Герай Фазли - Семизвездное небо
Шахназ рассказала ему, что вчера была на его выставке.
- У меня есть к вам несколько вопросов, связанных с картиной "Шаг вечности", - произнесла она, как бы извиняясь, и взглянула в беспокойные глаза художника.
- Пожалуйста, Шахназ-ханум, что вас интересует?
- История создания картины. Вернее, мне хотелось бы знать - реальное ли лицо ваш герой?
- Об этом у меня многие спрашивают, да и писалось немало.
- Я кое-что читала, - как бы оправдываясь, заторопилась Шахназ. - Ваш герой действительно погиб, как об этом было написано?
- Да, он действительно погиб... на моих глазах.
- Значит, и вы...
- Да, и я в свое время был в плену, - поняв, о чем она хочет спросить, ответил художник. - В одном лагере с этим храбрым парнем... мы жили в одном бараке.
- С Айханом Мамедовым?
- Не родственник ли он вам? Может, знакомый?
- Да нет. - Шахназ, волнуясь, умолкла.
Раджабли почувствовал, что она еще о чем-то хочет его спросить.
- А что вас интересует? Говорите открыто, может, я смогу помочь вам.
- Вы знаете, товарищ Ризван, - решилась наконец Шахназ. - Сейчас в нашем селе живет очень благородный, мужественный человек. И зовут его Айхан Мамедов. Он тоже был в плену. Он весь изранен, все лицо в рубцах и ожогах.
- Возможно, все возможно... - Раджабли с улыбкой посмотрел на нее. Вы, наверно, хотите спросить, мог ли мой герой остаться в живых, а я об этом не знаю? Нет, Шахназ-ханум, если бы он остался в живых, я бы не стоял сейчас здесь перед вами. Он мой спаситель, этот человек дал мне вторую жизнь.
- Вы знаете, Айхан Мамедов не из нашего села, он появился в Чеменли не так давно. Это спокойный, мудрый человек. О его прошлом никто ничего не знает. И сам он об этом ни слова не говорит. Он одинок, но вряд ли найдется на свете человек счастливее его. Вот почему, увидев вашу картину, я решила, что это, может быть, он. Извините меня, пожалуйста, но до тех пор, пока я не переступила этот порог, я предполагала, что вам изменяет память или здесь что-то другое...
- К сожалению, это не так, Шахназ-муэллима, если бы живопись была только плодом памяти, может быть, вы были бы и правы. Но даже когда нам изменяет память, на помощь приходит сердце, оно не даст ошибиться.
- Извините меня, Ризван-муэллим.
- Что вы, Шахназ-ханум, я вас хорошо понимаю. Если к тому же я вам еще добавлю, что и мой герой Айхан был таким же спокойным, неразговорчивым человеком, как ваш знакомый, ваши подозрения еще усилятся. Но чем глубже мы познаем жизнь, тем больше нам приходится удивляться. Внешне спокойный, Айхан был словно углем под золой, молнией, блеснувшей во мраке. Однажды загоревшись и тут же погаснув, он возвестил миру о себе. Осветил путь к свободе сотням пленных. Своим освобождением из плена мы обязаны ему, а сам он... - Художник умолк, будто искал слова, чтобы выразить свою мысль. - Нет, он приобщился к вечности. В своей смерти он стал бессмертным.
Хоть Шахназ и было жаль, что ее тайная надежда по поводу Айхана не оправдалась, она радовалась встрече с Ризваном Раджабли. Художник показывал ей свои этюды, эскизы, терпеливо рассказывал и пояснял.
Они переходили от одного полотна к другому... И вдруг остановились перед картиной, написанной резкими густыми красками.
- Что это, Ризван-муэллим? - проговорила потрясенная Шахназ. - Как трагично.
Глаза художника на мгновение полыхнули огнем радости.
- Мне очень приятно, что вам понравилась эта работа, Шахназ-ханум, - с грустью произнес он. - Но вы правы, это действительно очень трагично.
На полотне был фашистский концлагерь. На переднем плане - советский солдат. Его тело было распростертым, из-под полосатой куртки со следами впитавшейся крови виднелась мускулистая грудь. Она представляла собой сплошную рану. На ней, как на небе, высыпали звезды, только не золотистые, а черные. Рука со свастикой держала железный прут, на его конце сверкала раскаленная звезда из жести.
Художник изобразил тот момент, когда клеймо вонзилось в голое тело человека. Это была седьмая звезда.
- Боюсь, что эта работа не увидит света, она ведь не закончена.
- Вы чересчур к себе строги.
- Нет, я говорю так не из скромности. С годами я все больше жалею о том, что тогда, в лагере военнопленных, не сумел понять внутреннюю красоту этого человека.
- Вы тогда были молоды...
- Дело не в этом. Вы заметили, что зритель не видит его глаз. Это самый большой недостаток картины. Конечно, в искусстве такое возможно, но как автора меня это не устраивает.
