Николай Лейкин - В гостях у турок
— Нѣтъ, я къ тому, что вотъ онъ говоритъ, что это большая достопримѣчательность. А вдругъ въ Петербугѣ кто-нибудь изъ бывалыхъ въ Костантинополѣ спроситъ насъ: «были вы на башнѣ Галаты?»
— А ты отвѣчай, что были. «Были, молъ, и видѣли всѣ окрестности города. Видъ, молъ, великолѣпный и весь городъ, какъ на ладони». А то еще лазить на верхъ! Скажи ему, чтобъ онъ лучше свезъ насъ въ ресторанъ. Если я кушанья никакого ѣсть буду не въ состояніи, то хоть кофею съ булками напьюсь.
— Послушайте, Нюренбергъ, — обратился Николай Ивановичъ къ проводнику. — Съ насъ довольно и того, что мы посмотрѣли эту башню снаружи. Свезите-ка насъ лучше въ какой-нибудь хорошій ресторанъ. Мы хотимъ закусить до обѣда.
— Съ удовольствіемъ, эфендимъ… — оживился проводникъ. — Въ какого ресторанъ вы желаете: въ турецкаго или въ французскаго?
— Глафира Семеновна, да пойдемъ въ турецкій ресторанъ? — обратился къ женѣ Николай Ивановичъ. — Надо вѣдь намъ и турецкій ресторанъ посмотрѣть. Европейскіе-то рестораны мы ужъ видали да и перевидали. А вонъ Нюренбергъ столько хорошаго про турокъ разсказываетъ.
— Поѣхала-бы, но, право, боюсь насчетъ конины. Вѣдь турки хоть и добрый, и честный народъ, а конина-то у нихъ, какъ у магометанъ, первое блюдо.
— Нюренбергъ, вотъ женѣ и хотѣлось-бы побывать въ турецкомъ ресторанѣ, но она боится, какъ-бы ее тамъ не накормили кониной… Понимаете? Лошадинымъ мясомъ, — сказалъ Николай Ивановичъ проводнику.
— Пхе… Что вы, мадамъ… — улыбнулся тотъ. — Я пятнадцать годовъ живу въ Константинополь, а не слыхалъ, чтобы въ турецкаго ресторанъ съ лошадинаго мяса кормили. Развѣ по особаго заказу кто потребуетъ.
— Ну, вотъ… Магометане даже у насъ въ Петербургѣ лошадиное мясо ѣдятъ и первый это для нихъ деликатесь. Опять-же кумысъ… Могутъ и его подмѣшать. А подадутъ что-нибудь на лошадиномъ маслѣ вмѣсто коровьяго? говорила Глафира Семеновна.
— Нѣтъ, нѣтъ. Ничего этого здѣсь нѣтъ и вы не бойтесь. Только бычьяго мясо въ турецкаго ресторанъ даютъ. Бычьяго, бараньяго и куринаго. Хмъ… Лошадинаго! Здѣсь лошадь большаго цѣна имѣетъ.
— Да вѣдь старыхъ и искалѣченныхъ-то лошадей бьютъ.
— Это мясо покупаетъ бѣднаго люди, носильщики, разнощики, нищаго народъ. А я васъ свезу въ самаго лучшаго турецкаго ресторанъ, гдѣ турецкаго офицеры и полковники обѣдаютъ.
Нюренбергъ сталъ что-то говорить кучеру по-турецки. Тотъ обернулъ лошадей.
— Куда это вы? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Надо черезъ мостъ ѣхать въ Стамбулъ. Тамъ самаго лучшаго турецкаго рестораны, а здѣсь въ европейскаго часть нѣтъ, отвѣчалъ проводникъ.
— Да вѣдь это ужасная даль будетъ. Тогда свезите насъ въ европейскій ресторанъ, сказала Глафира Семеновна.
— Нѣтъ, нѣтъ! поспѣшно воскликнулъ мужъ. — Согласилась, такъ ужъ поѣдемъ въ турецкій ресторанъ. Нюренбергъ! Вали въ турецкій!
