Дмитрий Каралис - Автопортрет
10 сентября 1986г. Зеленогорск, гараж.
Прочитал "Печальный детектив" Виктора Астафьева - боль россиянина за свою державу. Пишет он о нашей серой-серой глубинке, пошлой, мрачной, временами жестокой и нелепой, о русском человеке - забитом и убогом... Боль честного человека за свою страну.
Как же "Печальный детектив" отличается от гладенько-сереньких повестей и романов из жизни горожан! Хорошо Астафьев пишет, есть чему поучиться. Идея такая: "Разве можете вы быть счастливы, когда такое происходит в нашей стране?"
14 сентября 1986г. Дома, напротив Смоленского кладбища.
Б. Стругацкий прочитал мою повесть "Мы строим дом", и мы с ним поговорили о блокаде.
Его отец и брат Аркадий были эвакуированы зимой 1941 года из Ленинграда. Отец замерз в вагоне дачного поезда уже за линией блокады, вагоны не отапливались. В вагоне выжило всего несколько человек, в том числе Аркадий Стругацкий, будущий писатель-фантаст, соавтор Бориса Натановича. Где похоронен отец - неизвестно. Борис с матерью оставались в Ленинграде и в самый жуткий период выжили благодаря хлебным карточкам, которые они не сдали, а получали по ним за Аркадия и отца.
От Аркадия семь месяцев не было вестей, и потом он написал другу, решив почему-то, что мать и младший брат умерли.
Стругацкие жили рядом с нынешней гостиницей "Ленинград", неподалеку от крейсера "Аврора". Отец работал в Публичной библиотеке, был слаб здоровьем и пошел в народное ополчение, из которого вскоре ушел - сердце. Такие вот дела.
Прочитал окончание "Анны Карениной". Анна - под колеса, Вронский - в Сербию, добровольцем.
Специально перечитывал, чтобы вспомнить, что же сталось с Вронским после гибели Анны.
Часть 8-я романа написана гениально. Поливом называется сейчас такая манера передачи внутреннего состояния героя. То, что видит, слышит, как воспринимает внешнее и о чем думает Анна - вперемежку, хаотично, но логически связано. Да, полив.
Андрей Жуков назвал мне этот способ, который они разбирали в Литинституте. Сейчас, дескать, это модно, новация такая. Постмодернизм и все такое прочее.
Молодец, Лев Николаевич.
Сегодня видел радугу. Одним концом она упиралась в воды залива за гостиницей "Прибалтийская", а другой конец терялся в синих тучах. Красивая была радуга.
Сегодня шел по Большому проспекту Петроградской стороны и решил подняться в свою старую квартиру No17 дома 82.
Клацнул замок лифта, загудел мотор. Оторванные таблички на двери, как сорванные орденские планки. Я не был здесь десять лет. Открыл рыжий гривастый парень. Я представился, объяснил причину. Он широко махнул рукой: проходите! смотрите!
Пустая гулкая квартира, он живет с женой и ребенком - площадь скоро отойдет ремонтно-строительному управлению. Дали временно одну комнату (мою!), но в его распоряжении все сто метров. На кухне сушилось белье, ребенок ползал в большой солнечной комнате Фроловых.
Лак на дубовом паркете в моей комнате облез и обшелушился. Просторная рама без переплетов - моя гордость - заменена на две обычные с форточкой. Я подошел к окну. В сером гранитном доме напротив нашел два окна на пятом этаже, но ничего на разглядел - в глаза светило солнце. Грустно. Вспомнился оранжевый торшер за шторами, трюмо, край дивана... И кто там сейчас живет неизвестно.
В нашей квартире умерли четверо: сначала здоровяк Костя (сердце), потом Серафима Ивановна (сердце, старость), дядя Петя, добрый фиолетовый старичок (старость) и бойкая тетя Катя, опекавшая меня старушка, блокадница, богомолка - я помню ее пахучий чай на травах. Она никогда не стучала в стенку, если у меня громко играла музыка. А музыка частенько гремела в те годы... Тетя Катя не давала ломать печку-голандку в своей комнате блокадный урок... И пыталась называть меня, еще не тридцатилетнего, по имени отчеству. Однажды таинственно сообщила, что видела сон - меня ждет большое будущее, меня не интересуют деньги и вещи - она это видит, и я обязательно достигну хорошей цели. И еще сказала, что молится за меня.
Тетя Катя умерла последней, несколько лет назад, и явилась мне во сне в то примерно время, когда ее забрал Господь. О смерти узнал от соседки - тети Аллы, которую встретил в аптеке на Невском. Она с семьей и заняла комнату, в которой я теперь стоял.
Грустно было ходить по пустой квартире, но не так, как при посещении родных и любимых мест - в той квартире я вел жизнь безалаберную и потерял много времени на пустяки.
Прочитал повесть Бориса Житкова "Черные паруса" - о том, как в 17-ом веке казак попал в плен к туркам и скитался на галерах. Забавно, но не более. Для детей.
