Василина Орлова - Родина слонов и кенгуров
- Вот такие дурацкие отзывы о бескорыстной работе, - проворчала Ика.
Аккуратно сложив стопкой все тетрадки о дракончиках, она смаху их разорвала.
- Ай! - Воскликнула Ляля. - Что ты делаешь! Как ты можешь распоряжаться тем, что принадлежит уже истории?..
- Не тебе решать, что принадлежит истории, а что нет. - Отмахнулась Ика.
- Я молодое многообещающее поколение и историческая правда за мной, приняла боевую стойку Лялька.
- Тихо, дети. - Сказала я. - Все еще впереди. Что же касается обрыков... Если рукописи не горят, то и рвать их бесперспективно. Дайте сюда листочки, я их склею...
Дальше были стихи.
СТИХИ
Жил-был король.
Цвет любил голубой.
Голубой компот,
Голубой шоколад.
Не было с ним сладу
Хотел мармеладу!
И тоже голубого.
Да где ж достать такого?
И очень хотел
Птицу голубую.
И никакую другую!..
Жил-был падишах,
Во дворцах,
А не в шалашах.
Да и во дворцах
Непростых
В золотых.
И что же твоится такое!
Этот любил все золотое!
Так вот.
По веленью падишаха
Всюду цвет голубой
Превратили в золотой.
Ах, разгневался
Наш король!
И пошел на падишаха
Войной!
Вот это был бой!
Впрочем,
Пусть они спорят
Из-за красок разных.
Оставим
Этих глупых персон.
Только скажем,
Чтобы стало ясно,
Это был только сон.
Голубой - золотой,
Золотой - голубой.
Эй, лежебока! Вставай!..
- М-да, а казались лучше. - Не смогла я скрыть разочарования.
- Много вы понимаете, старикашки! - Опять нахамила Лялька.
Мне это уже активно не нравилось. Но я взяла себя в руки. Более того, ласково погладила девочку по шелковым волосам. И поймала себя на мысли: как странно, что в этом резком ребенке складывались такие милые строчки.
- А вот мое, - застенчиво протягивает листки Ика.
МЫКИАДА
(ПОЭМА)
Плантации клюквы возделывать рад,
весь день, как король, на природе,
жил Мык косоглазый, о ком говорят,
что он и помрет в огороде.
Два глаза у Мыка: один на восток,
другой, извините, на запад.
Заглянешь в них в оба - приходишь в восторг,
охота и прыгать,
и плакать.
- Как жись, дядя Мык?
он не пык и не мык,
приветливо водит глазами.
И те, кто не очень к такому привык,
бывало, косели и сами.
За шесть деревень, за пятнадцать дворов,
в другом, стало быть, королевстве,
жил Нок,
завиватель коровьих хвостов,
известный в означенном действе.
О, эти хвосты, покорявшие глаз,
О, эти могучие роги!
Ах, как на лепешках скользили подчас
босые крестьянские ноги!
И с грустью глядел добродетельный Нок
на это из грязного хлева,
поскольку у Нока не числилось ног
с рожденья ни правой,
ни левой.
Бывало, на свадьбе зальется кларнет,
заплачут электрогитары.
Сплясать бы, да ног-то по-прежнему нет,
и горестно Ноку без пары.
- Как жись, дядя Нок,
Плоховато без ног?
и тихо беседа начнется.
Мол, ноги... Что ноги? Какой от них прок?
Безногий вовек не споткнется.
Однако не долго как Нок, так и Мык
отчаянно жизнь прожигали.
Война разразилась,
и их, горемык,
к защите отчизны призвали.
Нока - к одной, а Мыка - к другой.
Враждующие державы...
И обе деревни
веселой толпой
героев в поход провожали.
Вот мухобойщиков строится полк:
оптические мухобойки,
гнедые усы,
терпкий запах сапог,
амбре от вчерашней попойки.
Ровняя в шеренгах лихих поросят,
в сражениях жарких проверенная,
копыто к копыту,
за рядом ряд
выстраивается кавалерия.
Послышались крики: "Виват королю!"
то верной своей армаде
король предъявляет персону свою
при полном, понятно, параде.
При звездах, погонах, в крестах и парче.
Дрожите, монархи-соседи!
С державой и скипетром он, и ваще
на белом велосипеде.
О, полководец!
Неполеон!
Любимый народом образ:
бинокль, полмешка запасных корон
и старый походный глобус.
Оркестры грянули марш-гопак.
Хоругви пыхнули цветом розы.
Визг свиноматок, брехня собак,
галдеж детишек да бабьи слезы.
- Солдаты! Воины! Цвет страны!
Не опозорьте!
Не посрамите!
Мы на пороге большой войны,
Я свято верю! Вы победите...
Покинув клюквенный уголок,
шагал в строю с боевой лопатой
Опасный снайпер: глаз - на восток,
ну, а другой, как всегда,
на запад.
Ему навстречу
аж до печенки
пронзенный лозунгом: "С нами бог!",
мчал Нок на взмыленном поросенке,
само собою, не чуя ног.
В обеих державах прошел парад.
И митинги.
И молебны.
Монетный двор - на литье наград,
естественно, только медных.
Газеты: "Родина вас зовет!",
пророки выплеснули предвиденья:
"Нас, безусловно, победа ждет.
Виват победа!"
А телевиденье
с утра до вечера - об истории,
о славных предках, зовущих к подвигу.
Как им велели, народ настроили,
чтоб остальное народу пофигу.
Предприниматель патриотический
на благо родины двинул "рацио":
"Протез да здравствует механический
и с охлаждением гроб да здравствует!"
Юнцы посыпались добровольцами,
шпионы зримо душой воспрянули,
спецслужбы занялись инородцами,
а инородцы как в воду канули.
Передний край, увы, не рай,
иль побеждай, иль умирай,
а только чувствам волю дай
судьба известна.
Летают пули тут и там,
и ходит белая мадам
всегда и всюду по пятам,
твоя невеста.
Все ближе, ближе с нею ты,
вокруг бинты, вокруг кресты.
Ее заветные мечты
тебе понятны.
Ну, а твои мечты не в счет,
поскольку - чет или нечет.
Хотел бы чет, но что-то, черт,
невероятно...
А впрочем, черта вспоминать
себя заранье поминать.
Себя заранье поминать
дурной обычай.
Ложись, осколочный снаряд,
и женихов пополнен ряд.
Ее шаги, ее наряд
он неприличен.
Уйди, уйди, красотка, прочь,
не нагибайся, не морочь,
ты видишь, мне сейчас невмочь,
пройди же мимо.
Хотя постой, не уходи,
оставь ладони на груди.
О, этот жар...
Ты остуди...
Ну вот...
Спасибо...
В плантациях клюквы который уж год
нельзя побывать без опаски.
Нахальным будыльем зарос огород,
незнающий мыковой ласки.
За шесть деревень, за пятнадцать дворов
царит запустенье в сараях.
Никто не приветит унылых коров,
и Нок им хвосты не свивает.
Зато посреди обоих деревень,
приличествующие
моменту,
кидают на площади грозную тень
гранитные монументы.
Вот Мык.
Он при жизни был очень красив,
рассказывают поэты.
Профиль - орлиный, глаза - цвета слив,
ничуть не косые при этом.
А Нок на гранитных могучих ногах
застыл в энергичном вальсе.
И ч то теперь
вспоминают в домах,
как танцами Нок наслаждался.
КЕНГУРЕНТНЫЕ МОТИВЫ ПЛАНЕТЫ
НАБЛЮДЕНИЯ ГАЛАКТИЧЕСКОГО СПЕЦИАЛИСТА
КАСАТЕЛЬНО ПОЛОЖЕНИЯ ВЕЩЕЙ НА ЗЕМЛЕ
Я, видимо, похож на динозавра:
Родился я еще во время оно,
Когда все знали, что сулит нам завтра,
И сотовых не знали телефонов.
Усвой, потомок, следуйщее прочно,
Не закати родителям скандала
Ведь жизнь у них без электронной почты,
Без пейджеров годами протекала.
Отстал от жизни твой, потомок, предок.
Подумай: он не ведал Интернета!
Компьютер - да и тот был столь же редок,
Как в Африке пингвин в разгаре лета.
А жизнь текла бушующим потоком,
И никому - о странность! - не мешало
Отсутствие в тех временах далеких
По телику семнадцати каналов.
Однако же рогатку и скакалку
Уже тогда мир знал не понаслышке.
Изобрели к тому моменту салки...
Отстали мы, конечно. Но не слишком.
- Это стихотворение непонятно. - Проговорил юпитерианин. - На самом деле злоба дня не в этом...
Без всякого перехода Цынцегры принялся за свое беспристрастное повествование:
- Бывал ли кто-либо из вас в юпитерианской Австралии? Нет. По глазам вижу, что не бывали. Так послушайте правдивый рассказ. Мне неоднократно доводилось участвовать в поимке тамошних кенгуру. Разумеется, с сугубо научными целями: всепланетная лаборатория "Холкинд" окольцовывала кочующих кенгуру с целью доподлинно узнать маршруты их миграций.
Как вам, без сомнения, известно, кенгуру на всех планетах солнечной системы живут табунами. Их стремительные набеги на окрестные развлекательные центры приводили в холодное отчаяние тамошних шоу-бизнессменов, поскольку у кенгуру, как правило, за душой одна пустая сумка, и больше ничего. Ну, максимум, с детенышем.
Решено было отвадить кенгуру от противоправных действий путем массового усовещения.
Однако кенгуру повели себя неожиданно вероломно: они напрочь отказались признать за собой факты беспредела, и потребовали доказательств.
