Расул Гамзатов - Мой Дагестан
Ленин рассмеялся еще больше:
- Где, где, в Туркестане? Поразительно! Бесподобно!
Тотчас он снял трубку и разъяснил этому наркому, где находится Туркестан, а где Дагестан, где басмачи, а где мюриды.
В комнате Ленина, в Кремле, и до сих пор висит большая карта Кавказа.
Теперь Дагестан - республика. Мал он или велик, не имеет значения. Такой как нужно. У нас-то в стране теперь, пожалуй, никто не скажет, что Дагестан находится в Туркестане, но в какой-нибудь далекой стране приходилось мне вести разъяснительные разговоры вроде этого:
- Откуда вы к нам приехали?
- Из Дагестана.
- Дагестан... Дагестан... Это где же такое?
- На Кавказе.
- На востоке или на западе?
- На берегу Каспийского моря.
- А,Баку!
- Да нет, не Баку. Немного северней.
- Кто же ваши соседи?
- Россия, Грузия, Азербайджан...
- Но разве не черкесы живут в этом месте? Мы думали, что черкесы.
- Черкесы живут в Черкесии, а дагестанцы живут в Дагестане. Толстой... Хаджи-Мурат.. Толстого читали? Бестужев-Марлинский... Лермонтов, наконец: "В полдневный жар в долине Дагестана..."
- Это где Эльбрус?
- Эльбрус в Кабардино-Балкарии, Казбек - в Грузии, а у нас... у нас аул Гуниб.. Ну и Цада.
Так порой приходится говорить мне в какой-нибудь далекой стране. Но ведь известно: для того, чтобы поняла невестка, ругают кошку. Может найтись и у нас какой-нибудь верхогляд, который до сих пор думает, что в Дагестане живут черкесы, или, вернее, совсем ничего не думает.
Приходилось мне уезжать далеко, участвовать в разных конференциях, конгрессах, симпозиумах.
Собираются люди с разных континентов: из Азии, из Европы, из Африки, из Америки, из Австралии. Там, где все меряется на континенты, я все равно говорю, что я из Дагестана.
- Вы представитель Азии или Европы, уточните, пожалуйста, - просят меня. - На каком континенте расположен ваш Дагестан?
- Одна моя нога стоит в Азии, а другая в Европе. Бывает, что на шею коня положат руки сразу двое мужчин - с одной стороны и с другой стороны. Точно так на хребет дагестанских гор положили с двух сторон руки два континента. Руки их соединились на моей земле, и я рад.
Птицы и реки, туры и лисы, все прочие звери принадлежат одновременно и Европе и Азии. Мне кажется, они создали комитет единства Европы и Азии. Я со своими стихами охотно сделался бы членом такого комитета.
Однако иные люди как бы назло мне говорят: "Что с тобой сделаешь, ты азиат". Или, напротив, где-нибудь в глубине Азии скажут: "Что с тебя спрашивать, ты - европеец". Я не опровергаю ни тех, ни других. Все правы.
Другой раз начнешь объясняться в любви, а женщина покачает головой и скажет:
- Ах, этот лукавый, коварный Восток!
А другой раз придут дагестанские гости, заметят что-нибудь в твоем поведении, покачают головами:
- Ах, эти европейские штучки!
Ну что ж, Дагестан любит Восток, но и Запад не чужд ему. Он, как дерево, которое пустило корни в землю двух континентов. На Кубе я подарил Фиделю Кастро нашу бурку.
- Почему нет пуговиц? - спросил удивленно Фидель.
- Чтобы в случае нужды быстрее сбросить с плеч и схватиться за саблю.
- Настоящая партизанская одежда, - согласился партизан Фидель Кастро.
Нет смысла сравнивать Дагестан с другими странами. Ему хорошо на своем месте. Крыша не течет, стены не покривились, двери не скрипят, в окна не дует. В горах тесно, зато в сердце широко.
- Ты говоришь, что моя земля маленькая, а твоя большая? - спрашивал андиец у одного человека. - Тогда давай поспорим: чью землю скорее обойдем пешком, я твою или ты мою? Погляжу я, как ты будешь взбираться на наши вершины, как будешь карабкаться на наши скалы, как будешь ползать по нашим ущельям, как будешь кувыркаться в наши пропасти!
Я поднялся на самую высокую вершину Дагестана и смотрю во все стороны. Разбегаются вдаль дороги, мерцают вдали огни, где-то еще дальше звонят колокола, земля скрывается в синей дымке. Хорошо мне смотреть на мир, чувствуя под ногами родную землю.
Когда человек родится, он не выбирает себе родину - какая достанется. У меня тоже никто не спрашивал, хочу ли я быть дагестанцем. Может статься, если бы родился в другом месте земного шара, от других матери и отца, не было бы мне земли дороже той земли, где я мог бы родиться. У меня не спрашивали. Но если спросят теперь, что я должен ответить?
Слышу, вдали играет пандур. Знакомая мелодия, знакомы мне и слова.
