Исмаил Шихлы - Буйная Кура
- Вы меня порядку хотите учить?
- Я хочу, чтобы без ссоры, без скандала мы поняли друг друга. А если каждый будет тянуть в свою сторону и упрямиться, будет хуже. Ты не гляди, что мы в чарыках...
Пристав хрустнул за спиной руками и покачался с пяток на носки. Медали и кресты у него на груди зазвенели. Засверкала на солнце золотистая окантовка погон.
- Что же нам делать, Джахандар-ага?
Посоветуемся и найдем общий язык.
- Хорошо, оставьте его, - сказал пристав казакам.
Казаки отступили.
9
Джахандар-аге не спалось. Уже перевалило за полночь, а он все ворочался с боку на бок. Что делать, как действовать, как жить дальше?
Джахандар-ага был, по сути дела, неграмотным человеком. Умел нацарапать несколько слов, и только. Он никак не мог понять, какой смысл в грамотности, что она может дать человеку, если у него нет мужества, силы, богатства, если он не умеет скакать на коне, метко стрелять, владеть кинжалом? Джахандар-ага жил по деревенским правилам. Честь и независимость были для него главнее всего.
А теперь, как видно, времена начинают меняться. Приходится все больше считаться с властями. Раньше из государственных людей никто не показывал сюда носа годами, а теперь, что бы ни случилось, казаки тут как тут. Если и дальше так будет продолжаться, они совсем сядут нам на голову, будут вмешиваться во все дела. Каждую неделю будет приезжать пристав, собирать и ругать нас, как малых детей. А мы, как овцы, будем глядеть ему в рот и хлопать глазами. Нет, для мужчины это дело не годится.
А что же делать? Как правильно сказал пристав, не спорить же с властями, не бунтовать? Это тоже нам не под силу. Меняются времена. Выигрывают не те, которые бегут от власти, а те, которые сближаются с властями. На этот раз кое-как обошлось. Дали слово приставу, что больше не повторится. Убедили его, что ребята по глупости напали на казаков. Пристав простил нас на этот раз. Но что же это значит? Мы у него остались в долгу. Значит, теперь мы должны вести себя так, как хочет он, пристав. Эх, время, время!
Джахандар-ага снова повернулся на другой бок, поудобнее укрылся одеялом. Надо бы уснуть хоть часок. На рассвете ведь трогаться в путь. Он долго мял подушку, делая в середине ее удобную ямку, но голове все было неудобно и жестко. А кто такой Ахмед? Безродный бродяга, перекати-поле. Может быть, он даже ни разу не стрелял из винтовки. Но зато как ловко он разговаривал с приставом. Ничего не боялся. И Ашраф изменился. Проходит время гарцевать на коне да играть винтовкой. Умные слова оказываются сильнее пули и кинжала.
От этой мысли все похолодело в груди Джахандар-аги. Куда же идет все? Чем кончится? В какую пропасть катится безнадежный мир?
Чтобы отогнать мрачные мысли, Джахандар-ага стал думать о завтрашнем кочевье. Ашраф и Салатын едут с ним. Поднимется в горы и Шамхал. Вся семья соберется там, никого не останется внизу. Только вот сестра... Джахандар-агу окинуло потом. Словно только сейчас он понял, что натворил тогда сгоряча. Скорее укрылся он одеялом с головой. Поворочался еще, помял подушку, повздыхал, начал затихать. Вдруг сестра как живая появилась на пороге.
Шахнияр была задумчива и грустна. Тихо, словно боясь кого-нибудь разбудить, она спросила:
- Отчего грустен, мой брат? Собираетесь в горы? А что же меня оставляете одну внизу? Лето будет очень жаркое. Или думаете, что в земле прохладно?
Джахандар-ага хотел бы что-нибудь сказать сестре, но язык его не ворочался. Вдруг Шахнияр, попристальнее вгляделась в брата, запричитала:
- Боже, как ты осунулся. Что с тобой? Ты побледнел, а глаза твои покраснели. Ты не можешь уснуть? Я знаю, Шамхал неправ. Но и на тебе, брат, есть доля вины. Да разве можно из-за чужой женщины, из-за бабы топтать родных детей и родной очаг? А родную жену разлучить и с детьми и с домом? Зарнигяр-ханум ни в чем ведь не виновата. На ее месте и я устроила бы скандал. Сколько лет вы клали голову на одну подушку. Ты был первой добычей ее глаз и первым цветком ее души. А что ей делать теперь? Только ты себя не терзай, брат. Пусть бог наградит тебя терпением. Когда ты злишься, ты перестаешь думать. Никак ты обижаешься на мои слова? Не обижайся. Пусть все твои беды перейдут на меня. Я знаю, ты печалишься обо мне, все время думаешь, была ли виновата Шахнияр, осквернила ли ее рука мюридов? Клянусь тобой, я чиста, брат. Да разве это возможно, чтобы сестра такого мужчины, как ты, могла стать на плохой путь? Не казни себя, ничего подобного со мной не случилось. Разве ты не знаешь меня? Я с детства любила поболтать, посмеяться. Что делать, если бог дал мне такой характер... А жизнь у меня сложилась неважно. Если бы бог так скоро не отнял у меня мужа, может быть, ничего этого не случилось бы. Ты раскаиваешься, и тебя мучает моя смерть. Не думай об этом, брат. Кто же у меня есть, кроме тебя? Могу ли я на тебя обижаться? Если бы ты разрезал меня кинжалом на куски, я и то не пикнула бы. А ты прикончил меня одной пулей. Не думай об этом. Сестра всегда говорит: да буду жертвой своему брату! Если бы у меня было сто жизней, я все их отдала бы ради тебя. Я не обиделась на тебя, но ты все же очень нетерпелив и безжалостен. Когда колючки начали вонзаться в мои босые ноги, ты не остановил коня и не пожалел меня. Никак ты плачешь, родной мой? Ну хорошо, хватит. Не делай, чтобы заплакала и я...
