Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)
В 1883 в Женеве возникает как бы голова нарождающейся российской социал-демократии: Группа Освобождения Труда. Её основали - наряду с Плехановым и Верой Засулич - Л. Дейч и П. Аксельрод64. (С 1885 вступил вместо умершего Игнатова - Ингерман.)
В поддержку им в России в массе разбредшихся и потерянных чернопередельцев (численно они намного превосходили народовольцев) группируется течение, следующее "Освобождению Труда", - "освобожденцы". Среди них видим немало еврейской молодёжи; из более известных можно отметить: Израиля Гельфанда (тот самый будущий могучий Парвус), Рафаила Соловейчика. В 1889, когда Соловейчик, объезжавший многие города России для налаженья революционной работы, был арестован, то по делу его шли, надо понять, тоже "освобожденцы", и среди них тоже еврейские имена65. - К этому же социал-демократическому направлению принадлежал и Давид Гольдендах - впоследствии довольно знаменитый большевик "Рязанов" (как раз в 1889 бежавший из Одессы за границу от воинской повинности)66.
Но и группа народовольцев, даже после разгрома их, "была тоже довольно многочисленна. В неё, например, входили: Дембо, Рудевич, Мандельштам, Борис Рейнштейн, Людвиг Нагель, Век, Софья Шенцис, Филиппео, Левентис, Шефтель, Варнеховский и другие"67.
Стало быть, ещё сохранялись силы для революционного состязания и для теоретических споров между народовольцами, чернопередельцами и "освобожденцами". Используемый тут трёхтомник 20-х советских годов, "Историко-Революционный Сборник", - содержит в изнурительном потяготном словообилии эти споры, которые велись в представлении, что они важнее и выше всех вопросов мировой мысли и всемирной истории; в их подробностях убийственный материал о духовном содержании российских революционеров 80-90-х годов, может быть ещё дождущийся своего исследователя.
Но с 30-х советских годов на смену горделивым, подробным и поимённым перечислениям всего и всех, причастных революции, в историко-политических публикациях возникло какое-то неестественное табу на упоминание роли и численности именно евреев в российском революционном движении, и ссылки на то с тех пор воспринимаются болезненно. Однако всякое сознательное умолчание в истории - и не морально, и опасно: оно только порождает впоследствии обратное преувеличение.
Как пишет Еврейская Энциклопедия, "учесть действительное значение еврейского элемента в общерусском освободительном движении, дать ему определённое статистическое выражение, не представляется возможным"68, но некоторая картина рисуется из разных источников.
Гессен сообщает, что "среди 376 лиц, привлечённых за первое полугодие 1879 г. в качестве обвиняемых по государственным преступлениям, евреи составили всего 4%", а из судимых перед сенатом в течении 1880, "среди 1.054 лиц... евреи составляли 6 1/2%"69. Похожие оценки можем найти и у других авторов.
Но из десятилетия к десятилетию в революционном движении появляется евреев всё больше, их роль - заметней и влиятельней. В первые годы советской власти, когда это чтилось в гордость, видный коммунист Лурье-Ларин сообщил нам: "В царских тюрьмах и ссылке евреи обычно составляли около четверти всех арестованных и сосланных"70. - А марксистский историк М. Н. Покровский оценивал по данным различных съездов, что "евреи составля[ли] от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий"71. (Современная Еврейская Энциклопедия выражает сомнение в этой оценке.)
В 1903 Витте во встрече с Герцлем указал, что, составляя менее 5% населения России, 6 миллионов из 136, евреи рекрутируют из себя 50% революционеров72.
Командующий Сибирским Военным Округом генерал Н. Н. Сухотин составил на 1 января 1905 года статистику политических поднадзорных во всей Сибири по национальностям. И оказалось: русских - 1.898 (42 %), евреев - 1.678 (37%), поляков 624 (14%), кавказцев 147, прибалтов 85, прочих 94. (Конечно, эти данные только по ссыльным, без тюрем и каторги, и только за 1904 год, но всё же дают возможность огляда.) Ещё интересна там другая строка: "в том числе скрывшихся". И здесь процентное соотношение меняется так: русских - 17%, евреев - 64%, остальных 19%73.
