Николай Лейкин - На заработках
— Да прочти ты мнѣ письмо-то! крикнула ему Арина.
— Прочту. Надъ нами не каплетъ. Ладьте чай, а я къ тому времени поотлежусь, пробормоталъ Андрей и сталъ потягиваться.
LXIV
На берегу весело горѣлъ костеръ, кипятя воду въ желѣзномъ чайникѣ, подвѣшанномъ на трехъ кольяхъ. Около костра сидѣли Арина и Аграфена. Тутъ-же помѣщался на чуркѣ и Андрей. Онъ былъ безъ картуза и съ всклоченной головой и все еще не могъ окончательно разгуляться отъ сна и позѣвывалъ. Всѣ приготовлялись читать письмо изъ деревни, которое вертѣла въ рукахъ Арина, жаждавшая съ нетерпѣніемъ узнать, что ей пишутъ отецъ и мать. Наконецъ она не вытерпѣла и крикнула:
— Да читай-же, Андрей, письмо! Ну, что ты идоломъ-то сидишь!
— Дай малость разгуляться, отвѣчалъ Андрей. — Вотъ чашечку чайку выпью, разгуляюсь и прочту. Заварила чай-то — ну, и наливай. Чего его кипятить-то!
Арина налила чашки чаемъ. Андрей выпилъ, опять зѣвнулъ, вздохнулъ и принялся разбирать письмо.
— Первое понятно, а что дальше — разобрать трудно, сказалъ онъ.
— Да ужъ читай. Втроемъ-то какъ-нибудь разберемъ, торопила его Арина.
Андрей прочелъ:
— «Любезной дочери нашей Аринѣ Гавриловнѣ отъ родителевъ твоихъ Гаврилы Матвѣича и Анны Савишны… и шлемъ низкій поклонъ и посылаемъ родительское благословеніе на вѣки нерушимое… — вотъ тутъ опять не яственно, пробормоталъ онъ, остановившись.
— Пишутъ-ли, по крайности, что деньги-то отъ меня получили? спрашивала Арина.
— Постой… „А что до телушки“…
— Есть, есть у насъ телушка… подсказала Арива. — Корову послѣ масляной продали, а телушку оставили. То-есть она уже не телушка, а огулявшись, но мы ее такъ только называли. Отелилась она, что-ли? Да нѣтъ, рано ей отелиться. Ей телиться въ концѣ мая.
— „А что до телушки, продолжалъ Андрей и опять остановился. — А что до телушки, то она сказала…
— Кто: сказала? Что ты врешь! Нешто телушка можетъ говорить? улыбнулась Аграфена.
— Чернила-то ужъ такія въ письмѣ, что и самъ писарь по нимъ не разберетъ. Слѣпо.
— Ну, гдѣ-же въ деревнѣ лучшихъ-то взять. Слава Богу, что такія есть, оправдывала Арина.
— „Яловая“… прочелъ Андрей и сообразивъ, продолжалъ:- „А что до телушки, то она оказалась яловая“…
— Господи Іисусе! Да какъ-же это могло случиться?! Все говорили, что стельна, стельна — и вдругъ… Что-нибудь да не такъ… проговорила Арина.
— Нѣтъ, такъ… А что до телушки, то оказалась яловая, и мы ее продали лавочнику… Продали лавочнику и купили“…
— Новую корову купили? удивлялась Арина. — Да на какія деньги имъ купить-то?
— „И купили сѣмена для полосъ“…
— Ахъ, на телушкины деньги купили у лавочника сѣмена. Ну, такъ… А только какъ-же это такъ телушка-то!..
— Бываетъ… поддакнула Аграфена. — Это отъ злыхъ людей, отъ порчи… Кто-нибудь по злобѣ испортилъ. У насъ у старосты въ прошломъ году тоже корова вотъ такъ-то: думали — стельна, зиму кормили, анъ оказалась яловою. Узнали потомъ, кто и испортилъ. Филиппъ Кривой… Староста у него овецъ за недоимки со двора свелъ, и онъ на него по злобѣ и испортилъ ему корову.
