Инна Кинзбурская - Дорога на высоту
-- Нет, я отвезла им верхнюю половину, в лапах нечего есть, а в грудке много мяса, им хватит на несколько раз.
-- Какая хозяйка! -- сказала я шутливо-восхищенно.
-- Да, -- согласилась она шутливо-самодовольно. -- Я такая.
Именно тогда, когда он был в Китае, я помню, А. решила купить две деревянные кровати с пружинными матрацами и заменить ими ту, на которой они спали -- широкую, неудобную, на панцирной сетке, кровать из давних времен. Я согласилась, что две кровати -- это прекрасно, удобно и красиво, только как поместить их в крошечной спальне маленькой двухкомнатной квартиры? Оказалось, она все уже измерила и посчитала, все отлично помещалось, только старшего сынишку, сказала она, придется переселить в гостиную.
-- Ничего, есть главное.
-- Красиво и модно?
А. не обратила внимания на иронию и объяснила серьезно:
-- Я убеждена, что спать надо отдельно. Тогда чувства свежее и острее.
Почему-то без всякой связи с этим, а может быть, связь была, ведь старшего сынишку выселяли в гостиную, это вызвало ассоциацию, и все произвольно потекло в моей голове, вспомнила я, как исполнилось этому мальчику шесть лет, устроили ему день рождения и собрали на этот праздник взрослых.
Мы с мужем купили ему в подарок немудреную, но новую тогда в Союзе игрушку, которая почему-то называлась биллиард, хотя с биллиардом общее у нее был только шарик, да и тот был маленький. Ставили этот шарик у курка, курок оттягивали, затем отпускали, и шарик летел по всему полю мимо разных ловушек -- лисьих, медвежьих и заячьих домиков. Попадание в домик приносило очки -- в ловушках были написаны цифры. Позже такие игрушки появились в каждом универмаге, а тогда для именинника -- и не только для именинника -- это было новинкой.
Чтобы оттянуть курок, надо было иметь силенку, и у шестилетнего мальчика сразу это не получилось. Тогда один из взрослых взялся ему показать, как это делается.
-- Вот как надо, -- он оттянул тугую пружинку... Выстрел. Шарик понесся по полю и сразу -- о радость! -- попал в число сто. Это вызвало восторг у взрослого дяди, он стрельнул еще раз, сказав при этом мальчику:
-- Вот видишь.
Первый же выстрел чуть не оказался роковым для этого вечера. Другой дядя потянулся к заманчивому курку, потом третий. Взрослые сгрудились вокруг игрушки, образовалась очередь. Игра шла по всем правилам -- если кто попадал, продолжал стрелять, а нет -- уступал место другому. Все смеялись, и радовались, и огорчались. О! Эти великие интеллектуалы, почитатели толькотолько разрешенного в Союзе Винера, щеголяющие знанием множества умных вещей, они по-детски радовались каждому попаданию шарика и считали очки.
Все это было бы забавно, если бы не загрустившие карие глаза хорошенького мальчика, подглядывающего за игрой в щель между ногами взрослых. Его ручка никак не могла дотянуться до заветного курка, о мальчике забыли.
А. долго не могла дозваться к столу игроков, потом все-таки дозвалась, взяла игрушку и отдала ее сыну, ласково погладив его по голове. Тот остался один и играл сам с собой, а взрослые сели за стал и стали есть.
Я вспомнила этот вечер и ясно, будто он стоял передо мной сейчас, увидела хорошенького мальчика, пытающегося справиться с неподатливой игрушкой, но радующегося уже тому, что его к ней подпустили. И почему-то мне отсюда, из настоящего, стало жаль этого мальчика -- в прошлом.
Занятые тем, что казалось нам смыслом жизни, мы все что-то не додали детям. И от этого больно. Сейчас, когда понимаешь это, особенно больно, потому что вспять ничего не движется.
Я вспомнила, что завтра мы приглашены к сыну Н.Н., и обрадовалась, что увижу этого одинокого игрока, который сам уже взрослый, и у него свои дети.
Голова человеческая, как вычислительная машина -- на разных уровнях идут процессы, друг другу не мешающие. В голове моей плывут воспоминания, я думаю, я спрашиваю.
-- Ну, а когда ты вышел, ты работал?
-- Пока не выпустили из Союза, надо было работать. Жить-то было не на что.
-- Тебе разрешили работать?
-- Разрешить-то разрешили, но не брали.
-- Как это? Ведь там работали все свои, все, с кем мы начинали.
-- Конечно. Я обратился к Т. Помнишь Т.?
Помню ли я Т.? Еще бы!
Из вас, молодых и блестящих, ужасно талантливых, работающих на пределе, часто ночами, особенно когда надо было решить какую-то техническую задачу или вовремя отправить заказчику станок с новой сложной системой управления, живущих по Формуле "сочтемся славою", он был наименее блестящ, наверное, он чувствовал, что менее, чем другие, талантлив. Однажды он пришел к нам домой и, сияя довольной улыбкой, сказал, что я могу его поздравить -- он вступил в коммунистическую партию. Так и сказал полностью: "вступил в коммунистическую партию". Никто из вас делать этого не собирался, а он вступил.
