Валентин Катаев - Квадратура круга. Пьесы (сборник)
Занавес.
1940–1947
Домик
Комедия в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Есаулова – председатель городского исполнительного комитета.
Неуходимов – заведующий городским коммунальным хозяйством.
Ваткин – заведующий городским финансовым отделом.
Передышкин – управляющий делами горсовета. Красивый мужчина, который произносит слово средства с ударением на последнем слоге.
Шура – машинистка в Конском горсовете, равнодушная к Передышкину.
Персюков – молодой энтузиаст, директор Конского парка культуры и отдыха.
Сарыгина – старуха за семьдесят.
Самохин – редактор газеты «Конская заря».
Девушка-почтальон.
Человек в пальто.
Заведующая аптекой.
Провизор.
Котя – мальчик.
Павликова – областной прокурор.
Голос диктора.
Лейтенант.
Сторож при воздушном шаре.
Посетители выставки и несколько персонажей без слов.
Действие происходит в 30-х годах, весной, летом и осенью, в городе Конске.
Действие первое
Бывший дворянский особняк. Небольшая приемная перед кабинетом председателя городского исполнительного комитета Есауловой в городе Конске. За окнами – май. На сцене за двумя столиками – управляющий делами горсовета Передышкин и машинистка Шура. Быстро входит Персюков.
Персюков. Товарищи, произошло нечто совершенно исключительное!
Шура. Между прочим, принято здороваться.
Персюков. Прошу прощенья. Здравствуй, Шурочка, здравствуй, душенька. (Нежно ее обнимает.) Девушка нечеловеческой красоты. Чтобы ее не полюбить с первого взгляда – надо иметь железные нервы. Передышкин, у тебя каменное сердце. Здравствуй, работяга.
Передышкин. Здравствуй, бродяга.
Персюков. Хозяйка дома?
Передышкин. Дома, у нее совещание.
Персюков. Не имеет значения. (Берется за ручку двери.)
Передышкин. Но-но!
Персюков. Милый человек, да ведь я же тебе объясняю русским языком: у нас в городе произошло событие всесоюзного значения… Даже, очень может быть, – мирового. А ты меня не пускаешь.
Передышкин. Подождешь.
Персюков. Мирового. Понятно?
Передышкин. Подождешь. Идет совещание по местному бюджету.
Персюков (прислушивается к шуму голосов за дверьми, подмигивает на дверь). Жуткое зрелище. Сидят три неутомимых труженика на ниве коммунального хозяйства. Не так ли, Шурочка? (Присаживается на край стола и обнимает девушку.) И увязывают водопровод с городским транспортом и городской транспорт с канализацией, а тем временем против городского театра каждый божий день тонет от четырех до пяти свинок. Верно, девочка?
Передышкин. У тебя в Парке культуры и отдыха тоже, знаешь, не Рио-де-Жанейро.
Персюков. Моему парку полтора года. Он еще младенец. Подрастет – ахнешь.
Передышкин. Да уж мы на все ахали-ахали.
Персюков. Ну, пусти, дорогой. Ну, я тебя умоляю!
Передышкин. Не сгоришь.
Персюков. Ладно, черствая твоя душа. (Подходит к двери и кричит в нее.) Ползите сюда, бабушка. На второй этаж по лестнице. Топайте смелее. Погодите, я вам сейчас пособлю. (Уходит.)
Шура и Передышкин.
Передышкин. Ну, жук! Напрасно ты ему позволяешь лишнее.
Шура. Что лишнее?
Передышкин. Различные объятия и все такое. Не эстетично.
Шура. Если он мне нравится.
Передышкин. Нравится? Так я тебя должен предупредить как старший товарищ: он жулик.
Шура. Как жулик?
Передышкин. Очень просто. Жулик. Авантюрист. Я в это не ввожу личных мотивов, но искренне советую тебе – брось Персюкова. Брось. Погибнешь.
Шура. Что я слышу, Передышкин! Да ты просто ревнуешь!
Передышкин. Хотя бы.
Звонок.
(Передышкин срывается с места.) Виноват. (Уходит в кабинет Есауловой.)
Шура. Сам ты жук.
Входят Персюков и старуха Сарыгина с узлом.
Персюков. Сюда, бабушка, сюда. Устали малость? Это ничего. Вот вам стульчик. Присядьте. Отдохните. Вот вам газетка. Почитайте. (Шуре.) Видела старушку? Так вот заметь себе: через эту старушку наш город прошумит на весь Советский Союз. А то, скорей всего, на весь мир. (Обнимает девушку.) Можешь не сомневаться. За это я тебе отвечаю. Эта старушка историческая. Именно то, что я искал всю жизнь.
