Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
(...) Я думаю, с моего прибытия времени прошло не более получаса. Вдруг крупер уведомил меня, что я выиграл тридцать тысяч флоринов, а так как банк за один раз больше не отвечает, то, стало быть, рулетку закроют до завтрашнего утра. Я схватил все моё золото, ссыпал его в карманы, схватил все билеты и тотчас перешел на другой стол...
(...) Счастье не прерывалось! Вдруг кругом поднялся громкий говор и смех. "Браво, браво!" - кричали все, иные даже захлопали в ладоши. Я сорвал и тут тридцать тысяч флоринов, и банк опять закрыли до завтра!.." (-4, 687-689)
Игрок опять перешёл в другую залу, ещё играл и очнулся только от вскрика-информации по-французски одного из наэлектризованных зрителей-болельщиков, что он выиграл уже сто тысяч форинтов, или - двести тысяч франков! То есть - в четыре раза больше, чем требовалось для спасения Полины. Вероятно, этот перебор и сыграл свою роковую роль в случившейся катастрофе. Алексей Иванович, уже ставший игроком, опьянённый и отравленный игрой, игорной страстью, пересилившей страсть любовную, сам себе потом признается: он не обратил внимания, что Полина, отдаваясь ему в ту ночь, была-находилась в горячечном бреду, что отдалась она ему не из любви, а из ненависти, как бы в плату за пятьдесят тысяч франков, и что она уже никогда этого ему не простит...
А теперь давайте ещё раз вспомним-представим, как сам Достоевский в самый разгар мучительных любовных объяснений-выяснений с Аполлинарией пишет родственникам захлёбывающиеся письма о своём баснословном выигрыше. Да и самой Сусловой он, без сомнения, вперемешку со страстными любовными уверениями и упрёками в измене не уставал твердить о висбаденском выигрыше, который, правда, был скромнее, чем у Игрока, в десять раз. Но суть не в этом, суть в том, что для Аполлинарии, как и для Полины, слова "рулетка", "выигрыш", "ставка", "зеро", в отличие от их несчастных игроков-любовников, - пустые звуки.
С другой стороны, кто знает, не спасла ли именно рулетка Алексея Ивановича от настоящего самоубийства после окончательного разрыва с Полиной? И не спасала ли игра порой и самого Достоевского в наитрагические моменты его жизни, позволяя как бы отвлечь, перевести напряжение в другую плоскость, накалом эмоций-переживаний игры как бы притушить-стушевать накал тех же любовных трагических переживаний? Нормальным людям, не игрокам, понять эту болезненную страсть довольно трудно. Родной брат, Михаил Михайлович, и тот почти возмущается в письме: "Не понимаю, как можно играть, путешествуя с женщиной, которую любишь..."143
А что ж тут понимать! Если радость выигрыша способна в какой-то мере нейтрализовать горечь любовных неудач, то отчаяние от сокрушительного проигрыша и вовсе может заслонить все и всяческие другие переживания хотя бы на время. А проигрыши, увы, не заставили себя долго ждать. Как уже упоминалось, вместе с эмоциональным письмом от 20 августа 1863 года Достоевский пересылает родственникам в Петербург и часть выигранных денег. А уже через неделю, 27 августа, из Баден-Бадена - тоже рулеточного городка, куда он устремился из Парижа сам и увлёк за собою Суслову, Фёдор Михайлович шлёт-отправляет той же В. Д. Констант отчаянное письмо: проигрался дотла, Бога ради, высылайте обратно деньги!..
И сколько же раз впоследствии будет Достоевский оказываться в подобном крайне унизительном и даже постыдном положении из-за бесконечных проигрышей. Воистину, игра, как и алкоголизм, - добровольное сумасшествие и даже самоубийство. Причём, сам человек, подверженный страсти, это прекрасно понимает-осознаёт. Устами англичанина мистера Астлея, типичного хладнокровного "философа" вроде Страхова, Достоевский выносит Алексею Ивановичу (а опосредованно и самому себе!) суровый, но справедливый приговор-упрёк за самоуничтожение:
"- Да, несчастный человек, она (Полина. - Н. Н.) любила вас, и я могу вам это открыть, потому что вы - погибший человек! (...) Да, вы погубили себя (...) вы останетесь здесь (в Рулетенбурге. - Н. Н.) и ваша жизнь кончена. Я вас не виню. На мой взгляд, все русские таковы или склонны быть таковыми. Если не рулетка, так другое подобное ей. (...) Рулетка - это игра по преимуществу русская..."
Алексея Ивановича спасти от рулетки, от самоубийства может, вероятно, только творчество. Если он, кроме вот этих талантливо написанных "Записок молодого человека", возьмётся-начнёт писать-творить и дальше - новые записки, романы, повести. О, творчество - это такая страсть, которая способна подавить-затмить всякие другие - и рулеточную, и любовную, и самоубийственную...
Уж самому Достоевскому это было отлично ведомо!