- Извините меня, может, я не так вас поняла, вы говорите о том, что вы не смогли воспроизвести его взгляд, не так ли?
- Конечно, перед волшебством его глаз моя кисть бессильна, и я как художник это хорошо понимаю. К тому же я видел этого человека один-единственный раз и при таких страшных обстоятельствах. Этого человека фашисты пытали. Я только один-единственный раз видел мгновенную вспышку его глаз. Но, оказывается, тот мгновенный блеск был солнцем на небе с черными звездами. Если величие неба в солнце, то сила героя - в выражении его глаз. К сожалению, только теперь я это понял. Но прошло столько времени! И я уже не могу воспроизвести это мгновение, поэтому и потерял уверенность, что когда-либо закончу эту работу. Ведь духовный мир людей так сложен, и как педагог вы со мной согласитесь. Наука этого еще не может постичь. - Взглянув на полотно, он с еще большим волнением продолжал: - Действительно, пройти сквозь такой ад - не чудо ли это силы человеческого духа. Как вы думаете? Для этого далеко не достаточно быть стойким, волевым, храбрым. В этом есть какая-то другая мудрость, которую постичь совсем не просто. Это может быть сосредоточение в одном человеке массы достоинств. Кто знает, не высшее ли это нечто, что не поддается разуму. Ведь этот парень, до того как попал в плен, совершил такой подвиг..., в одном бою сбил несколько вражеских самолетов.
- А что означали эти выжженные на груди звезды? Не количество ли сбитых самолетов: семь звезд - семь самолетов?
- Нет, каждая черная звезда - символ его огромной воли. Каждый день его пытали, хотели узнать расположение наших аэродромов, число наших самолетов. А он молчал. Тогда шли в ход раскаленные щипцы, и это клеймо вонзалось в его грудь. Он опять молчал. Так продолжалось несколько дней. В последний день фашисты уже не допрашивали - у него не осталось сил говорить. Поставив еще одну раскаленную звезду ему на грудь, фашисты бросили его труп. Но мы унесли со двора его тело, оттащили в амбар. В ту ночь Айхан Мамедов своей смертью спас нас. Он умолк. Шахназ тоже молча смотрела на картину. Каждый думал о своем. Так продолжалось довольно долго. Наконец Раджабли очнулся. И чтобы отвлечь гостью, подвел ее к другой картине.
- Что вы думаете об этой моей работе, Шахназ-ханум?
Но Шахназ все еще была там, у полотна с семизвездным небом.
- И вы не знаете ни имени, ни адреса этого человека?
- Нет. Знаю только, что он был летчиком.
- А как случилось, что он попал в плен? Где, когда - тоже не знаете?
Раджабли покачал головой. Шахназ, почувствовав, что понапрасну утомляет художника неуместными вопросами, стала извиняться.
- Простите меня, Ризван-муэллим. Я и так отняла у вас много времени. Потому что... - Она хотела еще что-то добавить, но передумала. - Ведь мы еще сможем поговорить обо всем. Наша следующая встреча в Чеменли, не так ли?
- Несомненно...
Тепло простившись, они расстались.
* * *
Айхан возвращался с работы. Не доходя до родника Шахназ, он вдруг увидел на дороге круглую фигуру, которая, покачиваясь, двигалась прямо на него. Неужто Насиб? Уж не заблудился ли Толстяк Насиб в махале Сенгер?
Он уже было собрался идти дальше, когда услышал такой знакомый голос:
- Айхан амиоглу, постой-ка! - Насиб приближался к нему каким-то неуверенным шагом, подбадривая себя байты:
Соловей летит над садом,
Дыня растет на кусте...
Что это за судьба такая,
Беду приносит за бедой!
Приглядываясь к его странной походке и прислушиваясь к многозначительным словам баяты, Айхан пришел к выводу, что Толстяк Насиб пожаловал сюда неспроста.
- Добрый вечер, Айхан амиоглу! Что ты так невесел?
Айхан не ответил. Вдруг на его лице промелькнула та самая тонкая, укоризненная улыбка, которой так боялся Насиб.
- Почему невесел? Хочу сохранить равновесие в мире.
- Сохранить равновесие, говоришь? В каком смысле?
- Если одному весело, другому должно быть грустно, чтобы мир не кренился в одну сторону.
- А где результат, Айхан амиоглу? Что-то его не видим. От сотворения мира он все время в одну сторону кренится, вот, к примеру, смотришь, к одному и тому же человеку беда приходит за бедой...
- А у другого в саду всегда соловьи поют и дыни на кустах расцветают, закончил за него Айхан. - Так в этом и состоит равновесие мира, Насиб, на что же жаловаться?
- Ты какой-то странный человек, Айхан амиоглу, ей-богу, странный. - В голосе Насиба появилась уверенность. - По правде говоря, ты меня восхищаешь. Счастливый ты человек... В селе всем ты помогаешь, и большим и малым.