— Кто-бы у насъ-то могъ испортить? Мы живемъ безобидно, не ссоримся… недоумѣвала Арина, покачала головой, слезливо заморгала глазами и прибавила: — Вотъ ужъ подлинно: гдѣ тонко, тамъ и рвется! Ни съ кѣмъ мы, кажись, не ссорились… Ну, годъ! На что имъ теперь корову купить?!
— Ты моли Бога, что хоть съ сѣменами-то они теперь стали, перебила Арину Аграфена.
— Ахъ, дѣвушка! Да вѣдь телушку-то жалко!: Ну, читай, Андрей…
— „И посѣялись… но сухо и дождей нѣтъ… такъ что мо… такъ что молоть… Нѣтъ, не молоть… такъ что молебствовать сбираемся міромъ“…
— Ну, скажи на милость! Тамъ дождей нѣтъ, а здѣсь съ одного дожди… сказала Аграфена. — Просушиться не можемъ — вотъ до чего дожди.
— „А за два рубля тебѣ, любезная дочь наша, спасибо“…
— Какъ за два рубля?! Да вѣдь я имъ семь послала! воскликнула Арина. — Сначала два, а потомъ пять…
— Пять-то рублей, должно быть, еще не получали. Далеко вѣдь отъ насъ почта-то, сказалъ Андрей и продолжалъ:-…„дочь наша, спасибо, но этихъ денегъ мало и ты разсорь..! разсорься“… Нѣтъ, не разсорься… „Разсто… разса“… Разсада, что-ли?
— Про капустную разсаду, должно быть, что-нибудь? У насъ дѣйствительно за баней три грядки капусты сажаютъ. Лавочникъ разсаду выведетъ, у него покупаютъ и сажаютъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, не разсада… Другое слово, отвѣчалъ Андрей. — „И ты разстарайся“ — вотъ что… И ты разстарайся и пришли еще рублевъ восемь»…
— Да откуда-же я ихъ возьму? что здѣсь деньги-то на землѣ валяются, что-ли? обиженно заговорила Арина.
— Да вѣдь не получали они еще пять-то рублей… Получатъ и удовлетворятся. «Еще рублевъ восемь на корову. Тогда довольно будетъ. А безъ коровы невозможно… А на Пасхѣ у насъ… пьяные… коровы»… Нѣтъ, не коровы… «А на Пасхѣ у насъ пьяные проходили деревней и у сосѣдей ригу зажгли отъ трубокъ, такъ что «наша баня погорѣла»…
— Вотъ насланіе-то! заговорила Арина и заплакала.
Чтеніе письма прервалось. Андрей началъ пить чай. Арина отъ горя не дотрогивалась до чаю. Андрей утѣшалъ ее, говоря:
— Ну, чего ревешь-то? Дѣло Божье… Да и на что имъ лѣтомъ баня? Можно и въ рѣчкѣ помыться, сосѣди въ баньку свою пустятъ, ну, а къ зимѣ, Богъ дастъ, построятся.
Напившись чаю, онъ, хотя съ трудомъ, но дочиталъ и окончаніе письма. Дальше въ письмѣ стояло слѣдующее:
«А насчетъ упокойницы Акулины сообщили въ домъ, что померла. И всѣ очень убивались и плакали, и продали пѣтуха и служили панихиду по ейной душѣ. А ребенокъ ейный здоровъ и просятъ они насчетъ армяка ейнаго и одежи, чтобъ прислали съ оказіей. У нихъ очень голодно въ дому, такъ что еще хуже насъ, а денегъ никто не шлетъ»…
— Свой, что-ли, мнѣ имъ армякъ-то послать? Акулининъ армякъ мы съ демянскими бабами проѣли, говорила Арина. — А изъ платья что-же? Душегрѣя и платьишко при Акулинѣ въ больницѣ остались. Чулки ейные у меня есть шерстяные, но рваные, дыра на дырѣ. Потомъ есть платокъ ситцевый, тоже рваный…
— Поѣдешь въ деревню, сама имъ отдашь. Стоитъ-ли рвань-то съ оказіей пересылать! Эко, подумаешь, наслѣдство! проговорила Аграфена.