Вот свидетельствовал В. Шульгин: в 1899 в Киеве получили известия о петербургских студенческих волнениях. "Длиннейшие коридоры университета были заполнены жужжащей студенческой толпой. Меня поразило преобладание евреев в этой толпе. Было их более или менее, чем русских, я не знаю, но несомненно они "преобладали", т. е. они руководили этим мятущимся месивом в тужурках". Дальше - стали выбрасывать из аудиторий профессоров и небастующих студентов. Затем эта ""чистая, святая молодёжь" подделала фотографические карточки, на которых было изображено избиение студентов казаками; эти карточки выдавались за моментальные снимки с "натуры"", а были - фотографиями с рисунков. "Не все евреи были левыми... отдельные студенты евреи были на нашей стороне" - зато потом они много потерпели, в обществе их травили. И: "роль евреев в революционировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране"74.
Милюков называл это: "легенды о революционности евреев... им [людям из правительства] нужна легенда, как примитивному человеку нужна рифмованная проза"75. А Г. П. Федотов писал, напротив: "Еврейство... освобождённое духовно с 80-х годов... подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и необычайно активно... сразу же занимает в русской революции руководящее место... На моральный облик русского революционера оно наложило резкий и тёмный отпечаток"76. - С 80-х годов сливаются русская и еврейская интеллигенции не только в общем революционном деле, но и во всех духовных увлечениях, особенно в пламенной беспочвенности.
Рядовому современнику (Зинаида Алтайская, орловская корреспондентка писателя Фёдора Крюкова) в начале XX века эта еврейская молодёжь виделась так: "... их уменье и любовь к борьбе. А какие планы - широкие, неустрашимые! Есть у них нечто своё, выбеленное и дорогое. Как обидно, завидно!" - то есть что русская молодёжь не такова.
М. Агурский высказывает такое соображение: "что участие в революционном движении было своего рода [более] "приличной" ассимиляцией", нежели обычная ассимиляция, требовавшая крещения; и к тому же выглядело особенно благородно потому, что означало как бы и бунт против собственной еврейской буржуазии77 и против собственной религии, теперь поставляемой революционерами в ничто.
Однако эта "приличная" ассимиляция никак не была полной и даже подлинной: многие поспешливые молодые люди оторвались от своей почвы, но и не вросли в русскую, они остались вне наций и культур - тот самый материал, который так и нужен для интернационализма.
А так как еврейское равноправие оставалось одним из главных лозунгов всероссийского революционного движения, то в голове и в груди каждого такого еврейского юноши, пошедшего в российскую революцию, сохранялось, что он продолжает служить интересам еврейства: занимаясь революцией, он тем самым борется и за еврейское равноправие. Парвус выдвинул, всегда отстаивал, внушал молодым тезис (и взял его себе задачей на всю жизнь): освобождение евреев в России может осуществиться только свержением царской власти.
И такое понимание поддерживалось влиянием пожилой, состоятельной, устойчивой, вовсе не авантюрной части российского еврейства: её настроение было с конца XIX в. - постоянное раздражение против российского образа правления, - и в этом идеологическом поле воспитывалась молодёжь ещё и до своего отпочкования от еврейства. Отмечал и видный бундовец М. Рафес, что на рубеже XIX-XX века "еврейская буржуазия выявляла свои чаяния и надежды, которые она возлагала на развитие революционного движения... симпатии должны были занять место прежнего отрицательного к нему отношения"78.
Г. Гершуни на суде объяснял: "Это - ваши преследования загнали нас в революцию". На самом деле объяснение уходит корнями и в еврейскую, и в русскую историю, и в их пересечение.
Послушаем Г. А. Ландау, видного еврейского публициста. Уже после 1917 он писал: "Много ли было таких еврейских буржуазных или мещанских семей, где бы родители, мещане и буржуи, не смотрели сочувственно, подчас с гордостью, и в крайнем случае безразлично на то, как их дети штамповались ходячим штампом одной из ходячих революционно-социалистических идеологий". Да они и сами "смутно тяготели к идеологии, восстававшей против притеснителей вообще, не разбирая, в чём заключается протест и в чём притеснение". И так "постепенно установилась в еврейском обществе гегемония социализма... - отрицание гражданского общества и современного государства, пренебрежение к буржуазной культуре и к наследию веков; от этого последнего евреям тем легче было отказаться, что от своего наследия они в значительной части уже раньше отрешились в процессе своей европеизации". Революционные идеи "в еврейской среде... были... дважды разрушительными" - то есть и по отношению к России, и по отношению к самим себе. А "по интенсивности еврейская среда прониклась ими относительно полнее русской"79.
