Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего
Глава девятая
Первое, что увидел Фархад, когда открыл глаза, было небо. Оно было пронзительно синее, уходящее в такую даль, что захватывало дух. Не помнил он, когда он в последний раз смотрел так в небо. Обычно мы редко поднимаем голову, чаще смотрим под ноги, чтоб не упасть, а когда случайно поднимаем голову, останавливаемся, пораженные его величием. И забываем мы, о чем думали только что, что тревожило нашу душу не давая уснуть по ночам, настолько никчемными они теперь кажутся перед этим величием силы и вечности. О, Аллах, сколько жизней можно было бы спасти, сколько душ оберечь от греха, если бы вовремя посмотреть на небо. И сквозь гул, который раздается в голове, покой медленно растекается сверху вниз по телу, освобождая его от всех злобных мыслей и поступков, и засыпаешь ты, отныне спасенный.
Он спал, лежа на повозке, которая медленно поднималась в гору. Впереди рядом с кучером, свесив сбоку ноги, сидела Габриэлла. Иногда она поворачивалась к Фархаду, который лежал без сознания, с перебинтованной головой, поправляла на нем шинель, и снова смотрела на дорогу.
Вчера, после взрыва она одна осталась стоять на месте, не шелохнувшись. Ни один осколок не задел ее, только оглохла она на первое время, постепенно, звуки стали возвращаться и первое, что она услышала стоны тех, кто минуту назад шли с ней рядом. Она оглянулась, никого рядом не было, и тогда она пошла на стон, он раздавался справа. И чуть не упала наткнувшись на изуродованное тело молодого Аурелино. Он еще был жив, точнее тело его еще жило, страдало от боли, и не могла определить Габриэлла, что она сейчас ему желает, выздоровления или скорой смерти. Конец наступил скоро, и все это время рядом с Аурелино сидела Габриэлла, положив голову его себе на колени. И спокойно ушел из жизни молодой солдат. Закрыв глаза ему и поцеловав на прощание, Габриэлла осторожно встала, словно боялась потревожить его сон. Словно во сне переходила она от одного к другому и не верила, что все они погибли. Уходить собралась она, когда вдруг снова услышала слабый стон. И уже через минуту она двумя руками разгребала черную, жирную землю с толстыми корнями многолетних полевых трав, глубоко впившихся в почву, настолько сильно и цепко, что даже взрывная волна не могла оторвать их друг от друга. Фархад, засыпанный тяжелыми комьями земли, был в тяжелом состоянии, глаза были закрыты, и лишь, иногда, он слабо постанывал; левая рука его лежала неестественно вывернутой и вся была залита кровью. Габриэлла за последнее время такие раны видела уже не раз и поэтому первым делом схватила бинт, что носила с собой и крепко перевязала его руку повыше локтя. Но когда она попыталась приподнять его, он, громко застонав, потерял сознание. И все же ей удалось высвободить его, и приподняв за правую руку, взвалить себе на шею. Сколько она так шла, не знает, она просто шла, и главное для нее было вывести его к людям. А кто там будет впереди, ее уже не интересовало, раненый человек уже перестает быть воином, он просто больной. И долг каждого помочь человеку в беде. Но только к полудню она увидела на дороге повозку. И снова ей повезло. Этот день действительно стал для нее счастливым. В повозке ехал одинокий старик, и его не нужно было ни о чем просить. Он сам, остановив свою хромую лошадь, бросился к Габриэлле. Вдвоем они подвели Фархада до повозки и уложили поверх старого, мятого сена, что лежало внутри. Старик, сняв с себя выцветавшую шинель, укрыл им Фархада, причитая по поводу его раны.
- Нет, руку видать, он потеряет, - говорил он сам себе, - на чем висит она, не пойму, одни ошметки. А ты, доченька садись сюда, - и он указал ей место рядом с собой, - здесь, на подушке, мягче.
- Спасибо, дедушка. А вы куда едете?
- Домой, в сторону Валенсии.
- А как здесь оказались, так далеко от дома?
- К сыну ехал. Раненый он был, лежал тут недалеко. Мне о нем весточка была.
- Ну как, нашли его.
- Нашел. Могилу его у госпиталя нашел.
- Простите.
- Хорошо хоть знаю, где могила его. Кончится это безобразие, жену привезу. А если бы погиб где-нибудь в бою, или утонул к реке, где искал бы его? Нет, так лучше, слава богу.
Ужас охватил Габриэллу, когда до нее дошло, чему радуется этот человек. Уже одно то, что он нашел могилу своего сына, стало ему утешением. Сколько семей в округе будут смотреть на него с завистью, ибо для них не будет и этого.
- За кого он воевал?
- Не знаю. Разве это имеет значение?
- И у тебя нет ни к кому ненависти?
- Есть.
- И к кому?
- К дьяволу.
- К кому.