Лошади помчались обратно, сдѣлали съ четверть версты, свернули въ другую улицу и стали подъѣзжать съ Новому мосту.
— Только ужъ вы пожалуйста, Афанасій Ивановичъ, объясните тамъ въ ресторанѣ и послѣдите, чтобы намъ чего-нибудь такого очень ужъ турецкаго не подали.
— Будьте покойны, мадамъ, что выбудете кушать самаго свѣжаго, самаго лучшаго провизія… Турецкаго кушанья очень хорошаго кушанья, но они очень жирнаго кушанья и съ много лукъ, чеснокъ, переца и паприка, но я скажу, чтобы этого приправа положили вамъ поменьше.
— Нѣтъ, нѣтъ, не надо. Попробуемъ ужъ настоящій турецкій вкусъ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Съ чеснокомъ я даже очень люблю.
— О, чеснокъ и паприка очень хорошаго вещь! причмокнулъ на козлахъ Нюренбергъ.
— Любишь? Впрочемъ, тебѣ-то еще-бы не любить! Вамъ, Нюренбергъ, нельзя не любить чеснокъ, вы изъ чесночнаго племени. Цибуля и чеснокъ, шутя замѣтилъ Николай Ивановичъ. — А вотъ что я его люблю — это удивительно.
— Да можетъ быть, ефендимъ, и вашего прадѣдушка или дѣдушка…
— Что? Еврей? Врешь! Шалишь! Чистокровный славянинъ съ береговъ Волги Ярославской губерніи, Любимовскаго уѣзда былъ мой дѣдушка. И ты этого не смѣй говорить. А вотъ люблю, чтобы въ щахъ блюдахъ чесночекъ былъ припущенъ. Баранина съ чесночкомъ — прелесть, свѣжепросольный огурчикъ съ чесночкомъ — одинъ восторгъ.
Николай Ивановичъ говорилъ, смакуя, и даже облизывался.
— А я такъ только колбасу съ чеснокомъ люблю, проговорила жена.
— Ну, вотъ видишь, видишь… Стало быть и турецкія кушанья тебѣ будутъ по нутру.
— Ни за что на свѣтѣ! Пусть турокъ изжаритъ мнѣ кусокъ мяса въ родѣ бифштекса — буду ѣсть, а потомъ кофеемъ запью. А турецкихъ блюдъ — ни ни. Я ѣду въ турецкій ресторанъ только посмотрѣть турецкую обстановку, чтобы знать, какіе турецкіе рестораны бываютъ.
Экипажъ ѣхалъ по мосту, направляясь черезъ Золотой Рогъ въ Стамбулъ.
LIX
— Вотъ нашаго знаменитаго Ая-Софія во всей своего красота на горѣ стоитъ, указалъ Нюренбергъ съ моста супругамъ, Когда экипажъ чуть не шагомъ пробирался среди пестрой толпы, спѣшившей съ Селамлика домой на-турецкій берегъ Золотаго Рога.
Гигантская мечеть, окруженная минаретами, высилась во всемъ своемъ величіи надъ Стамбуломъ.
— Завтра ее можно будетъ осмотрѣть? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Непремѣнно. Завтра, эфендимъ, мы осмотримъ всѣ лучшаго мечети, отвѣчалъ Нюренбергъ. — Прежде на этого случая нужно было доставать билетъ и давать бакшишъ направо, бакшишъ налѣво каждаго турецкаго дьячку, а теперь ничего этого не надо. За осмотръ каждаго мечети такса… Вы пріѣзжаете въ мечеть, берете билетъ, котораго стоитъ двадцать піастровъ, и безъ всякаго хлопотъ смотрите, что вамъ угодно. Какъ въ театрѣ; покупаете билетъ для входа и можете гулять и смотрѣть, что хотите. Каждаго мечети стоитъ двадцать піастровъ.
