Анатолий Рогов - Выбор
Видя, как она серьезно и долго думает, князья настороженно примолкли, не двигались.
А она прикинула еще, что в отдалении и из козни можно будет выпутаться как-нибудь похитрее, потревожнее для них.
В общем, неожиданно для самой себя тут же и решила уехать и куда именно. Им же велела прийти за ответом лишь завтра, добавив, правда, для обнадеживания, что коли согласится уехать, то непременно с двумя своими прежними девушками - постельной Параней Лужиной и швеей Настасьей Телпневой, которые слезно просились быть при ней уже и здесь, и со своими келейницами, души которых тоже успела почувствовать и полюбить.
Мстиславскому и Булгакову явно было дано повеление соглашаться на все приемлемые ее требования, и они только радостно кивали головами, твердили: "Хорошо, солнышко!", "Как велишь, милая!" и умчались от нее как на крыльях докладывать, что, кажется...
* * *
Попрощавшись с самыми близкими и дорогими, через пять дней она была уже в Суздале, в Покровском девичьем монастыре.
Ехала как раз в дни, когда в Московском кремле еще продолжались новые великокняжеские свадебные пиры.
Встречали ее там тоже совсем не как монахиню. Прежде-то государыней да вместе с ним встречали везде и всегда необычайно торжественно, восторженно и подобострастно, непременно падали ниц, целовали руки и полы одежды, норовили поддержать под локотки. В этом монастыре два года назад во время большого объезда они тоже были недолго, и встречали тут точно так же. Сейчас-то ниц никто, конечно, не падал и прошлого многолюдства и торжественности не было, однако монахини собрались все и почтительность выказывалась глубокая - и под локотки поддержали, проводив в кирпичный беленый дом в два жилья, стоявший как раз напротив храма.
И никаких ни от кого приказаний, установлений, ограничений, запрещений.
Настоятельница обители, высокая, костлявая, сутулая мать Ульяна, поначалу, как показалось, чуточку даже ее побаивалась: старалась видеться как можно реже, ничем не докучала.
А епископ Суздальский Афанасий, тоже высокий, статный, не старый, с красивыми волнистыми русыми волосами и бородой, так на другой же день явился самолично поприветствовать, засвидетельствовать почтение и справиться, нет ли в чем какой нужды и каких-либо желаний, словно она и правда никакая не инокиня София, а очень для его епархии и города желанная, почитаемая и высокая гостья. А она знала, что сей Афанасий в дружбе с Даниилом, истовый его пособник во всех делах. Вот, значит, как там было решено с ней управляться. Убеждена была, что и соглядатаев, вернее, соглядатаек епископ к ней уже определил, приставил и о каждом ее шаге будет не только знать сам, но и постоянно доносить туда.
Пускай!
Так, особо всеми опекаемой, почетной персоной и начала жить в славном городе Суздале.
Покровскому девичьему монастырю шел уже третий век, и стоял он севернее города, на луговой низине правого берега петлистой речки Каменки, обнесенный прочными стенами с башнями. Почти в центре обители - Покровский храм. А справа и слева от него ряды кирпичных беленых домиков в два жилья и обычных бревенчатых изб, которые тут называли кельями и в каждой из которых жило по нескольку монахинь. Собственно, кирпичных-то домиков было всего пять, а изб двадцать, и первый домик справа напротив храма и отдали целиком Соломонии-Софии с четырьмя приехавшими с ней прислужницами. Два покоя внизу с крошечной кухней и чуланом и два чуть побольше наверху, один превращенный в молельню, второй - спаленка. Окно молельни на храм, а окно спальни - на восток, на Каменку, на ее высокий левый берег, на котором стоял другой монастырь - Спасо-Евфимьев. Совсем близко стоял.
Еще качаясь в глухой полутьме и полной тьме скрипучего, визжавшего полозьями, пахнущего старой кожей возка с крошечными слюдяными окошками, который не единожды заваливался на ухабах на бок в снег, и возница со стряпчим на запятках с помощью возницы и стряпчего второго возка, то проклиная ухабы, а то и посмеиваясь, поднимали его - она постепенно, но остро-остро ощутила, что живет уже совершенно новой жизнью, третьей, по существу; только если во второй целых двадцать лет она была занята так, как больше ничья жена, ни одна баба на Руси, ведь делила же с ним буквально все великие государевы заботы и дела, даже оставалась за него правительницей на Москве в его отъезды - и справлялась! - и кто бы знал, как и сколько раз была его единственной вдохновительницей и опорой в свершениях, кои потом прославляли как великие; годами же минуты свободной не имела, не знала и не думала о себе, только о нем и Руси - а что будет делать теперь? Только молиться? Да, да, есть за что, о чем и за кого! И надо, надо! Всей душой, всем существом своим жаждала, стремилась уже к самозабвенной, глубочайшей, опустошающей и облегчающей молитве. Ждала ее! Готовилась! Но не к бесконечной же.
