Герай Фазли - Семизвездное небо
- А у другого в саду всегда соловьи поют и дыни на кустах расцветают, закончил за него Айхан. - Так в этом и состоит равновесие мира, Насиб, на что же жаловаться?
- Ты какой-то странный человек, Айхан амиоглу, ей-богу, странный. - В голосе Насиба появилась уверенность. - По правде говоря, ты меня восхищаешь. Счастливый ты человек... В селе всем ты помогаешь, и большим и малым.
- Если сегодня я и тебе помогу, у меня больше горя не будет. Насиб почувствовал скрытую в этих словах иронию.
- Мне поможешь, говоришь?.. В каком смысле? Какие у меня с тобой могут быть дела? Я привык всегда исполнять волю других, то есть народа.
Хотя Айхан прекрасно знал, кто эти "другие", он не подал виду.
- Чего же от тебя хотят на этот раз эти "другие"?
- Другие, говоришь? В каком смысле, Айхан амиоглу? Ты наших людей называешь другими? Нехорошо. - Хоть Насиб и почувствовал, что его слова не произвели на Айхана должного впечатления, он не собирался отступать. - Мы хотим, чтобы ты освободил дом Эльдара Абасова и сдал его сельскому Совету, как того требует закон. - Насиб вынул, из кармана бумагу и протянул ее Айхану, при этом с любопытством заглянул ему в лицо - какова будет реакция?
- А где же сам Рамзи Ильясоглу? Почему это он возложил на тебя такое тяжелое дело? - спокойно спросил Айхан.
Насиб не понял, кого упрекает в трусости Айхан - председателя или же его самого?
- Эй, местное правительство, отвечай же! Я тебя спрашиваю, почему председатель поручил это дело именно тебе?
- Поручил, говоришь?.. В каком смысле? А чем я тебя не устраиваю? Когда председатель занимается колхозными делами, я за него... И потом, это ведь мое...
- Ага, вон оно что... - прервал его Айхан. - Луна выйдет - солнце отдохнет. Хорошо, теперь скажи-ка мне, что я должен делать?
- Сложи свои вещи в один угол, а ключи сдай местному правительству.
Айхан его больше не слышал. Это означало, что его изгоняют из родного села. Рамзи пока выгоняет его из родного дома, а потом из Чеменли вообще. Кто знает, какие у него еще планы? И что будут произносить ему вслед, когда он перешагнет мост Улу?
Поигрывая тростью, Айхан зло посмотрел на Насиба. Тот побледнел.
- Послушай, местное правительство, пойди и скажи своему Рамзи Ильясоглу, что быть львом - не его занятие, напрасно он за это взялся. Пусть так и останется лисой, так ему и передай... Почему ты уставился на меня? Может быть, обиделся, что я возлагаю на тебя такое нелегкое дело? Не обижайся, я иду оттуда, с Гаяалты, устал. Иначе я сам пошел бы в правление:
Насиб после долгого молчания сказал:
- Быть львом, говоришь, Айхан амиоглу? В каком смысле? - Он открыл и снова закрыл свои маленькие блестящие глазки. - Так и передать ему?
Чувствуя, как внутренне радуется Насиб, Айхан сказал:
- Да, вот так и передай. Ты и сам, знаешь, как ему идет быть лисой.
Было видно, что и эти слова пришлись Насибу по душе. И, не сказав Айхану больше ни слова, он молча повернулся, сделал несколько шагов и почему-то остановился, хотел что-то сказать, но не смог.
А Айхан, хитро улыбаясь, произнес:
- Насиб, я очень рад, что сегодня смог и тебе помочь.
- Мне помочь, говоришь... В каком смысле, земляк?
Он с особым ударением произнес это очень редко употребляемое им слово "земляк" и при этом улыбнулся.
- Вот в том самом, какой ты уловил.
До тех пор пока Насиб не скрылся, Айхан не двинулся с места. У него будто кончились силы, он не мог сделать и шага. На плечи его снова навалился огромный груз раздумий, страданий, мучений. Этот груз все еще мучил его, потому что виноват во всем он был сам.
Нет, он не раскаивается в своем приезде в Чеменли - он жалел о другом. В тот день, когда он встретился с Рамзи лицом к лицу, он хотел обломать только ветки, а надо было рубить под корень.
В этот момент откуда-то послышалось:
- Айхан-гардаш, добрый вечер! - Будто свет блеснул молнией и ослепил его. Шахназ стояла на веранде своего дома и улыбалась ему. - О чем ты задумался, на ночь глядя? Опять что-то случилось?
Айхан возликовал в душе: "Да проживешь ты сто лет, Шахназ! Не знаю даже, чем тебе отплатить за все. Когда же ты успела вернуться из Баку?"
- Поднимайся сюда, выпей стакан чаю с вареньем... Черешневым вареньем. Знаю, ты его очень любишь. А я расскажу, что видела в Баку.
- Черешневое варенье? В последнее время я действительно полюбил это варенье, Шахназ-ханум. Раз приглашаете, иду...