Джахандар-ага силился приподнять голову и посмотреть на сестру.
- Прости мою вину, Шахнияр. Прости меня.
Сестра ничего не ответила на это.
Джахандар-ага как будто увидел на мгновение ее как лед холодные, ничего не выражающие глаза. Он протянул руку, чтобы обнять сестру, но Шахнияр отступила к двери и недовольно покачала головой:
- Нет, нет, нельзя целоваться с покойниками.
Ему стало душно, он не мог сбросить с себя одеяло и закричал:
- Шахнияр, не уходи, остановись. Я хочу тебе сказать...
Но когда он наконец открыл глаза, то увидел около себя Мелек, смотрящую на него с тревогой.
- Что с тобой случилось? Успокойся.
Джахандар-ага в недоумении оглянулся вокруг, испуганными глазами посмотрел на дверь. Ему казалось, что кто-то там стоит и дышит. Мелек вывернула фитиль лампы. Комната осветилась. Только теперь Джахандар-ага пришел в себя и успокоился.
- Зачем ты прибавила света? - разозлился он на жену.
- Ты бредил во сне.
- Не говори глупостей, ложись, спи.
На окраине села закричал петух. Его пронзительный голос разбудил всех петухов в селе. Тут и там захлопали крылья.
Джахандар-ага раздвинул ставни. Уже рассветало. Он сбросил с себя одеяло и оделся. Ополоснув лицо водой, вышел во двор. Вся деревня уже проснулась. Крестьяне запрягали арбы и трогались в путь. Громко переговаривались люди, блеяли овцы. Кочевье на эйлаг началось.
10
На исходе второго дня гейтепинцы остановились в живописном месте, называемом Чайговушан. Среди зеленого луга распрягли арбы. Рядом шумела и пенилась светлая горная река. Буйволы, истомленные жарой и дорогой, как только освободились от ярма, так и побежали к воде, погрузились в нее, блаженно сопя и фыркая. Ребятишки, которым наскучила дорожная тряска, резвились на травке. Женщины расстелили в тени арб паласы, разложили подушечки. Мужчины, вооружившись топорами, отправились в лес рубить дрова. Загорелись костры, засверкали самовары. Некоторые месили тесто и укрепляли над огнем саджи14 для того, чтобы печь хлеб, некоторые подвешивали казаны. Над долиной начал распространяться запах жареного лука.
Арбы Джахандар-аги и моллы Садыха расположились в разных концах долины. Джахандар-ага выбрал себе место под огромным дубом, единственным деревом на всю долину.
Ашраф, накинув пиджак на плечи, пошел прогуляться по тропинке. Около родника он услышал, что его кто-то догоняет. Обернулся - сестра Салатын. Медный кувшин на плече, запыхалась.
- И я с тобой.
Обычно в дорогу она надевала платье из красного атласа и белый келагай. Выходило очень нарядно и ярко. А сегодня на ней простая серая кофта, а келагай черный, весь в складках от долгого лежания в сундуке. Ашраф догадался, что она носит траур по тете Шахнияр. Они пошли рядом.
Светлая вода родника струилась среди зеленой травы. Крепко пахло ярпызом - душистой, съедобной травой. Пчелы старательно работали на лиловых цветах.
Ашраф уже промочил ноги, но, не обращая на это внимания, собирал ярпыз. Салатын не отставала от брата.
- Хочешь, я угощу тебя довгой, брат?
- Конечно, хочу.
- Ладно. Как только приедем в горы, я сама приготовлю тебе вкусную довгу. Я умею ее готовить.
Нарвав ярпыза, они пошли дальше по узкой тропинке, Ашраф - впереди, Салатын за ним.
- Слушай, брат...
Ашраф обернулся. Лицо ее раскраснелось от ходьбы и от чистого воздуха, глаза горели.
- Нy что?
- А девушки учатся вместе с вами?
- Вообще-то они учатся, но у них отдельная школа.
Ашраф взял сестру за руку и, сойдя с тропинки, пошел с ней рядом. Некоторое время они молчали. Салатын ждала, что скажет брат, Ашрафу же хотелось рассказать сестре о Горийской учительской семинарии, о своих учителях - Семенове, Черняевском, Кипиани, о том, как они открыли для девушек гимназию и бесплатно их учат. Он хотел рассказать сестре о концертах, которые совместно устраивают ученики двух школ - женской и мужской, как девушки вместе с парнями выходят на сцену, читают стихи, разыгрывают небольшие спектакли. Но, подумав, что это все трудно будет понять Салатын, оставил разговор на другое время.