— Да вѣдь это теперь заведено и въ Парижѣ въ соборѣ Нотръ дамъ де-Пари, замѣтила Глафира Семеновна мужу. — Помнишь, мы также взяли билеты и осматривали всю ризничью и другія замѣчательности.
— И все-таки монахи, показывавшіе намъ достопримѣчательности, протягивали руку пригоршней и мы давали имъ по франку, отвѣчалъ тотъ.
Въѣхали на турецкій берегъ и потянулись по длинной улицѣ, по которой также скользили одноконные вагоны желѣзной дороги. Улица была съ каменными домами полуевропейской постройки, съ тротуарами, газовыми фонарями. Нижніе этажи домовъ были заняты отворенными настежь лавками, съ выглядывающими изъ нихъ турками въ фескахъ, въ европейскомъ платьѣ и въ турецкихъ курткахъ и шароварахъ. Лавки были исключительно съ съѣстными припасами или торгующія топливомъ. Виднѣлись дрова въ вязанкахъ, каменный и древесный уголь. Попадались пустыри со складами строительнаго матеріала — досокъ, бревенъ, кирпича, камня, бочекъ съ цементомъ. Проѣхали мимо маленькаго, упраздненнаго, очевидно, кладбища съ турецкими памятниками — тумбы, увѣнчанныя чалмой, съ нѣсколькими старыми кипарисами, лѣзущими въ небо и полуразвалившейся каменной оградой.
— Диванъ — Іоли… Самаго лучшаго турецкаго улица въ Стамбулъ, отрекомендовалъ Нюренбергъ улицу. — Все равно, что вашего петербургскаго Невскій проспектъ, прибавилъ онъ.
— Вотъ ужъ нисколько-то не похоже! вырвалось у Глафиры Семеновны. — Скорѣй-же эта улица смахиваетъ на Большой проспектъ на Петербургской сторонѣ, но тотъ все-таки куда шире! Не правда-ли, Николай? обратилась она къ мужу.
— Пожалуй, что такъ… Здѣсь такъ же, какъ и на Большомъ проспектѣ, попадаются садики изъ нѣсколькихъ деревьевъ.
— Здѣсь на дворахъ садиковъ много, эфендимъ, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ. — Но еще больше этого садиковъ изъ маленькаго улица, которыя пересѣваютъ нашу Диванъ-Іоли. Тамъ дома маленькаго, для одного семейства, деревяннаго дома и почти на каждаго двора есть или садикъ или пять, шесть кипариснаго дерева. Сейчасъ мы свернемъ въ такова улица, и вы будете видѣть самаго настоящаго турецкаго житье… Европейскаго человѣкъ тамъ и на сто турокъ одинъ нѣтъ.
Онъ пробормоталъ что-то кучеру по-турецки, и экипажъ свернулъ въ первую-же улицу, пересѣкавшую Диванъ-Іоли и поѣхалъ шагомъ по мостовой изъ крупнаго камня.
Декорація тотчасъ же перемѣнилась. По правую и по лѣвую сторону узкой улицы жались другъ съ другу небольшіе пестрой окраски домики съ окнами безъ симетріи, прикрытыми деревянными рѣшетчатыми ставнями-жалузи, окрашенными въ зеленый цвѣтъ. Рѣдко гдѣ попадалось окно съ отворенными ставнями, но оно ужъ непремѣнно было изнутри завѣшано густымъ узорчатымъ тюлемъ. Дома были двухэтажные и даже трехэтажные, но такой странной постройки, что второй этажъ выдавался впередъ на улицу надъ первымъ, по крайней мѣрѣ на сажень впередъ, а надъ вторымъ этажемъ выдавался третій, такъ-что у трехэтажнаго дома образовывались два навѣса на улицу. Ворога между домами, ведущія во дворъ, узенькія деревянныя, тоже пестрой окраски, настолько узки, что въ нихъ пройдетъ развѣ только вьючная лошадь. Изъ-за воротъ, составлявшихъ просвѣты между домовъ, торчали кипарисы и голыя отъ листьевъ, но уже цвѣтшія розовымъ цвѣтомъ миндальныя деревья.
