Антон Чехов - Том 28. Письма 1901-1902
Отчего ты, собака моя хорошая, стала такой сдержанной в своих ласках, отчего твои письма кажутся мне суховатыми? Ты рассердилась на меня? За что? Не скрывай, моя радость, и если в самом деле на душе у тебя нескладно, то напиши.
«Россию» я получал в этом году*.
Ну, вчера приехал С<улержицкий> и привез от тебя конфекты и мармелад, и говорил много про тебя*. Говорил, что ты похудела, истомилась. Он переночевал, а сегодня утром уехал в Олеиз к Г<орькому>. Сегодня получил от тебя письмо, в котором ты пишешь, что приедешь к первой неделе поста*. Это для того, чтобы уехать в среду на той же неделе в Петербург? О, не мучь меня, моя милая, близкая моя, не пугай! Немирович не пустит тебя, а если пустит, то непременно схитрит в чем-нибудь, как-нибудь, так что твой выезд из Москвы окажется невозможным, иначе, мол-де, придется театр закрыть. Быть может, я и ошибаюсь, — не знаю!
Сегодня у меня были: С<улержицкий>, Балабан, А. Средин, Андрей Толстой. Балабан это чумной доктор, отличный чтец, актер. Он превосходно читает мои рассказы, играет на сцене, в «Грозе» и «Лесе» играл недавно. Он приходил проститься, так как уезжает в Петербург; будет в Москве, я дал ему твой адрес. Маша его знает.
Я привык спать рядом с тобой, и мне одному нехорошо, точно я путешествую, сплю в вагоне. Впрочем, ты этого не понимаешь!
Исполнь мою просьбу, дуся. Доктора поднесли вам мой поганый портрет*, я не похож там, да и скверен он по воспоминаниям*; попроси, чтобы его вынули из рамы и заменили фотографией от Опитца. Скажи об этом Членову, который главным образом распоряжался*. Мне противен бразовский портрет.
Кланяйся мыши, которая живет в так называемом моем кабинете*.
Откуда ты взяла, что я тоскую?* Мне бывает скучно, это так, но до тоски еще далеко. Когда ты со мной, то конечно мне несравненно лучше, и ты это понимаешь очень хорошо, хотя ты и собака.
Позволь мне писать тебе о погоде!
Целую мою немочку и обнимаю. Будь здорова, веселись, обедай у Морозова, где хочешь, даю тебе полную свободу*.
Когда вернется Немирович?* Напиши.
Твой Antoine.
Д-ра Францена я знаю*. И. И. Щукина тоже знаю. Первый, кажется, пустой человек, второй — интересен. У второго я обедаю всякий раз, когда бываю в Париже.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 января 1902*
3639. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 января 1902 г. Ялта.
25 янв. 1902.
Итак, я буду теперь писать тебе очень редко, так как ты скоро приедешь. Ты немка положительная, с характером, приедешь в понедельник на первой неделе, а уедешь в среду, или даже во вторник на той же неделе… Горе мне с тобой!
Вчера у меня был московский доктор Щуровский, приехавший к Толстому*. Был у меня он не доктором, а гостем. Толстому вчера было нехорошо, температура хватила до 39°, а пульс до 140, с перебоями. Главная болезнь — старость, а еще — перемежающаяся лихорадка, которую он схватил очень давно.
Вчера целый день были гости. Целый день! И когда ты приедешь, то будет полнехонько, и ничего ты не поделаешь.
Сулержицкий живет в Олеизе, он психически как-то опустился*, утерял свежесть, а физически ничего, еще 50 лет проживет.
Говорить тебе, собака, что я тебя люблю, — я не стану. Довольно баловать тебя! Надо держать тебя в строгости, надо грозить тебе, иначе ты не приедешь вовсе или же приедешь только на полчаса.
Будь здорова, собака. Так и быть уж, обнимаю тебя и целую. Сейчас в телефон говорила со мной Татаринова.
Пиши!!
Твой Antoine.
Кривенко В. С., 25 января 1902*
3640. В. С. КРИВЕНКО
25 января 1902 г. Ялта.
25 января 1902 г.
Многоуважаемый Василий Силович!
Я получил Вашу книгу «На окраинах»*, приношу Вам сердечную благодарность. Благодарю и за книгу, и за память.
Вам угодно было написать на книге: «Первейшему гражданину Ялты». Увы, я не первейший, не первый и даже не последний гражданин г. Ялты, так как живу не в Ялте, а в Ялтинском уезде*.
Позвольте еще раз поблагодарить Вас, пожелать всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим и преданным.
А. Чехов.
Чеховой М. П., 25 января 1902*
3641. М. П. ЧЕХОВОЙ
25 января 1902 г. Ялта.
Милая Маша, сообщи Реве́-Хаве́*, что посылка ее уже отнесена Арсением Мамашевой*. В Ялте холодно, погода неважная. Скажи Вишневскому, что 50 руб. я получил* и что на днях он получит квитанцию. Большое ему спасибо.
Здесь д-р Щуровский*. Вчера вечером старик почувствовал себя особенно нехорошо, и сегодня вечером (25 янв<аря>) Альтшуллер говорил в телефон, что дела плохи.
Ну, будь здорова. Мать чувствует себя хорошо, не жалуется, довольна. Желаю всего хорошего.
Твой Antoine.
Письмо твое получил, спасибо. Белый дом, что строил Шаповалов, что похож на наш, по ту сторону реки — сгорел.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Книппер-Чеховой О. Л., 27 января 1902*
3642. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 января 1902 г.
Ялта. 27 янв.
Милый мой пупсик, я телеграфировал тебе не «злая собака», а «милая собака»; очевидно, на телеграфе переврали. Т<олстой> очень плох; у него была грудная жаба, потом плеврит и воспаление легкого. Вероятно, о смерти его услышишь раньше, чем получишь это письмо. Грустно, на душе пасмурно. Сообщи, в какой день, какого числа ты выедешь. Если нельзя выехать, то и не надо, сиди дома, делай свое дело; увидимся на Страстной неделе. Я здоров.
Целую тебя, мою дусю, нежно и много раз.
Пиши, сегодня нет от тебя письма.
Твой Antoine.
Книппер-Чеховой О. Л., 28 января 1902*
3643. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 января 1902 г. Ялта.
28 янв.
Привези с собой «Детей Ванюшина»* — эта пьеса у Маши. Слышишь?
Т<олстой> плох, очень плох. Воспаление легкого. Ну, будь здорова, моя радость. Веди себя хорошо.
Ты в течение трех дней не получала моих писем*. Это неправда. Я пропускаю иногда два дня (и это было только раз), пропускаю по одному дню, но никогда не отдыхал от писем три дня. Мне кажется, что ты не приедешь. Это видно по письму Немировича*. Не из письма, а именно по письму.
Если не приедешь, то «Детей Ванюшина» вышли бандеролью. Целую тебя и обнимаю.
Твой Antoine.
Книппер-Чеховой О. Л., 29 января 1902*
3644. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
29 января 1902 г. Ялта.
29 янв.
Опять кутила, забулдыга!* Ну, это хорошо, это славно, я люблю тебя за это, только не утомляйся очень.
Как это нескладно, что мне назначили Грибоедовскую премию!* Это не даст мне ничего, кроме буренинской брани*, да и уж стар я для сих поощрений.
Ты приедешь на два дня? Только? Это всё равно, что Таннеру, после сорокадневной голодовки, дать только чайную ложечку молочка. Это только разволнует нас, даст опять повод к разлуке — и, дуся моя, подумай, не лучше ли тебе отложить свой приезд до конца поста?* Подумай. На два дня приезжать — это жестоко, пойми! Два дня — это милость Немировича, покорно благодарю!
Если я терпел до февраля, то потерплю и до конца поста, двух же дней хватит только на то, чтобы и тебя утомить поездкой, и меня взбаламутить ожиданием и тотчас же прощанием. Нет, нет, нет!
Последние твои письма очень хороши, моя дуся, я читал их больше, чем один раз.
Я тебя люблю, собака, ничего я с собой не поделаю.
Пиши мне, я буду писать исправно.
Твой Antoine.
Обнимаю мою забулдыгу.
Если не откажешься от намерения приехать в конце масленой, то знай, что я согласен на 5 дней — не меньше! 5 дней и 6 ночей.
Стаховичу М. А., 30 января 1902*
3645. М. А. СТАХОВИЧУ
30 января 1902 г. Ялта.
Воспаленье легких, больному лучше, есть надежда*.