Дальше-то что?
Первые дни буквально не находила себе места. Не могла сидеть, ходила и ходила. Сначала по монастырю.
Удивлялась Покровскому храму. Особенно внутри, где он вдруг будто сжал ее - почувствовала себя маленькой и слабенькой, хотя он и сам был не больно-то велик и высок, но с четырьмя очень толстыми квадратными столбами, которые теснили, надвигались на стоявших между ними. И слишком он был сумрачен: узкие окна-щели лишь вверху, и света вниз из-за колонн доходило совсем мало. Стены же совершенно голые, грубо штукатуренные, сероватые, без единого изображения, без росписи. Она впервые видела такой крупный храм совсем без росписи и, крайне удивленная, расспрашивала старожилов монастыря, по какой это причине. И ей сказали, что он аж во всей Руси из крупных храмов один нерасписанный, и вроде бы потому, что замысливался когда-то как храм-усыпальница, ибо внизу в нем глубочайшая подклеть-гробница для именитых покойниц. Зачем же расписывать, расцвечивать усыпальницу? "Но ведь в других храмах тоже хоронят", - подумала она, и ответ так и не погасил ее любопытства. Единственным украшением храма внутри был алтарный иконостас и похожие на печурки глубокие нишки по низу стен, в которые монахини ставили иконы и иконки, клали свои молитвенники, четки, поминальные свитки.
Да он и снаружи был наособицу: без паперти, но с высоченными просторными галереями с трех сторон, весь по верхам в кокошниках и всего с тремя главами - мощной в центре и двумя поменьше над алтарной частью. Весь могучий, цельный, словно вытесанный из гигантской белой глыбы.
Надвратную же Благовещенскую церковь над Святыми воротами в южной стене даже и церковью называть не хотелось, а лишь церковкой, до того она была мала, мила и затейлива, со своими маленькими галереями, кокошниками по верху и тоже всего тремя главками. Внутри же нее были устроены десять вовсе капельных келий, для того чтобы каждая черница могла молиться в полном уединении.
Поскольку Василий считал строительство, особенно в Кремле и Москве, одной из главнейших своих обязанностей и забот, так же считала прежде и она. Постоянно расспрашивала его о планах и задумках на сей счет. Любила бывать в мастерских зодчих и смотреть будущие строения в рисунках и изготовленные до мельчайших подробностей из дерева, всегда восхищалась ими, заглядывая через мизерные окошечки внутрь, все ощупывая, оглаживая, охая и даже хлопая в ладоши от восторга. Бон Фрязин однажды преподнес ей деревянную модельку строившейся колокольни у церкви Ивана Лествичника в подарок, и та стояла в ее комнате, на столе для занятий.
И вот теперь, в Суздале, где они бывали прежде с Василием лишь по два-три дня, стала замечать отличие его храмов и монастырей от московских. Нарочно ходила по городу, смотрела и сравнивала. Да и из окна ее спаленки, совсем неподалеку, на противоположном высоком берегу Каменки, красовался Спасо-Евфимьев монастырь, а правее его - Васильевский, а за ним Троицкий и Александровский, основанный святым великим князем Александром Невским.
Все тут было чуть поменьше московского, поскромнее, но и постройнее, полегче, уютнее, душевнее, и стояло все вольготней, не теснилось, а белокаменная резьба местами была такая затейливая, какой на Москве и не видывали: с личинами, львами, плетениями. В главном Рождественском соборе здешнего кремля двери были медные, в чернено-золоченых рисунках несказанной красоты сцен из жизни Богоматери и Христа.
А с западной стены и башен Спасо-Евфимьева монастыря ее, Покровский монастырь можно было увидеть сверху весь целиком, как его видят птицы лежал бело-серо-черный на белом снегу низины с двигающимися в нем черными фигурками прямо как какое-то манящее чудо, сказка.
И самое удивительное, что в Суздале числилось всего триста тридцать четыре двора, а монастырей - одиннадцать, а церквей монастырских и приходских пятьдесят, большей частью, конечно, деревянных.
Ни один маленький город не имел столько церквей и монастырей. Стольные - да, но такие!
"Случайно ли это?" - спрашивала она себя и понимала, что никак не могло быть такое случайно. Да, когда-то Суздаль звался стольным, но как уже давно-то, основное выросло тут потом. И без воли Господа это никак не могло случиться. Это, значит, он так определил, дал такую долю сей земле и городу - святую, молитвенную! Силу, значит, дал им сугубо молитвенную, коей больше нигде нет.
