Алексей Писемский - Люди сороковых годов
Инженер рассказал все это очень простодушным тоном, как будто это была самая обычная форма жизни человеческой. Правовед же, напротив того, поморщивался.
- К чему все эти подробности? - произнес он с укором брату.
К Салову, между тем, пришел еще гость - какой-то совершенно черный господин, с черными, но ничего не выражающими глазами, и весь в брильянтах: брильянты были у него в перстнях, брильянты на часовой цепочке и брильянтовые запонки в рубашке.
- А что, господа, пока никто еще не приехал, не сыграть ли нам в карты? - спросил Салов совершенно легким и непринужденным голосом, обращаясь к братьям Захаревским.
- Я совершенно не играю, - отвечал правовед.
- А вы? - спросил Салов инженера.
- Я играю-с, - отвечал тот.
- Ну, так сыграемте! А вы, Николай Гаспирович, хотите? - отнесся он к черноволосому господину.
- Хорошо, - отвечал тот, и на грубом лице его заметно отразилось удовольствие.
- По чем же мы играем? - спросил Салов - и опять каким-то легким и ветреным голосом.
- Я играю от одной до пяти копеек, - отвечал инженер.
- Ну, так мы и будем играть по пяти, - сказал Салов и написал на столе 100 ремизов.
- Нет, вы потрудитесь поставить только 50, - сказал инженер.
- Почему же только? - спросил с удивлением Салов.
- Потому что нам с братом надо еще в другое место ехать, а игра может затянуться.
- В какое место еще ехать? - спросил правовед с удивлением, вслушавшись в их разговор.
- Ну, как же, ведь разве ты не знаешь? - сказал инженер с ударением.
Правовед замолчал и уже больше ничего не возражал.
Салов, черный господин и инженер стали играть. Прочие посетители, о которых говорил Салов, что-то не приезжали, а потому Павел все время разговаривал с правоведом.
- Как велика и грязна ваша Москва сравнительно с Петербургом, - это деревня какая-то! - сказал правовед.
- Почему же уж и деревня? - возразил Павел.
- Эти деревянные дома, кривые улицы, - продолжал правовед.
- В Москве надобно искать не того, а историю русского народа и самый народ!.. Видеть, наконец, святыню!.. - говорил Павел.
- Да, прекрасно, но надобно, чтобы одно при другом было. Нельзя же, чтоб столица была без извозчиков! Мы с братом взяли дрожки здешние, и едва живые приехали сюда.
Инженер в это время встал из-за стола и, выкинув на стол двадцатипятирублевую бумажку, объявил, что он больше играть не будет.
- Да полноте, припишемте еще! - уговаривал его Салов.
- Нет-с, я не расположен больше играть, - отвечал инженер явно насмешливым голосом.
Черноволосый господин сидел молча - и как-то мрачно сопел.
- Отчего ты не хочешь больше играть? - спросил правовед брата, когда тот подошел к нему.
- Этот господин въявь передергивает и подтасовывает карты, - сказал инженер, вовсе не женируясь и прямо указывая на черного господина, так что тот даже обернулся на это. Павел ожидал, что между ними, пожалуй, произойдет история, но черноватый господин остался неподвижен и продолжал мрачно сопеть.
- Может быть, тебе это так показалось, - возразил правовед брату.
- Какое показалось! Сделай милость, я вольты-то сам умею передергивать, - объяснил тот. - Наконец, у него все брильянты фальшивые.
- Как фальшивые? - спросил Павел.
- Поддельные, ничего не стоят. Я настоящие брильянты за версту отличу, - отвечал инженер.
- В таком случае, уедем отсюда поскорее, - сказал ему вполголоса брат.
- Зачем? - возразил тот. - Он ужинать оставлял! У этаких господ ужин всегда бывает отличный.
Вихров начал уже со вниманием слушать этого молодого человека; он по преимуществу удивил его своей житейской опытностью. Салов, заметно сконфуженный тем, что ему не удалось заманить молодого Захаревского в игру, сидел как на иголках и, чтоб хоть сколько-нибудь позамять это, послал нарочно за Петиным и Заминым, чтоб они что-нибудь представили и посмешили. Те, очень довольные таким приглашением, сейчас же явились и представили сначала возвращающееся с поля стадо или, по крайней мере, все бывающие при этом звуки. Кроме того, Замин представил нищую старуху и лающую на нее собаку, а Петин передразнил Санковскую{195} и особенно живо представил, как она выражает ужас, и сделал это так, как будто бы этот ужас внушал ему черноватый господин: подлетит к нему, ужаснется, закроет лицо руками и убежит от него, так что тот даже обиделся и, выйдя в коридор, весь вечер до самого ужина сидел там и курил. В оставленном им обществе, между тем, инженер тоже хотел было представить и передразнить Каратыгина{195} и Толченова{195}, но сделал это так неискусно, так нехудожественно, что даже сам заметил это и, не докончив монолога, на словах уже старался пояснить то, что он хотел передать. Ужин последовал, как и ожидал инженер, почти роскошный, с отличным вином, с фруктами. Петин опять принялся дурачиться и представлять баядерку, которая подносит султану различные вкусные блюда. Султаном, разумеется, был выбран тот же черноватый господин, и при этом Петин кланялся ему не головой, а задом. Черноватый господин, в свою очередь, сделал вид, что как будто бы все это ему очень нравилось, и хохотал от души. Но Павел во весь вечер был мрачен и сердит. Подлость Салова и желание его заманить и обыграть инженера были уже слишком явны; но ему тяжело было убедиться в этом, потому что Салов все-таки был его приятель. На другой день, он обо всем этом происшествии рассказал Неведомову; но того, кажется, нисколько это не поразило и не удивило.
- Да, господин, развращенный в корень! - произнес он. - Натура страстная и даже даровитая, но решительно принявшая одно только дурное направление.
- Вы знаете, с этаким господином и знакомому быть не совсем приятно, проговорил Павел.
- Конечно! - подтвердил Неведомов. - А какую он теперь еще, кажется, затевает штуку - и подумать страшно! - прибавил он и мотнул с грустью головой.
- Какую же? - спросил было Павел.
- И говорить пока не хочу! - отвечал Неведомов и затем погрузился в глубокую задумчивость.
Вскоре после того Салов, видимо уже оставивший m-me Гартунг, переехал даже от нее на другую квартиру. Достойная немка перенесла эту утрату с твердостью, и, как кажется, более всего самолюбие ее, в этом случае, было оскорблено.
- Пускай поищет себе другую такую!.. Пускай! - говорила она.
Вихров, через несколько месяцев, тоже уехал в деревню - и уехал с большим удовольствием. Во-первых, ему очень хотелось видеть отца, потом посмотреть на поля и на луга; и, наконец, не совсем нравственная обстановка городской жизни начинала его душить и тяготить!
VIII
РАЗНЫЕ МОТИВЫ ИЗ ДЕРЕВЕНСКОЙ ЖИЗНИ
У полковника с год как раскрылись некоторые его раны и страшно болели, но когда ему сказали, что Павел Михайлович едет, у него и боль вся прошла; а потом, когда сын вошел в комнату, он стал даже говорить какие-то глупости, точно тронулся немного.
- Что тебе к ужину велеть приготовить? - произнес он, стоя посередине комнаты с каким-то растерявшимся взором. - Погоди, постой, я пошлю сейчас в Клецково и оттуда отличнейших фруктов из оранжереи велю тебе привезти.
- Не нужно, папаша; я, ей-богу, фруктов не ем, - урезонивал его Павел.
- Ну, так вот что!.. Афимья! - крикнул полковник.
Он за последнее время сильно постарел, и Афимья, тоже уже совсем сделавшаяся старушонкой, явилась.
- У тебя некоторые наливки не подварены. Мы не знаем, какие еще Павлу Михайловичу понравятся и какие он будет кушать, так подвари все, чтобы все были подслащены.
Павел при этом несколько даже удивился; отец прежде всегда терпеть не мог, чтобы он хоть каплю какого-нибудь вина перед ним пил, а тут сам поить хочет: видно, уж очень обрадовался ему!
Полковник после этого зачем-то ушел к себе в спальню и что-то очень долго там возился, и потом, когда вышел оттуда, лицо его и вообще вся фигура приняли какой-то торжественный вид.
- Павел Михайлович, - начал он, становясь перед сыном, - так как вы в Москве очень мало издерживали денег, то позвольте вот вам поклониться пятьюстами рублями. - И, поклонившись сыну в пояс, полковник протянул к нему руку, в которой лежало пятьсот рублей.
- Зачем, папаша, это совершенно не нужно! - говорил Павел, не беря сначала денег.
- Ни-ни! Извольте брать и слушаться! - прикрикнул полковник.
Павел, нечего делать, взял и горячо поцеловал у отца руку.
- Теперь пошлите Ивана ко мне! - крикнул полковник.
Иван, разумеется, сейчас же явился.
- Так как вы, Иван, сберегли барина и привезли его мне жива и невредима, то вот вам за это двадцать пять рублей награды!..
И полковник, в самом деле, подал Ивану двадцать пять рублей.
- Они сами себя берегли-с без меня-с, что - я? - отвечал на этот раз Иван почему-то с совершенно несвойственным ему смирением.
- Спать вы можете, если хотите, в сенях, в чулане, на наших даже перинах, - разрешил ему полковник.
- Нет, уж я у мамоньки ночую, - отвечал Ванька.
- Да ведь жарко там, дурак! - возразил полковник.