Шура. Между прочим, ты меня все время обнимаешь. Даже неудобно.
Персюков. Чисто по-товарищески.
Шура. Тогда это уж и вовсе ни к чему. Что-нибудь одно.
Персюков. Понимаю. Конечно. Можешь не сомневаться. На днях оформимся.
Шура. Пожалуйста, Алеша. А то Передышкин мне дышать не дает.
Перегонов. Сказано – сделано. Как только провернем старушку, так сейчас же и оформимся.
Входят Есаулова, Ваткин, Неуходимов и Передышкин.
Есаулова (Передышкину). Дай-ка нам проектные наметки… (Хрипит.) Фу, даже голос осел… устала… Дай-ка нам проектные наметки по строительству канализации, водопровода и трамвая. Ничего не поделаешь. Будем резать. (Персюкову.) Ну? Ко мне? Чего тебе от моей души надобно?
Персюков. Товарищ Есаулова! Ух, братцы! Вы даже себе не можете представить, что произошло!
Передышкин. Почему же это вы можете представить, а мы не можем?
Персюков. Потому, что у вас мало воображения.
Передышкин. Зато у тебя чересчур много.
Есаулова. Ну, ладно, ладно. Потом. Я очень занята. В чем дело? Только коротенько.
Персюков. У нас нет своей физиономии.
Есаулова. Чего, чего?
Персюков. Только ты меня не перебивай. Лично у нас, может быть, физиономия и есть, но у нашего города абсолютно нет. Вполне серьезно. Ну, что мы из себя представляем? Как гениально выразился Чехов: «Один из городов, расположенных по сю сторону Уральского хребта». Вас это устраивает? Меня это не устраивает!
Есаулова. И что же из этого следует?
Персюков. Только ты меня не перебивай. Рязань – яблоки. Орел – рысаки. Полтава – победа над шведами. Тула – пряники. Ну, положим, пряников уже нет; а винтовки? Лев Толстой? А Ясная Поляна? Наконец, самовары, черт их дери! Клин… Боже мой, ну уж, кажется, что такое Клин? Такая дыра – еще хуже нашего Конска! А вот – будьте любезны: Чайковский жил. Домик есть. В Вичуге Дуся Виноградова мировой рекорд поставила. В Одессе Буся Гольдштейн родился. А где Бальзак венчался? Вы думаете, может быть, в Париже, в Лондоне, в Венеции? Ничего подобного, в Бердичеве. В Бер-ди-че-ве! Вдумайтесь в это. А мы что? Ничего. Пустое место. От вокзала десять километров, поезд стоит пять минут, пассажиры смотрят в замурзанное окно и видят на горизонте что-то такое. А что оно такое – хрен его знает. Какой-то Конск. Вас это устраивает? Меня это абсолютно не устраивает!
Есаулова. Ты что, пришел сюда скандалить?
Персюков. Не перебивай.
Есаулова (вспылив). Это не я тебя перебиваю, а ты не даешь мне ни одного слова сказать, черт бы тебя подрал с твоей глоткой. Дашь ты мне наконец говорить или не дашь?
Персюков. Вот теперь дам, когда ты заговорила по-человечески, а то кричишь-кричишь, перебиваешь-перебиваешь.
Есаулова. Так вот, дорогой мой. Ты совершенно прав. Я с тобой абсолютно согласна. Но что же делать, если у нас в городе никто из великих людей не родился, не венчался, не жил, не изобретал, не ставил мировых рекордов? Не могу же я тебе родить Бусю Гольдштейна или женить Онорэ де Бальзака, а тем более дать квартиру Чайковскому. И кончим этот бесполезный спор. Я занята и устала. Нету у нас ничего этого. Нету.
Персюков. А если бы было?
Есаулова. Ну, если бы да кабы…
Персюков. Но все-таки. Что бы ты тогда делала?
Есаулова. Была бы очень рада. (Берет папки.) Нуте-с, товарищи, вернемся к водопроводу.
Персюков. И ты это можешь подтвердить перед своими избирателями?
Есаулова. Что подтвердить?
Персюков. То, что ты была бы тогда очень рада!
Есаулова. Ты видишь – я занята. Ты сегодня какой-то, честное слово, невменяемый.
Персюков. Нет, вменяемый. Говори прямо: можешь ты это подтвердить или не можешь?
Есаулова. Подтверждаю. Была бы очень рада.
Персюков. Товарищи, будьте свидетелями. И ты, Шурочка, будь свидетелем. Она сказала, что была бы тогда очень рада.
Есаулова. Была бы очень рада, но, к сожалению, у нас ничего этого нет.
Персюков. Есть.
Есаулова. Что есть?