- К дьяволу, - снова повторил старик, и посмотрел на Габриэллу. - Это дьявол сейчас правит на нашей земле. Засел он в душах людей и забыли они бога. И отвернулся он от нас, от Испании нашей.
- Навсегда? - с испугом спросила Габриэлла, веря каждому слову этого старика, которого видела первый раз в своей жизни. Долго молчал старик, глядя на дорогу, по которой они медленно передвигались. Габриэлла подумала, что старик не слышал ее вопроса, и хотела его повторить, когда старик ответил.
- Нет, Бог милосердный. Простит он нас.
- А скоро простит? - с надеждой спросила его снова Габриэлла, словно старик все знал.
- Когда ужаснутся люди от крови.
Некоторое время ехали они молча, потом старик начал говорить. Казалось, он говорил сам с собой, негромко, с расстановкой, иногда останавливаясь, прислушиваясь к словам.
- Кровь, она как вино, такая же красная, бурлящая. Разница только в возрасте. Вино чем старше, тем вкуснее, у людей наоборот, старая кровь не пьянит. Потому и погибают на войне чаше молодые, кровь их для дьявола вкуснее. Но, как и вино, вид крови вначале разжигает человека, веселит его, играют мускулы его, хочется показать себя всему человечеству, посмотрите мол, видели ли вы когда-нибудь такой силы и красоты. Потом она сводит с ума, и уже ни о чем не думают люди, только чтобы было этой крови больше и больше, но не наступает успокоения и, наконец, приходят они в ужас от содеянного и тогда, когда человек впервые вздрагивает от вида своих кровавых рук, он снова взывает к Богу. И Бог возвращается, и прощает своих неразумных сынов, - сказал старик, а затем тихо добавил, - только сына моего он больше мне не вернет.
Потом старик, звали его Хуан, надолго замолк, лишь изредка понукая лошадь, Габриэлла не решалась его беспокоить. Несколько раз их повозку останавливали люди в военной форме, одни из них были на конях, другие пешие, кто они были, Габриэлла не помнила. Не смотрела она на них, стараясь хоть как-то облегчить страдания Фархада. А солдаты, подъехав ближе, посмотрев на раненого, лежащего в повозке, потом на старика и наконец на Габриэллу, осеняли себя крестом и быстро удалялись прочь. Ближе к вечеру они прибыли в небольшую деревушку, где рядом с церквушкой, стоявшей посереди площади, в небольшом домике, жила женщина, которая когда-то давно проучилась два года в Мадриде на врача, но не закончила его, потеряв от любви голову к молодому цыгану и убежав вместе с ним. Спустя три года цыгана убили во время одной попойки в этом селе и она с маленькой дочуркой осталась тут же, рядом с его могилой. Знания, полученные за годы учебы, не прошли даром, и она помогала всем, чем могла, и если кому-то становилось легче после ее советов, она была безмерно счастлива. Война внесла в ее жизнь свои коррективы, и она научилась делать многое того, что раньше делать не решилась бы. Вид крови и ужасные ранения ее больше не пугали, много их она перевидала за эти два года. Хосе слышал о ней, когда несколько месяцев назад проезжал через это село, и теперь он прямо подъехал к этому дому. Габриэлла зашла в дом и через несколько минут вышла оттуда в сопровождении еще не старой, полноватой женщины в черном платке. Одного взгляда ее на раненого было достаточно, чтобы понять всю серьезность ситуации.
- Помогите перевести его в комнату, он много крови потерял.
- А жить он будет? - задала глупый вопрос Габриэлла.
В ответ женщина рассердилась.
- Мне некогда слушать глупые вопросы, а тем более отвечать на них. Быстро помоги мне его поднять. Живо.
И втроем они внесли Фархада в комнату и уложили на стол, над которым горела большая лампа. Женщина подошла сделала язычок пламени больше, и комната осветилось ярким светом. Взяв ножницы, она разрезала рукава гимнастерки, и когда плечо и рука оголились, Габриэлла вздрогнула, настолько рана была ужасной.
- Руку надо будет отсечь, -твердо сказала она и приказала Габриэлле: ты будешь его держать за голову, а ты - за ноги. - Она повернулась к Хосе, и он подчинился. - Только держите крепко, я постараюсь все сделать быстро.
Горячая вода у нее всегда стояла на плите. В другой кастрюле кипели хирургические инструменты. Дочь ее, молодая девушка лет двадцати, помогала ей. Омыв рану и прочистив спиртом все что можно, руки, инструменты, наконец, все место ранения, Фархад вскрикнул, она, взглядом приказав Габриэлле крепче держать его голову, начала свое дело. Все закончилось довольно быстро, но когда отсеченная рука Фархада с глухим стуком ударилась об пол, Габриэлла потеряла сознание. Фархад тоже был без сознания. Только старый Хосе крепко держал его за ноги, хотя в этом не было никакой надобности. Из глаз его текли слезы.