Наконецъ Андрей дочиталъ письмо до конца. Оно кончалось поклонами отъ дальнихъ родственниковъ, поклономъ Аграфенѣ отъ ея матери.
— Жива старуха — ну, слава Богу! воскликнула Аграфена радостно и перекрестилась, — а ужъ я уѣхала, такъ куда плоха она была. Кашляла и откашляться не могла… — Грудь сдавило. Вотъ тоже ничего не пишетъ, а вѣдь я ей четыре рубля послала.
— Сказано, сказано… подхватилъ Андрей. — О деньгахъ сказано: «шлетъ родительское благословеніе на вѣки нерушимо и благодаритъ за деньги»…
Письмо было дочитано, Андрей передалъ его Аринѣ и сказалъ:
— Отоспался я за день-то… Ночью работать буду… Напиленныхъ-то дровъ только не много, чтобы колоть ихъ. Не помнитъ-ли со мной кто изъ васъ сегодня ночью? спросилъ онъ у дѣвушекъ.
— Я не могу… отвѣчала Арина. — Смучилась я сегодня съ этой Анфисой… Всю душу она у меня вытянула. Да вѣдь и обратно пѣшкомъ шли верстъ двадцать. Нѣтъ, мнѣ только-бы прикурнуть. Страхъ какъ спать охота.
— Ну, я съ Андреемъ поработаю. Мнѣ спать не больно хочется, вызвалась Аграфена. — Завтра отосплюсь.
Она весело улыбнулась, подмигнула Андрею и прибавила:
— Только ужъ ты за это завтра подсолнухами угости.
— Ну, вотъ… Стоитъ объ этомъ разговаривать! Баранокъ даже завтра къ чаю фунтъ куплю, отвѣчалъ Андрей и сталъ скручивать изъ газетной бумаги махорочную папиросу.
LXV
Напившись чаю, Андрей и Аграфена принялись пилить дрова, а Арина, закутавъ голову въ байковый платокъ, а сама завернувшись въ армякъ, полѣзла подъ шалашъ спать. Легла Арина усталая, совершенно измученная, но судьба не послала ей спокойнаго сна. Мѣрное шипѣніе пилы, врѣзывающейся въ мокрое дерево, начало уже навѣвать на Арину сонъ, но вдругъ шипѣніе пилы остановилось и Арина услыхала веселый говоръ Андрея и Аграфены. До Арины донесся даже смѣхъ Аграфены и выкрикъ ея: «оставь, не балуй»! Арина вздрогнула и стала прислушиваться къ говору, но о чемъ говорили Андрей и Аграфена, разобрать она не могла. Въ сердцѣ Арины мгновенно заговорила ревность, Арина не утерпѣла и вылѣзла изъ-подъ шалаша, дабы посмотрѣть на Аграфену и Андрея. Свѣтъ отъ костра давалъ возможность видѣть все явственно. Аграфена и Андрей стояли другъ противъ друга, держась за концы въѣвшейся въ дерево пилы, и оба улыбались. Андрей что-то шепнулъ Аграфенѣ, Аграфена перегнулась къ Андрею, размахнулась и шутя, сшибла съ головы его картузъ. Замѣтивъ, что Арина выставила изъ-подъ шалаша голову и смотритъ на нихъ, Андрей и Аграфена тотчасъ-же перестали разговаривать. Поднявъ картузъ, Андрей смущенно спросилъ Арину:
— Чего тебѣ не спится-то? Говорила, что намучилась, а сама не спишь.