Поражает смелость автора браться за такие сюжеты. Я, когда начал "Маленькую битву в первом веке до нашей эры", два месяца ходил в библиотеку Ломоносова и лопатил литературу по Древнему Риму. Искал описание быта римлян - на чем ели, на чем спали, как умывались, были ли комары по вечерам и т.п. И еще: искал, были ли стекла в окнах. Но так и не нашел. Пришлось умолчать об этом - у меня Кошкин просто подходит к окну и смотрит во двор, где двое юношей фехтуют деревянными мечами.
Сторож Володя Осипов потерял на танковом полигоне, куда ездил за грибами, свою записную книжку с записями и схемами - где и на каком дереве растет чага, которую он собирает. Если книжку нашли военные, то работы у наших контрразведчиков прибавилось. Не исключено, что они сейчас ищут эти деревья и лазают по ним в поисках тайников или шпионских датчиков.
25 сентября 1986г. Дома.
Прочитал повесть Андрея Смолярова "Журнал недоумка". Неплохо; по технике. Зачем написано - не понял. О чем и сказал Смолярову в телефонном разговоре. Не прямо в лоб - зачем, дескать, ты все это нахреначил, но суть моих сомнений он уловил. Он сказал, что я плохо знаю современную фантастику, и вообще, он никогда не объясняет сути написанного. Это его принцип. "Если человек не понимает, значит, не понимает".
- Наверное, я не дорос до таких произведений, - признался я.
- Возможно, - сказал Смоляров.
Такой вышел разговор.
27 сентября 1986г. 1 час ночи. Дежурю в гараже.
Все машины на месте, кроме одного самосвала, который брал путевку на дальний карьер под Каменкой. Может, сломался, может, халтурит. Если сломался, придется посылать "техничку". Но сначала следует получить сигнал об этом - либо позвонит, либо сам приедет на перекладных, либо передаст сигнал "sos" с оказией.
Сидим трендим - я, сторож Володя, водитель Зенков, который поссорился с женой и решил ночевать в своей машине, и водитель "технички" Коля Третьяков. Пьем чай с отваром чаги, покуриваем.
Володя Зенков неожиданно начинает рассказывать:
"Поехал я на заработки в Сибирь. Специальности никакой. Проработал три месяца плотником-бетонщиком - получил копейки.
Пошел с похмелья на стадион - стучу с пацанами по воротам, вдруг мужик на мотоцикле подъезжает. Смотрел на меня, смотрел, потом подзывает:
- Сколько получаешь?
- Сто семьдесят.
- А хочешь, в два раза больше?
- Конечно, - говорю. - А что надо делать?
- В футбол играть.
- Хочу.
- Но только режимить придется. Сможешь?
- С этим все в порядке. Смогу.
- Ну давай... Я старший тренер.
- Так завтра мне на работу выходить?
- Нет. Приходи к девяти часам в спорткомитет.
Пришел я в спорткомитет, он меня куда-то повел.
- Вот, - говорит, - надо его устроить рублей на четыреста восемьдесят.
- Понятно, - говорят. - Ты бурильный станок представляешь?
- Ну так... В общих чертах...
- Будешь бурильщиком пятого разряда на станке СБШ-250. На Куваевском участке горно-обогатительного комбината, сокращенно - ГОКа.
- А что такое "СБШ"?
- Станок бурильный шарочный.
- А "250"?
- Длина штанги.
- Ясно, - говорю.- А по каким числам у вас деньги дают? И где?
Все рассказали, объяснили, стал в футбол играть. Живу в профилактории ГОКа, на всем готовом, деньги платят...
Потом подговорил двух ребят из команды, подались мы во Владивостокский "Луч", к Бурчалкину Льву Дмитриевичу. Он нас посмотрел - годитесь в дубль. Завтра приходите оформляться.
Мы на радостях - в магазин, обмыть. Выходим из магазина, рядом со стадионом, а навстречу - Бурчалкин. У нас бутылки в руках.
- Все ясно, - говорит, - приходите через годик.
Мы оправдываться - он ни в какую. Мы, говорим, без прописки, без работы - куда нам теперь?
- Идите, - говорит, - в порт. Там рабочие нужны, и общежитие дают.
Три месяцами докерами работали, ломались, потом футбольную команду организовали, стали на первенство города играть.
Пошли к начальнику порта - так, мол, и так - тяжело и играть, и работать. Надо что-то одно делать.
- Ладно, - говорит.
- Только нам средний заработок приличный нужен.
- Будет средний, - говорит.
Раскидал нас по классным бригадам - догнали мы заработок до восьми сотен и стали тогда играть.
Потом я за Южно-Сахалинск играл. Там перед началом матча состав объявляют: заслуженный мастер спорта, мастер спорта международного класса... Все классные игроки там свой век доживали. Даже один пловец - бросил гнаться за секундами и перешел в футболисты. Дыхалка отличная, плечи - во! Робот, да и только. Тысячу свою получает и радуется..."
