровождении четырех пеших инвалидов, вооруженных с головы до ног, поехали в лес.
Сердце мое сильно билось, и я, тихонько смеясь, горячил коня, прыгавшего через валежник.
Между красных стволов показывалось заходящее солнце, в овраге же, куда мы спустились, было сыро и темно.
Я положил руку на плечо коменданта и прошептал:
- Оцепим этот овраг; я подожду здесь, а вы поезжайте в обход и ждите, пока выстрелю из пистолета.
