Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе
Александр, услышав шум, встал с постели и пришел к брату».
- Помилуй, Николаша! —сказал он, войдя,—что у тебя за шум? Ты забыл, что не один живешь в гостинице. Что за гадости!
— Что ж мне делать вот с этим?..— отвечал Николаша, указывая на Грушницкого.
— Зачем же его приглашал?
— Я не приглашал этого нахала, он - сам насильно вошел.
— Так выпроводи его.
- Я просил его выйти; не хочет, все буянит.
— Так вели его вытолкать, пошли за дворником, за людьми.
— Желал бы я видеть, кто и как Грушницкого вытолкает вон!—сказал адъютант.—Ведь придет же в голову дураку такая глупость.
— Сейчас удовлетворю ваше желание,—отвечал Александр и позвал человека.
« Что вы хотите делать?»-спросил Грушницкий.
- Приказать вас вывести, если вы не уйдете добровольно,—отвечал капитан.
— О! Если вы смеете думать, что можете таким образом обходиться со мною, с Грушницким,— молвил он, ударив себя кулаком в грудь,—так я вас проучу!
С этим словом он схватил пистолет, лежавший возле кровати Николаши, и, целясь будто в Александра, выстрелил. Пуля свистнула и, пробив стекло, вылетела через окно на двор. Разумеется, Пустогородов-старший остался невредим. Люди, подобные Грушницкому, не убивают, им необходимо только производить эффект: в том все их честолюбие.
После выстрела адъютант сел на кровать, взял в руки кинжал и, олицетворяя собою Роландо фуриозо, сказал с важностью:
— Первого, кто подойдет ко мне, посажу на кинжал!
Слуга, посланный за людьми, возвратился в испуге.
— Александр Петрович!—сказал он,—по выстрелу из гостиницы побежали за полицией.
Это было справедливо. Неотаки, неусыпный блюститель порядка в своем доме, давно уже знал о происходившем в комнате Николая Петровича. Видя, что дело берет оборот серьезный, услышав наконец выстрел и опасаясь ответственности, он послал дать знать обо всем полиции.
— Прибери скорее свои карты да понтерки; спрячь все это в мою комнату, хоть в печку,— сказал Александр брату; потом, обращаясь к гостям, прибавил:—А мы с вами, господа сядемте в преферанс; другие притворятся, будто держат пари. Исписывайте стол как можно более. Вы, господин Грушницкий, извольте положить кинжал, иначе, ни мало не прикрывая, я выставлю перед полицией ваше поведение во всей его гнусности; в этом даю вам честное слово.
Грушницкий медленно встал, положил кинжал, взял шапку и хотел уйти.
— Нет, теперь не извольте выходить,— молвил Александр,— иначё полиция будет вправе иметь подозрение; надо, чтобы она застала здесь всех, как будто ничего не было.
— Вы разве впустите полицию сюда?—спросил адъютант.
— Как же не впустить после такого шумами пистолетного выстрела ночью, в гостинице?
Стол меж тем привели в порядок; все уселись кругом. Четверо притворялись, будто играют в преферанс, другие держали мнимые заклады, все шло хорошо. Один Грушницкий ходил быстрыми шагами вдоль комнаты.
— Нет, господин Николай Петрович,— сказал он,—я вам этого не подарю никогда; завтра же с вами стреляюсь, не то...
— Я вас прошу, господин Грушницкий,— прервал Александр,—оставить это; право, теперь не время...
— Ни теперь, ни когда-либо не оставлю! — произнес гневно адъютант, ободряясь тем, что его просят.— Завтра же утром стреляюсь с вашим братом насмерть: один пистолет заряженный, другой нет. Если ваш брат откажется от поединка, то, где бы я с ним ни встретился, или убью его как негодяя, или надаю пощечин; заверяю вас в том моим честным словом!
Едва Грушницкий вымолвил эти угрозы, как слуга, вышедший из комнаты, занимаемой Александром, сказал вполголоса капитану:
— Полицмейстер стоит здесь, в передней; не велел о себе докладывать; а на дворе обход.
— Хорошо! Ступай к себе в те же двери, откуда пришел,—отвечал Александр, Немного погодя он закричала
— Человек!
Слуга явился из прихожей.
— Кто там? — спросил капитан.
— Не знаю-с, какой-то офицер.
— Спроси же, кто он и кого ему нужно?
Слуга пошел и тотчас возвратился с ответом:
— Это полицмейстер; спрашивает постояльца здешнего номера.
— Так проси же его сюда.
Низенький, толстый офицер вошел в комнату; в его чертах выражалась простота, подернутая, однако, некоторою хитростью. Он вежливо поклонился всем и сказал:
— Позвольте узнать, кто занимает этот номер?