Догадывалась об этом, видимо, и Аполлинария Суслова. Предвидение-пророчество Фёдора Михайловича в письме к её сестре о том, что Аполлинария "вечно будет несчастна" - оправдалось полностью и на все сто. В любви она терпела одни катастрофы. С родными и близкими ужиться не могла. Её недолгая семейная жизнь с годившимся ей чуть ли не в сыновья В. В. Розановым была более чем нелепа и драматична. В общественной жизни, как ни пыталась, тоже никак не сумела определиться, найти своё место, хотя играла роль эмансипированной женщины и нигилистки. Она всё время жила как в горячке, отвергая действительное, вечно недовольная, неудовлетворённая, страдающая и мучающая, заставляющая страдать других людей. И в литературном творчестве она искала какой-то выход, способ-возможность утвердиться в этом мире, объяснить-понять его и себя в нём. Из её дневников и беллетристических опытов и можно понять, как часто эта красивая, гордая, незаурядная, но и страшно несчастная женщина находилась на краю самоубийства. И особенно важно подчеркнуть, что Достоевский был в курсе её суицидальных мечтаний-намерений.
Именно в те парижские дни, когда Достоевский узнаёт, что "немножечко опоздал приехать", когда он сам находится на грани отчаяния, а Аполлинария, словно зло пародируя соответствующие сцены из "Униженных и оскорблённых", продолжает встречаться с Сальвадором и посвящает Фёдора Михайловича во все подробности своих взаимоотношений с испанцем, она и решает покончить жизнь самоубийством. В дневнике она подробничает, как сожгла перед этим некоторые свои тетради и компрометирующие письма (вот когда, вероятно, погибло и несколько бесценных писем влюблённого писателя!), как провела ночь в мыслях о самоубийстве, как пришла утром к Фёдору Михайловичу плакаться в жилетку, как он её успокоил и на время примирил с гнусной жизнью и подлостью Сальвадора...
О том, что и запутанные, мучительные отношения с Достоевским тоже чуть не довели эту роковую женщину до суицида, мы можем в какой-то мере судить по сюжету документально-мемуарной повести Сусловой "Чужая и свой": в конце героиня её, Анна Павловна - alter ego Аполлинарии Прокофьевны, бросается в реку...
Даже удивительно, что эта женщина дожила до преклонного возраста (почти до 80-ти!) и умерла в 1918 году собственной смертью, к слову, в один год с Анной Григорьевной Достоевской и совсем невдалеке от неё, тоже в Крыму. Ещё в 1865 году, в период агонии взаимоотношений с автором "Униженных и оскорблённых", Суслова формулирует в дневнике: "Покинет ли меня когда-нибудь гордость? Нет, не может быть, лучше умереть. Лучше умереть с тоски, но свободной, независимой от внешних вещей (...) я нахожу жизнь так грубой и так печальной, что я с трудом её выношу. Боже мой, неужели всегда будет так! И стоило ли родиться!.."144
С таким настроем мыслей жить весьма тяжело...
И даже - невыносимо.
6
Загадки творчества - необъяснимы.
Вот было упомянуто, что Аполлинария как бы пародировала своим поведением сцены из "Униженных и оскорблённых"... А может быть, наоборот, Достоевский, создавая этот роман, не только вспоминал Сибирь и учителя Вергунова, но и предвидел-предчувствовал, отобразил художественно то, что ещё только должно было произойти-случиться на самом деле спустя три года на новом витке спирали судьбы? "- (...) Я уж решилась: если я не буду при нем всегда, постоянно, каждое мгновение, он разлюбит меня, забудет и бросит. Уж он такой; его всякая другая за собой увлечь может. А что же я тогда буду делать? Я тогда умру..."(-4, 41) Это кто кому говорит-исповедуется - Наташа Ивану Петровичу про Алёшу или Аполлинария Фёдору Михайловичу про Сальвадора? Правда, если в романе Наташа Ихменева поминает смерть, скорее, в романтико-аллегорическом смысле, то Аполлинария Суслова решалась на конкретное самоубийство...
Достоевский "друга верного" (так назовёт он А. П. Суслову позже - в самом последнем, прощальном письме) от добровольной смерти отговорил-удержал. Какие слова при этом были сказаны, какие соображения-резоны приведены - можно только догадываться. Одно ясно: писателю было что на эту тему сказать. В полной мере он, конечно, ещё не знал, что самоубийство станет одной из капитальнейших тем его творчества, но философия суицида уже осознанно и чрезвычайно начинала его тревожить-волновать. Доказательство тому - "Униженные и оскорблённые"; и в первую очередь - образ князя Валковского, строй его мыслей-размышлений. Именно этот весьма отвратительный герой-циник, по существу, первым в мире Достоевского начинает теоретизировать на тему суицида, пытается сформулировать как бы закон обратно пропорциональной связи между цинизмом, уровнем личного эгоистического благополучия и стремлением к самоубийству. В минуту откровенности он излагает суть своего кредо Ивану Петровичу:
