Пауль Куусберг - В разгаре лета
До восхода половину задержанных вызвали по фамилиям и куда-то увели. Судя по разговорам, уводили на расстрел. Элиас напряженно ждал, что кто-нибудь опровергнет это, но так и не дождался. Все были того же мнения.
- Завтра - наша очередь.
Эти слова прозвучали из угла камеры, где лица сидящих у стены сливались в полутьме в сплошной ряд. Догадаться, кем это было сказано, было невозможно.
Никто не стал опровергать мрачное предсказание, высказанное таким будничным тоном.
До сих пор случившееся казалось Элиасу лишь идиотским недоразумением дескать, утром все выяснится. При аресте его разозлила тупая убежденность незнакомцев в том, будто он коммунист или боец истребительного батальона, который не смог удрать из Пярну. Но он был убежден, что эти подозрения легко опровергнуть. Теперь Элиас понял: эта пошлая комедия может превратиться в нечто более мрачное, и ему расхотелось думать. Он был совершенно раздавлен ощущением чего-то омерзительного. Не было ли это страхом смерти?
Он старался вести себя так же, как и другие. Никто не вздыхал и не жаловался, не сетовал и не кричал, не ругался и не божился. Что же это за люди, которые относятся к тому, что их ждет, словно к чему-то обыденному? Что это, отупление, примирение с судьбой или же, наоборот, внутренняя сила, мужество, даже героизм?
Через некоторое время Элиас услышал и вопли, и причитания, и истерический мужской плач, и отчаянную ругань. Высокий, худой человек колотил громадным костистым кулаком в дверь и требовал, чтобы его отвели к начальству, потому что он попал сюда по ошибке. Он вовсе не красный, а честный патриот, который хочет преданно служить новому порядку.
После этого Элиасу трудно было добиваться, чтобы его допросили, но пришлось на это пойти. Он тоже колотил кулаками в дверь, тоже втолковывал разозленному надзирателю, что это ошибка и что его надо немедленно отвести к следователям или начальникам, чтобы восстановить истину. Но на крики Элиаса обратили не больше внимания, чем на жалобы худого, потерявшего самообладание человека. Надзиратель попросту пригрозил стукнуть Элиаса, если тот не прекратит разоряться и ломать дверь.
Когда ожесточение Элиаса наконец улеглось и он вернулся к стене, ему сказали:
- Тут суда и следствия не признают. Раз привели сюда, значит, твоя вина уже установлена.
Это был голос того же человека, который предсказывал ночью: "Завтра наша очередь".
- Но это же издевательство над самыми элементарными правовыми нормами!
Слова эти вырвались у Элиаса раньше, чем он успел подумать.
- Сейчас действует только одно право - право фашистских палачей.
Элиас промолчал.
Он сделал еще несколько попыток достучаться. До тех пор колотил руками и ногами в дверь, пока не притащился надзиратель. Элиас опять потребовал, чтобы его допросили. Но ни его, ни всех остальных никто не хотел допрашивать.
- Не знаю, кто вы такой, - сказал Элиасу человек, предсказавший их участь и севший теперь рядом с ним, - да сейчас это и неважно. Я уже второй раз к ним попался и знаю, что плевали они на законное следствие. Наши дорогие сородичи, у которых народ забрал землю, дома и фабрики, озверели от жажды мести. Они сейчас кровожаднее самого Гитлера.
Элиас усмотрел в этих словах логическую неувязку и ухватился за нее:
- Значит, однажды вас уже выпустили? Мужчина посмотрел на него искоса и объяснил:
- Серые бароны в Вали хотели поставить меня к стенке, да Пярнуский истребительный батальон помешал.
Элиаса словно ударили по лицу. Все в нем оцепенело. На миг он перестал что-либо соображать. Лишь собравшись кое-как с мыслями, он дал себе отчет в том, что сидит рядом с человеком, которого Ойдекопп и Харьяс кинули в волостной амбар. Вряд ли этот человек разговаривал бы с ним так дружелюбно, если бы знал, что и он, Элиас, участвовал в разгроме исполкома в Вали.
Этот человек имел бы право ударить его, плюнуть ему в лицо. У него, Элиаса, нет нравственных оснований ставить себя выше тех, кто сейчас в Пярну охотится за людьми, хватает их и расстреливает. И если здесь, в камере, есть хоть один человек, заслуживающий высшей меры наказания, так это он, Эндель Элиас. Именно он, и никто другой.
Больше Элиас не колотил в дверь и не требовал, чтобы его отпустили к начальству на допрос. Он перестал дергаться, замкнулся в себе, притих. Словно бы примирился со всем заранее.