Он медленно зашагал к шестистолбовой веранде.
* * *
Рамзи, услыхав, что Шахназ вернулась из Баку, хотел подождать, пока она сама придет к нему. Но на это терпения у него не хватило. "Ну что ж, подумал он. - Я ведь как председатель должен интересоваться делами школы, беседовать с учителями".
В тот же день, явившись в школу, он направился прямо в кабинет директора. Шахназ-муэллима была там, причем одна.
- Рамзи-муэллим, добро пожаловать. Как это вы додумались зайти к нам? С этими словами Шахназ вышла к нему навстречу.
- Пришел узнать, как вы съездили... Удалось ли повидаться с Ризваном Раджабли?
- Повидалась, даже на его выставке побывала.
- Да ну?! Как он отнесся к нашему предложению?
- На этих днях сам обещал приехать в Чеменли.
- Один? А скульптор, архитектор?
- Он обещал и это.
Хотя Рамзи все еще прохаживался по этой давно знакомой ему комнате, все внимание его было сосредоточено на словах Шахназ, ее голосе, движениях. Он был счастлив, что Шахназ встретила его так приветливо. За все долгие годы знакомства, может быть, впервые она была с ним так ласкова.
- Какая ты сегодня милая, Шахназ-ханум! - сказал он и, вдруг скрестив свои большие руки на широкой груди, влюбленно посмотрел на нее. - Откуда взошло солнце?
Шахназ, хотя и растерялась на мгновение, ответила в тон:
- И мне хотелось бы узнать, откуда взошло солнце, почему Рамзи-муэллим именно сегодня это заметил?
- Нет, ты говоришь неправду, - продолжал Рамзи возбужденно. - Уже больше тридцати лет ты знаешь, откуда оно светит. Для меня оно взошло тридцать лет назад вон оттуда, из "обсерватории Рамзи-муэллима", - и он указал на виднеющуюся в окне крепость Шамиля. - Вы думали, что я там наблюдаю за звездами вселенной. Но никому, и тебе в том числе, не приходило в голову, что единственной звездой, которую я увидел и открыл в этой обсерватории, была ты. Как и все звездочеты, я гордился своим открытием. Он помолчал, посмотрел на Шахназ, но, подумав о чем-то, не дождавшись ее ответа, добавил: - И теперь тоже горжусь.
На лице Шахназ появился слабый румянец.
- Гордитесь? - тихо переспросила она. - Как это надо понимать? Чем гордитесь? Своей способностью к открытию или открытой вами звездой?
- Разве это не одно и то же? - со скрытым беспокойством поинтересовался он. - По-моему, подобно тому как человек гордится многими своими прекрасными качествами, он может гордиться и своей любовью...
- Я не вижу в этом логики.
- В любви не бывает логики.
- Да, это вы очень верно заметили: в любви не бывает логики. Ее первое условие состоит в том, что заставляет человека, который полюбил, забыть о себе прежде всего. Такому человеку хвастать своей любовью не приходит в голову.
От этих слов Рамзи передернуло. Рамзи, всегда и везде веривший в свое превосходство и умевший дать это почувствовать, в эти мгновения походил на дерево, с которого одно за другим опадали плоды.
- Вот за то, что ты такой тонкий человек, я и люблю тебя, Шахназ, проговорил он дрожащим голосом. - Я знаю, что это чувство никогда не покидало меня. Оно мешало мне увлечься кем-либо другим. Я так и не создал семьи. А ведь все могло быть иначе. Ты своей любовью могла стать хирургом моей честолюбивой натуры. Но ты этого не сделала. Значит, тонкость, чуткость, глубина твоего нежного сердца предназначены лишь для себя самой. Разве я говорю неправду? Значит, ты согласна со мной? А раз так, скажи-ка мне: велика ли разница между моим честолюбием и этой твоей чуткостью и тонкостью? Вот ты была шокирована статьей обо мне в районной газете. Почему? Потому что это было наглядное, откровенное честолюбие. Но ведь оно существует и в глубинах человеческого сердца. Поверь мне, каждый из нас честолюбив по-своему. И нет на свете лишенных этого качества.
- Можно найти, - вдруг непроизвольно вырвалось у Шахназ.
- Говоришь, можно найти?
- Да, можно. Правда, в ваших словах есть доля истины, особенно тех, что касаются меня. Но на свете есть немало людей...
- Ты путаешь эти понятия, Шахназ-ханум. Иногда и самый эгоистичный человек умеет быть доброжелательным. Его побуждает быть доброжелательным именно честолюбие. Возьмем, к примеру, Айхана амиоглу...
- Я как раз имела его в виду, - опередила его Шахназ. - Его сердце похоже на соловья, который всегда и везде поет песни для других.
- Я даже сам не знаю, что тебе ответить? Как уверить тебя, что каждая песня, поющая в его сердце будто бы для других, в результате оборачивается его личной песней... Аллея Айхана, родник Айхана... Разве не в том, чтобы услышать эти слова, конечная цель его благородных дел?