Ручьи всегда тоскуют по морям,
Но и моря тоскуют по ручьям.
В ладонях сердце можно уместить,
Но в сердце целый мир не уместить.
Другие страны очень хороши,
Но Дагестан дороже для души.
Не пандурист, а сам Дагестан гласит его устами.
Кто увидал и недоволен мной,
Пускай к себе воротится домой.
Старинный обычай: в долгие зимние ночи собираются молодые люди в чьей-нибудь сакле, какая попросторнее, и заводят разные игры. Посадят, например, на стул парня. Вокруг него ходит девушка и поет. А он должен ей отвечать. Потом девушку посадят на стул, а парень ходит и поет. Эти песни не совсем похожи на частушки, но есть что-то общее. Получается своеобразный диалог между поющими. На острое словцо надо ответить еще более острым словцом, меткий вопрос требует меткого ответа. Кто выиграет в состязании, тому дают полный рог вина.
Такие игры происходили и в нашем доме, в нижнем этаже. Я был маленький и не участвовал в играх, только слушал. Помню, что около очага стояло пенистое вино и лежала жареная домашняя колбаса. Посредине комнаты ставили стул на трех ножках. Девушки и юноши сменяли друг друга. Разные велись между ними песенные разговоры. Но под конец диалог посвящался Дагестану. На эти вопросы отвечали хором все, кто был в комнате.
- Ты где, Дагестан?
- На высокой скале, у реки Койсу.
- Что ты делаешь, Дагестан?
- Закручиваю усы.
- Ты где, Дагестан?
- В долине ищи меня.
- Что ты делаешь, Дагестан?
- Стою снопом ячменя.
- Ты кто, Дагестан?
- Я - мясо, поддетое на кинжал.
- Ты кто - Дагестан?
- Кинжал, что мясо собой пронзал.
- Ты кто, Дагестан?
- Олень, что пьет речную струю.
- Ты кто, Дагестан?
- Я река, я оленя пою.
- Ты какой, Дагестан?
- Я маленький, весь умещусь в горсти.
- Ты куда отправился, Дагестан?
- Что-нибудь больше хочу найти.
Так распевали молодые люди, отвечая друг другу. Иногда мне кажется, что во всех моих книгах такие же вопросы-ответы. Только нет девушки на стуле, вокруг которой я бы ходил. Сам себя спрашиваю, сам себе отвечаю. Никто не поднесет и рога с вином, если получается удачный ответ.
- Ты где, Дагестан?
- Я там, где все мои горцы.
- Где находятся твои горцы?
- А! Где их теперь только нет!
- Мир - большое блюдо, а ты лишь маленькая ложка. Не слишком ли она мала для такого блюда?
Говорила же моя мать, что и маленький рот может сказать большое слово.
Говорил же мой отец, что и маленькое деревце украшает большой сад.
Говорил же Шамиль, что пуля пробивает большой корабль. Да ты и сам говорил в стихах о том, что маленькое сердце вмещает огромный мир и большую любовь.
- Почему всегда, поднимая бокал, ты говоришь: "За добро"?!
- Потому что сам ищу добро.
- Зачем ты строишь дома на камнях и скалах?
- Жалко мягкую землю. Там я выращиваю немного хлеба. Даже на плоских крышах я выращиваю свой хлеб. Таскаю землю на скалы и там выращиваю свой хлеб. Такой уж у меня хлеб.
ТРИ СОКРОВИЩА ДАГЕСТАНА
Горцы - вечные путники. Одни отправляются в путь за богатством, другие - за славой, третьи - за правдой.
И вот те, что вышли за богатством, вернулись, добыв его, и теперь наслаждаются результатами своего похода.
И вот те, что вышли за славой, добыли ее и теперь живут, поняв, что она ничего не стоит и что напрасно были употреблены такие усилия.
Но у тех, кто вышел за правдой, оказалась самая длинная, бесконечная дорога. Кто вышел на поиски правды, тот обрек себя на вечное пребывание в пути.
Когда горец отправляется куда-нибудь, он, конечно, берет с собой и осла. На спине этого доброго животного всегда видишь привязанными три вещи: наполненный чем-то большой мешок, тут же, рядом, небольшой бурдючок и тут же, рядом, еще кувшинчик.
Сотни лет находится горец в пути, переходит из аула в аул, из округа в округ. Перед ним шагает его неизменный осел, а на спине у осла мешок, бурдючок и кувшинчик.
В одном богатом краю, когда горец отошел от осла, сытые бездельники начали мучить бедное животное. Кололи его острой палкой, колючками, заставляли взбрыкивать. Негодяям казалось, что осел пляшет от их уколов.
Горец увидел, что над его верным другом издеваются, и обнажил кинжал.
- Лучше бы вы раздразнили медведя, чем горца, - сказал он. Но молодые лоботрясы испугались, попросили прощения и кое-как разными добрыми словами добились того, что горец спрятал свой кинжал. Когда начался мирный разговор, молодые люди спросили:
