Станислав Шуляк - Лука
- А может быть, - думал Лука, - среди них был и тот студент, с которым, как говорят, живет как с женщиной Марк. И может быть, прав Декан?! И, может быть, не такой уж совсем хороший человек этот самый мой друг Марк?! Может быть, все хорошее мне кажется только по привычке, и теперь время расставаться и с привычным и с хорошим...
- Вот странно, - думал еще Лука, выходя на улицу, - почему среди этих студентов не было никого со старших курсов? Или на старших курсах привыкают уже к непонятным Академическим козням? Да, но почему тогда я не привык?
На улице было утро на обыкновенном исходе своем, и отрывисто кричало в атмосфере раздраженное черное воронье. Разносилось отдаленное лошадиное ржание из конюшен Академии, понемногу согревавшее сердце невольными эманациями живой прирученной природы. Вдалеке играли марш, это стройно упражнялся какой-то неутомимый духовой оркестрик, состоявший все сплошь из грудастых строгих музыкантов, всех с широкою ляжкой, затянутой в однообразную военную штанину, в плоских фуражках, новых кителях с бисером сверкающих пуговиц на груди и мягким ремнями, и, заслышав музыку, Лука сразу же заторопился, заоглядывался, а увидев поблизости скамейку, так поскорее сел на нее и усадил с собою рядом Деканово тело (совершенно еще по странности неотличимое от живого). Это еще мальчишкой Лука шел по улице и услышал марш, и продолжал себе идти как прежде, но на него тут же налетела толпа, и стали толкать Луку, смеяться, дергать за волосы, насажали синяков и ссадин, потом вообще повалили на землю и прошлись несколько раз прямо по животу - оказалось, это строем шли военные. С тех пор, услышав марш, Лука поскорее всегда искал скамейку и садился на нее, иногда даже с ногами, чтобы, не дай Бог, не попасться снова под ноги военным.
Но сейчас Лука предполагал, что они с покойным Деканом сидят на простой уличной скамейке, но оказалось, что здесь уже была парикмахерская. Причем, он оказался внутри парикмахерской, и как-то так получилось, что Лука даже пролез без очереди.
- Эй, эй, гражданин, - раздраженно окликнула Луку пухленькая медоголосая дамочка, пришедшая в парикмахерскую, чтобы ей соорудили какую-нибудь замысловатую архитектуру на голове. - Сейчас моя очередь! Какая наглость!
- Да-да, - поддержал ее выступление дамочкин муж, находившийся тут же в очереди, и даже привстал в кресле, зажавши под мышкой шляпу, которую прежде держал на коленях. - Мы здесь уже два часа сидим, и никого, разумеется, не собираемся пропускать.
- Ну зачем же вы так?! - неожиданно вступилась за Луку бойкая, вихрастая парикмахерша, одетая в белый халат на левую сторону, и с застывшим улыбчивым выражением на ее остроносом моложавом лице. - Видно же, что молодой человек торопится. Почему же не войти в положение? Да разве стал бы он так спешить, если бы не был с собакой?! Ей ведь не объяснишь, что здесь очередь. А как мы будем стричь нашу славную собачку? Ути, какая славная собаченька!..
- И еще с собаками ходят, - совсем уж напустилась на Луку семейная пара и еще кое-кто самый горластый из очереди. - Здесь, между прочим, для людей парикмахерская, а не для собак. Сюда и дети ходят!..
Так, пока мимо на улице громыхали военные, в парикмахерской продолжались препирательства, в которых единственно не участвовал сам Лука, но когда он осмотрел в зеркале свое одутловатое лицо и неухоженные упругие щеки и стал поспешно сползать со скамейки, взваливая снова к себе на плечо неподатливое Деканово тело, которое все здесь почему-то приняли за скайтерьера, и бормоча, что он по ошибке оказался в парикмахерской и что ему вовсе не нужно стричься, у Луки не осталось тогда никого заступников, даже бойкая парикмахерша, обозлившись на Луку, заявила, что он в конце концов может сам стричь свою собачонку, и под нестройный хор всеобщего осуждения Луку выгнали из парикмахерской разве только что не пинками.
- Теперь трудно верить чему бы то ни было, - едва успокоившись, размышлял Лука, стоя на перекрестке двух дорог. - И как бы мне сейчас могло помочь мудрое Деканово указующее слово. И какой у него интеллигентный язык...
Едва только Лука вспомнил, что им еще не прочитано Деканово письмо, как тотчас же его снова охватило прежнее нетерпение, и Лука тотчас же отяготился своей скорбной ношей, и взялся поспешно озираться, где бы ему можно было совсем оставить безжизненное Деканово тело, чтобы освободить руки для чтения.
Увидев мороженичный возок, он стал прикидывать, нельзя ли ему засунуть тело в возок (если, конечно, там нет мороженого), возле театра он хотел смешать Деканово тело с декорациями, но не решился ни на то ни на другое, а когда уже Лука думал, что ему придется отнести свой постылый груз домой, а родителям сказать, что это к нему приехал его товарищ из Калуги, совсем неожиданно у него Деканово тело отобрали панки.
Поначалу они долго тащились за Лукой и все канючили о том, какие они мирные люди, что они сами по себе, а остальные сами по себе, хвалили, какую он замечательную несет вещичку, говорили, что им тоже такую очень хочется, а одна совсем юная п*нчиха, которая, и идя вслед за всеми, все выделывала ногами какие-то замысловатые терпсихоры, приговаривала, что им нужно поколотить Луку, пока наконец и панки от п*нчихи не заразились агрессией, тогда Луке решительно преградили дорогу и сказали, что он сейчас же получит по роже, если не одолжит панкам свою вещичку, и Лука, хотя и смущенный непредвиденным оборотом дела, все же с облегчением отдал панкам Деканово тело, которое те понесли на свою тусовку, где имели с их новым приобретением шумный успех.
Лука, оставшись один, тотчас доставал Деканово письмо и, привалившись для удобства спиной к пожарной машине, стоя прочитал его от начала до конца.
- Уважаемый Лука, - писал Декан. - Теперь вы уже, безусловно, осведомлены о случившемся драматическом событии, которое, наверное, взволнует всю Академию и весь научный мир, вы уже успели принять в нем участие, вы уже сделали некоторые выводы для себя, попробую же теперь направить ход ваших мыслей в должную сторону, как мне это подсказывает и мой значительный жизненный опыт и мое высокое звание, а также заодно разъяснить свои слова о некотором в отношении вас благодеянии, брошенные вскользь в предыдущем моем к вам обращении.
Как говорит ваш друг Марк: "Женщина без живота - это то же, что и роза без бутона", - однажды он сказал мне это, открыто улыбнувшись тогда своим небольшим ртом с зубами свободного мраморного цвета. И отдавая должное этому сомнительному изречению, добавлю от себя: "И то же самое, что и Академия без Декана". Подозреваю, что вы шокированы, удивлены, как это такой интеллигент, как я, такой признанный ученый, прославленный руководитель, такой, совершенно можно сказать, вдохновенный демиург, - и вдруг использует в своей речи скабрезные афоризмы его недостойных подчиненных. Ведь что такое, в сущности, Марк? Нет, впрочем, о Марке мы в другой раз поговорим. Марк, я бы сказал, это отдельная статья. Итак, вернемся к Академии.
Вспомните, уважаемый Лука, когда в старые времена в ином государстве умирал король, герольды (либо еще какие-то вестники) возглашали: "Король умер, да здравствует король!" А что это означает в приложении к настоящей, обсуждаемой нами ситуации? Только одно: Декан умер, исполнив свой долг, но Академия не может существовать без Декана. Хорошо понимаю, разумеется, ваше недоумение: почему это, мол, Декан - человек, который привык мыслить масштабами всей Академии, масштабами даже целых государств, и обращается вдруг ко мне, к таким масштабам, может быть, не привыкшему?! Человеку не свойственно долго пребывать в неведении, и, если ему не разъясняют непонятное, он с готовностью цепляется за самый вздорный вымысел. Так вот, чтобы предотвратить ваше движение по ложному следу, спешу разъяснить: Академии нужен Декан, это очевидно, и Деканом, уважаемый Лука, будете вы.
Хорошо, разумеется, понимаю и ваше теперешнее крайнее изумление, в которое ввергло вас это мое обдуманное - заверяю вас - и серьезнейшее предложение сделаться моим преемником, и поэтому прекратите на минуту чтение, - мой вам совет! - чтобы снова собраться с мыслями и вполне освоиться с новыми ощущениями, или прочтите во второй раз предыдущий абзац настоящего моего к вам обращения, чтобы рассеялась полностью ваша недоверчивость в отношении моих слов, чтобы начисто исчезли всякие сомнения ваши, и чтобы все пункты моих последующих рассуждений воспринимались бы вами во всем блеске их убедительности, которую подобно иному ваятелю, созидают и моя безупречная логика крупного ученого, и моя собственная высокая убежденность, и мой, безусловно, достойный бережного, уважительного подражания интеллигентный язык.
Вы возразите: но ведь в Академии нет разве профессоров и академиков, которые могли бы занять освободившееся место Декана и возглавить таким образом нашу прославленную Академию? Конечно, есть, отвечу вам; десятки профессоров и академиков спят и во сне видят, как бы занять мое место, но ведь им только дай волю, вы же знаете!.. Скажу вам откровенно, уважаемый Лука, я не доверяю ни одному из них.