-- Поздравляю, -- проговорила я не очень уверенно.
-- С чем ты его поздравляешь? -- возмутился муж. -- Он присоединился к своре карьеристов. Ну, признайся, -- предложил он Т.,- ты вступил в партию, чтобы немного продвинуться по службе?
Т. возгорелся благородным гневом.
-- Я вступил в партию по убеждению. Я считаю, что честные люди должны идти в партию, чтобы улучшать ее изнутри.
И еще я вспомнила, что нашла как-то фамилию Т. в списке лауреатов Государственной премии и даже потом читала в газете беседу корреспондента с новым лауреатом, главным конструктором завода.
Делиться воспоминаниями о Н.Н. я не стала, а спросила:
-- Он оказался сволочью?
-- Ну почему -- сволочью? Се ля ви.
-- Но он тебя не взял?
-- Конечно, нет. Я -- отказник. Кому охота подставлять свою голову? Тем более, что Т. тоже из нашего племени, пробиваться трудно, удержаться еще труднее. Меня взял другой -- из местного племени. Этим безопаснее.
-- Я его знаю?
-- Нет, он пришел на завод, когда вы уже уехали. Мне он честно сказал, что хотел бы взять меня на работу, он очень меня ценит, но надо, чтоб кто-нибудь дал указание. Если бы была какая-нибудь бумажка сверху... Я написал в обком, в исполком, ходил, требовал.
-- Дали?
-- А куда им было деваться?
-- Слушай, а где...? -- я вдруг вспомнила и спросила о нашем друге, странно, что мы не вспоминали о нем до сих пор, о том, который привел Н.Н. к нам в дом в первый раз. Он стал у вас "шефом", первым из вас был произведен в начальники, первым вроде бы выродился в начальники, не только стал им по должности, но начальник появился -- в нем.
Я зашла в лабораторию, мне зачем-то нужен был ты, но за столом, за которым ты обычно работал, тебя не было. Как-то сиротливо и одиноко стоял почти готовый макет блока, твоего детища, с которым, это все знали, ты расставался только, чтоб немного поспать, да, наверное, он и по ночам тебе снился, этот блок. Я нашла тебя в другом конце комнаты, ты кому-то что-то объяснял.
Мне стало как-то не по себе, и я спросила:
-- Н-ка, в чем дело?
-- Не знаешь только ты. Надо читать распоряжения начальства.
Лаборатория уже прочла и тихо гудела.
Н.Н. отстранили от работы. Теперь блоком будет заниматься сам шеф. Кто-то процитировал мне его изречение, не попавшее в печать -- на доску приказов: "У Н.Н. бесконечные идеи. Макет бесконечно переделывают. Завод не может ждать, пока Н. будет повышать свой интеллектуальный уровень".
-- Почему ты не возмутишься? -- спросила я.
В лаборатории вдруг стало тихо-тихо. Вошел шеф.
-- В то время, когда тебя освободили, он, наверное, уже был где-то большим начальником. Он тоже не брал тебя на работу?
-- Ну что ты, -- сказала А. -- он давно уже в Штатах. Он уехал гораздо раньше нас.
Вот это да! Уехал и -- без тебя. Я думала, он всю жизнь будет держать тебя при себе -- прекрасный источник энергии.
-- Нет, -- Н.Н. молчал, за него говорила А., но она явно не хотела вдаваться в подробности, а только сказала: -- Мы разошлись с ним, у Н-ки были с ним конфликты. Ты же знаешь шефа, он человек сложный.
-- Сложный?.. Он просто беспардонно доил вас и очень ловко тасовал карты. Всегда на виду был только он -- король пик.
-- Ну что ты, он, в самом деле, человек очень талантливый. -- Это уже Н.Н. не мог промолчать.
Понятно... Он человек талантливый, ты -- талантливый, и ваши конфликты -не амбиция на амбицию и тщеславие на тщеславие, а борьба идей.
Ладно, Бог с ним, с нашим старым другом, тем более, что он давно уже за океаном. Бог с ним.
-- Как же вам разрешили выехать?
-- Наверное, я был им уже в печенках.
Разрешение пришло неожиданно. Готовились долго, а собрались быстро -вдруг что-то изменится, вдруг "там, наверху" кто-то передумает. И сюда прилетели раньше, чем их ждали. Сыну сообщили, что прибывают родители, когда их самолет уже был в воздухе. Это было первого апреля, а у сына тоже, слава Богу, с чувством юмора все в порядке, он решил, что это первоапрельская шутка, и ехать встречать не собирался. Но потом вдруг осенило: это правда. И помчался он в аэропорт. Хорошо, что водитель классный.