На следующий день перед рассветом его и еще человек десять перегнали в закрытый грузовик и повезли за город. Куда - Элиас этого не понял, да и не особенно хотел понять. Не все ли равно куда. Он старался не думать о том, что их ждет, страшась, что ему откажут нервы. В грузовике он оказался рядом с милиционером из Вали, - он уже знал, что это милиционер из Вали, тот ведь сам ему сказал. Элиас обрадовался ему.
У низкорослого сосняка грузовик остановился, и им приказали вылезать. "Чахлые сосенки", - отметил про себя Элиас, словно качество леса могло сейчас иметь какое-то значение. Он увидел, как их окружила большая группа вооруженных людей в штатском. Почти все были в форменных фуражках, в основном кайтселийтов-ских.
Кого-то громким, раскатистым голосом ругали за опоздание и за отсутствие всякого порядка. Голос показался Элиасу знакомым. Он не ошибся: неподалеку от них стоял, расставив ноги, констебль Аоранд. Элиас поспешно отвернулся, чтобы его не узнали. В голове, правда, мелькнула мысль, что стоило ему подать Аоранду знак, и он был бы спасен, но осуществлять этой мысли не стал.
Их с воплями куда-то погнали. Вскоре Элиас оказался на краю неглубокой канавы. "Каменистая земля", - снова машинально отметил он. При бледных лучах рассвета на дне канавы отчетливо были видны камни, величиной с кулак и больше. Песок был крупный, почти коричневый.
"Могила, братская могила".
И это он отметил почти автоматически. Странно, что подобное открытие не вызвало у него страха. Словно тут собирались расстрелять не его, а кого-то другого.
Один из его спутников упал на четвереньки. То ли споткнулся, то ли нервы отказали. Милиционер помог упавшему подняться.
- Выстроиться в шеренгу! - закричал на них щуплый человек в форме Кайтселийта.
- В шеренгу! - подхватил кто-то, словно эхо. Они выстроились на краю канавы.
Элиас не понимал, почему все старались поскорее выполнить команду. Он и сам послушно ей подчинился.
Наконец всех их выстроили на краю рва. Вооруженные люди отошли от них шагов на десять и тоже построились в шеренгу.
- Отделение, смирно!
Элиас снова узнал голос Аоранда. В голове опять мелькнула мысль, что следовало бы окликнуть констебля, сказать, что это он, вояка Элиас, попавший сюда по глупому недоразумению. Но он вновь подавил это желание.
Аоранд как-то напрягся, откинул голову назад и крикнул:
- Заряжать! Защелкали затворы.
В этот миг Элиаса охватил страх. Он во все глаза глядел на людей, заряжающих винтовки, и вцепился в руку человека, стоявшего рядом.
- Целься!
Теперь Элиас думал только об одном: выстоять, не упасть. Он перестал держаться за соседа, и руки его вяло обвисли.
- Отставить!
Что это значило? Почему винтовки опустились? Что произошло?
Их строй зашатался. Некоторые упали на колени,* некоторые сделали несколько неуверенных шагов. Элиас тоже закачался на ногах, но устоял.
Констебль Аоранд, стоявший справа от вооруженного строя и отдававший приказания, размашистым шагом шел к ним. Элиас перехватил изумленный взгляд констебля.
Не успел он и опомниться, как Аоранд уже оказался перед ним.
- Инженер Элиас? Элиас крепко стиснул зубы,
- Элиас, это ты?
Элиас по-прежнему молчал. Констебль Аоранд пристально всмотрелся в него. И спросил в третий раз, в самом ли деле он инженер Элиас. Сердце Элиаса бешено колотилось, горло было перехвачено, руки судорожно дергались. Но он не произнес ни слова.
Аоранд вернулся назад. Он подозвал к себе двух человек и что-то сказал им. Оба направились к Эли-асу.
Подойдя к Элиасу, они схватили его за руки и выволокли из строя расстреливаемых. Элиас пытался вырваться, но эти двое были сильнее.
Его дотащили до машины и швырнули в кузов. Он упал на дно кузова ничком, уже почти без сознания. Он не слышал, как захлопнули дверцу фургона и закрыли ее болтом. Словно бы очень издалека и приглушенно доносилась команда.
А потом грянул залп.
Примерно через полчаса или час загудел мотор. Сначала машину сильно трясло, потом она поехала плавно.
Элиас ни о чем не думал, ничего не чувствовал, кроме душащего отчаяния. Перенапряженные нервы, правда, воспринимали внешние впечатления, но эти впечатления словно бы уже не доходили до сознания.
Очнулся Энделъ Элиас только к вечеру.
Он обнаружил себя в какой-то квартире, обставленной прилично, но как-то беспорядочно. За открытым окном веял морской ветерок, шевеливший шторы. Они то надувались парусами, то опадали.
