Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе
Они стали играть по сто рублей за партию.
Все вошли в бильярдную смотреть на игроков. Забулдыгин, едва держась на ногах, не попадал в шары. Армейские офицеры, бывшие в накладе от игры с ним, подстрекали его разными насмешками и бились с ним об заклад, что он проиграет. ЗаклаДы увеличивались более и более. Наконец офицер, который за других держал заклад, не захотел продолжать и спросил выигранные деньги. Забулдыгин, облокотясь о бильярд, начал расплачиваться. Закладчики торжествовали, несмотря на восклицания пьяного игрока, который сопровождал пуки ассигнаций словами:-
— Бароны! Фоны! Напоили и обыграли... Молодцы! Не люблю тех, которые, проигрывая, не платят долгов! В это мгновение подошел молодой гусарский офицер со всеми приемами истинного немца.
— Вам сколько угодно?—спросил Забулдыгин.
— С чего вы взяли, что я хочу ваших денег?—отвечал презрительно офицер дурным русским языком.
— Да ваши земляки обобрали меня совершенно по-жидовски.
— Послушай, негодяй!..— воскликнул молодой офицер вне себя, замахиваясь рукою.
— Ха, ха, ха! Не горячись, пожалуйста, теш }ипдег Негг!—отвечал Забулдыгин.— Если хочешь дать пощечину... вот тебе моя щека: мне к этому не привыкать!.. А как начну сам по вас, господа, козырять!.. Хоть, быть может, многим это и не в диковинку, да не достанет духа сознаться; и верно, здесь испытать не хочется этого теперь.
— Молчи, негодяй!..— воскликнуло несколько голосов,— не то заставим тебя прикусить язык.
— Кто эти храбрецы?.. Пускай подходят!.. Хотят они стреляться?., готов, и это не будет мне впервые! Что же? Не идете!.. Ха, ха, ха!
Неотаки подошел к Забулдыгину и сказал, что кто-то ждет его в буфете. Шатаясь, он вышел. Двери за ним затворились, и никто более его не видал. Немного погодя содержатель гостиницы возвратился в смущении из буфета.
— Что, брат! Не кабачное это происшествие? — спросил майор Лев, смеясь.
— Сделайте милость, оставьте!—отвечал трактирщик,— мне так совестно пред всеми... этого более не случится.
— А что ты сделаешь? — спросил майор.—Как ты ему запретишь войти сюда?
— Помилуйте! Да это бесчинство!..— отвечал Неотаки.— Только комендант проснется, я тотчас пойду просить избавить меня от этого срамника, нет сомнения, что его вышлют из города... ведь это соблазн и разврат!
— А комендант спит после обеда? Ну, так в полной форме комендант!—заметил один из присутствующих.
Мало-помалу все разошлись, чтобы опять вечером собраться на партию.
Таким образом молодежь проводит время весною в главном кавказском городе. Не весело, но все-таки не так скучно, как бы могло быть. Братья Пустогородовы прожили таким образом недели три; наконец назначен был день выезда на воды. Николаша ознакомился со всеми и вообще понравился, потому что пометывал у себя в комнате, то банк, то штос, и постоянно выигрывал. Оттого проигрывающие ухаживали за ним не придерживаясь мудрой пословицы: «играй, да не отыгрывайся!» Александр не участвовал в игре и вел самую скромную жизнь. Между тем Николаша, чтобы не мешать брату, как скоро очистился номер на Савельевской галерее, перешел туда и проводил целые ночи за игрою. Накануне отъезда братья, отобедав в зале, сидели в столовой у окошка, между двумя ломберными столами, прислоненными к простенкам, на которых висели два зеркала. Около них было несколько офицеров, занятых между собою разговором. Николаша, уславливался с игроками — провести последний вечер у него и наиграться вдоволь. Только что они уговорились, как адъютант, с довольно наглым взором, взъерошенными волосами на голове, подошел к сидячей группе. Легко можно было заметить, что этот молодой человек дерзок в обращении, не по природному влечению, но по принятому образу поведения, основанному на расчете и на желании прризвесть особенное впечатление.
— Здорово, Пустогородов! — сказал он резким басом, протягивая руку Александру.
Тот посмотрел на него со вниманием и холодно отвечал:
— Грушницкий, кажется?
— Да!.. Только что приехал, послан по важнейшему поручению.
И Грушницкий окинул взором всех присутствующих, желая насладиться впечатлением, произведенным его словами. Увидев, однако же, что никто не обращает на них внимания, он сжал губы и улыбнулся с досадой; потом повернулся к зеркалу и, с полным самодовольством поправляя волосы, то есть, растрепывая их еще более, спросил:
— Имеете ли известие о вашем брате?
— Вот он! — отвечал Александр, указывая на Николашу.
— А! Пустогородов! Здравствуй, старый товарищ! Помнишь ли, когда мы были вместе?..
Тут он с восторгом кинулся на Николашу.
— Помню!..— отвечал холодно меньшой Пустогородов, с умыслом напрягая голос в этом слове.
— А! Вижу, ты все еще, Николай Петрович, помнишь меня несносным искателем приключений... как ты называл меня! —возразил Грушницкий, продолжая охорашиваться перед зеркалом!.— Нет, брат, я уже не то, что был. Несправедливость, злоба людей,— тут он вздохнул,— состарили меня преждевременно. Что я перенес... рассказать невозможно! Никто меня не понимает, не умеет ценить!
— Да какими судьбами ты еще существуешь на земле?—спросил Николаша.—Мы все читали записки Печорина.
— И обрадовались моему концу! — прибавил Грушницкий. Потом, немного погодя, перекидывая эксельбант с одной пуговицы на другую и не спуская глаз с зеркала, он промолвил со вздохом:
— Вот, однако ж, каковы люди! Желая моей смерти, они затмились до того, что не поняли всей тонкости Печорина. Как герой нашего времени, он должен быть и лгун и хвастун; поэтому-то он и поместил в своих записках поединок, которого не было. Что я за дурак, перед хромым
лекарем, глупым капитаном и самим Печориным хвастать удальством! Кто бы прославлял мое молодечество?.. А без этих условий глупо жертвовать собою. Вот здесь —дело иное!..
И став боком, он протянул руку, будто держит пистолет, устремив глаза в зеркало.
— С чего же взяли эту историю?
— Мы просто с Печориным поссорились, должны были стреляться; комендант узнал и нас обоих выслал к своим полкам.
— Однако ты очень потолстел, Грушницкий,—заметил Николаша.
Вместо ответа адьютант, все еще стоя перед зеркалом, схватил себя руками в перехват и показал, что полы сюртука далеко переходили одна за другую.
— Полно,— возразил Николаша,— сюртук широко сшит.
— Гм! — пробормотал Грушницкий и спросил:—Где ты живешь?.. Будешь дома вечером?
— Я здесь стою, в гостинице; буду вечером дома... только занят.
— Понимаю, будешь играть! Очень хорошо, я зайду к тебе.
Николаша не отвечал ничего.
В шесть часов к Пустогородову-младшему собралось пять игроков. Один из них тут же заметил, что незачем терять дорогого времени. Другие нашли это замечание весьма справедливым и мудрым. Подали стол и карты. Николаша метал банк. Игра была крупная. Груды золота и кипы ассигнаций лежали на столе. Все внимание играющих сосредоточивалось в глазах: понтеры устремляли взор на карты, которые в руках банкомета ложились направо и налево; Николаша глядел попеременно то на колоду, которую метал, то на карты понтеров, стоящие на столе. Любопытно и забавно смотреть на стол, окруженный игроками: различные страсти волнуют людей! В чертах шулера вы заметите борьбу корысти с опасением лишиться доверия тех, которых он, по расчету, наверное, должен обыграть; ему хочется поддернуть карту, и он не решается, боясь, что заметят и более не станут его принимать. Ему, однако ж, нужно обобрать ближнего: все помышления его основаны на этом расчете. Другие играют для того, чтобы быть всегда в выигрыше: эти люди не платят проигрыша, и получают деньги, когда им везет счастие, не заботясь о том, что будут о них думать; они ставят большие куши, гнут до невозможности, переносят унижение, личные оскорбления, и все-таки они в выигрыше. Есть еще такие, которые, не имея страсти к игре, смотрят на нее как на средство обогащения; они хладнокровны, дорожат, из расчета, добрым именем и всегда мечут: таков был Николаша. Упомянем еще об особенном разряде игроков: это люди расчетливые, по большей части из немцев. Им нет возможности много выиграть, зато и нет средств много проиграть: они ставят небольшие куши и отписывают всегда часть выигрыша про запас. Наконец, тот истинный игрок, в котором кипит страсть неодолимая: он любит деньги столько же, сколько необходимы для него сильные ощущения; он суеверен, расточителен в счастии, доволен малым, скромен и покорен жребию в несчастии. Этого рода человек предпочитает понтировать; вы никогда не заметите в его телодвижениях признака гнева или досады, но всматривайтесь, и вы увидите, как на лице его попеременно бледность сменяет румянец, а румянец бледность, как черты вытягиваются, глаза расширяются, взор приковывается к картам, надающим направо и налево, губы рдеют и дрожат, чубук остается забытым во рту, волосы от напряженного внимания становятся дыбом; он едва переводит дух; в нем происходит борьба нетерпения с желанием продлить роковую минуту. Карта падает налево —его состояние удвоено: он обладает сокровищами! Карта ложится направо —и он теряет все состояние; должен жить в лишениях, нужде, словом, упасть в преисподнюю! В воображении своем он перебирает прошедшее и сравнивает его с будущим. Но, господа строгие судьи, не говорите о нем с таким презрением: это невольный раб страсти всепоглощающей!