— Я. Что вам угодно? — спросил капитан Пустогородов, продолжая смотреть в карты.
— Это вы, Александр Петрович! А мне сказали, что здесь стоит ваш братец.— Немного погодя он прибавил: -Вы, верно, меня не узнаете?
Александр, посмотрев на него, вдруг вскочил со стула и бросился обнимать.
— Виноват! Не узнал вас! Господа, рекомендую вам моего старого знакомца,—сказал капитан, обратись к гостям.—Я находился у него в роте, когда был разжалован: этот добрый и благородный человек, спасибо ему, смягчал мне; сколько мог, жестокую жизнь. При нём не должно играть в преферанс; он враг всех коммерческих игр: банк —вот его любимое занятие. Нечего делать, для своего старого ротного командира я заложу фараон, хотя ненавижу эту игру.
— Я перестал совершенно играть в банк, даже и карт не беру в руки с тех пор, как женился,—отвечал полицмейстер- Слава богу, что вас вижу здоровым, Александр Петрович. Я знал, что вы в городе, хотел было с вами по-
видаться, но подумал: он теперь капитан, зачем напоминать ему неприятное время!
— Как вам не грешно! Я никогда не забуду, чем вам обязан… Хорошо, что вы более не играете: это была в вас пагубная страсть. Помните ли, как вы меня учили, когда адъютанты начальников метали банк, ставить темные карты и раздирать их, уверяя, будто они убиты? Помните ли, как я упрямился и не хотел задаривать людей, которые в ту пору могли быть мне полезны?
— Как же, очень помню. Я всегда дивился вашему упрямству. Но я заговорился и забыл, что по делу к вам приехал: у вас в комнате слышали выстрел, и о вечера, сказывают, играли в карты.
— Точно. Вот господин Грушницкий... (адъютант смутился, Александр нарочно кашлянул) взял братнин пистолет и, рассматривая его, задел как-то курок; пистолет выстрелил. В карты мы действительно играем с вечера? вы
сами нас видите.
— Да! Вы за преферансом! Но мне наговорили, что у вас банк, что игроки между собою перессорились и в кого-то выстрелили из пистолета.
— Если б выстрелили в человека, можно ли в этой небольшой комнате не попасть в него? А вы сами видите, что мы все целы.
— Разумеется. Да как бы мне, Александр Петрович, переговорить с вами несколько слов?
— Сделайте милость! — отвечал капитан и повел его в свою комнату. Они сели.
— Я знаю, Александр Петрович, что у вас играли в банк,—тихо сказал полицмейстер,—что Грушницкий в вас выстрелил; но жалобы нет, банка я не застал: стало быть, все кончено. Остается поединок, на который господин адъютант вас вызывал: я сам это слышал, своими ушами; прошу не пенять, если я доведу об его вызове до сведения коменданта; во-первых,- по обязанности своей, тем более что мне же приказано смотреть, чтобы он не наделал каких- либо проказ; во-вторых, я хочу избавить вас от последствий, неразлучных с поединком; а потому и прошу дать мне подписку, что вы не выйдете по его вызову — это необходимо. В противном случае я вынужден буду оставить здесь полицию, а сам ехать тотчас же уведомить обо всем коменданта.
Напрасно уверял его Александр, что между ним и адъютантом не было и помина о поединке. Полицмейстер требовал подписки. Капитан должен был исполнить его желание, хотя и не сознавался, что между ним и Грушницким были неприятные объяснения.
Полицмейстер уехал. Александр возвратился в комнату брата.
— Ну, Пустогородов, не угодно ли вам выбрать секунданта? — сказал Грушницкий, взяв в руки шапку,—я вас ожидаю завтра в семь часов утра, в лесу у четвертой версты по Московскому тракту. А вас всех, господа, приглашаю быть свидетелями поединка.
— Которого не будет! —отвечал Александр.
— Позвольте вас спросить, почему? — возразил адъютант. .
— Потому что, во-первых, это было бы сумасшествием с моей стороны с вами стреляться; а во-вторых, вы уже в меня выстрелили.
— Я не вас вызываю, а брата вашего! Но если вы это принимаете на свой счет, тем лучше. Извольте мне объяснить, почему драться со мною было бы сумасшествием с вашей стороны, а?
Тут Грушницкий, сжав кулак и грозя им, сделал несколько шагов к капитану. 0
— Стой тут и ни шагу вперед! — возразил Александр, вскакивая в бешенстве со стула.— Еще полшага, и все для тебя кончено!
Грушницкий остановился. Капитан, пришедши в себя, хладнокровно прибавил:
— Я с вами стреляться не буду, чтобы не запятнать своей доброй славы; вы не стоите, чтобы я имел с вами дело!
