Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)
Я ушел, а он устраивал "бурю". С чего это сегодня?
Сегодня утром к АА явилась Маня. АА ей сказала, но та, по-видимому, готова была к этому и нисколько не огорчилась.
АА, сидя у меня, со смехом оторвавшись от книги, сказала - умышленно грубо: "Здорово я краду у Пушкина!" - и прочитала мне строки из "Мне дали имя при крещеньи - Анна..." - и до "И часто, стоя в голубой воде...", до "Вдали поет о вечере разлук!" - и вслед за тем соответствующие строки Пушкина.
Я показал АА "Вечер" и "Четки". "Четки" (этот экземпляр) писала для себя, и второе издание вышло не по этому экземпляру, потому что потом АА кое-что переменила. Из этого вырезано несколько страничек. Они были на выставке. АА одну видела.
Вчера АА (или позавчера) узнала, что обеспечение Кубу у нее отберут с октября. Шилейко тоже не будет, наверно, давать на Тапа и на квартиру. С чем же АА останется?
Давно - месяц или два тому назад - ей прислали предложение пойти на врачебно-контрольную комиссию, которая признала бы ее нетрудоспособной, и ей Кубу назначило бы пенсию. К ней по этому делу ходила Замятина, но АА не пошла на комиссию. Теперь и пошла бы, но считает, что ее сейчас не признают нетрудоспособной (другое дело - зимой, когда она совершенно больна.) А сейчас она себя сравнительно хорошо чувствует.
Лето вообще она значительно легче переносит теперь, чем зиму.
Внешние неприятности: Маня, Шилейко, обеспечение Кубу, Тап, квартирный вопрос (а теперь - с увеличением квартирной платы и с долженствующим случиться приездом женатого Шилейки - он особенно обостряется), и т. д., и т. д. Но они ничто - по сравнению с внутренними, гложущими ее. "Каша": Пунин - А. Е. Пунина, Николай Константинович, Шилейко, Вера (его новая жена), отец А. Е. Пуниной, я, литературные, мысли о России - и тысячи других.
Шли по Фонтанке. Говорила, что Пастернак по три, по четыре года не пишет стихов, Мандельштам тоже, Асеев, и т. д., и т. д. - тоже. Есть какие-то "пределы". Если их перейти, то некоторые люди - наиболее чуткие, тонкие - начинают задыхаться. И тогда им кажется странным, что вообще можно писать стихи, кажется, что писать стихи - немыслимо, и они не пишут, молчат, молчат по три, по пять лет... И когда потом неожиданно для них самих к ним придет волнующая минута вдохновения и они пишут стихи, - они делают это с таким чувством, как будто в их поступке есть какая-то "греховность". (А разговор начался с того, что я сказал о том, что Тихонов перестал писать стихи - вчера говорил мне - и хочет теперь писать только прозу.)
Сегодня в Шереметевский дом неожиданно почему-то звонил Рыбаков. Не застал никого. Зачем звонил? АА и Пунин считают, что это "совершенно прекращенные и невозобновимые отношения".
... - не "свойственны" им. И не потому, что они не могут заработать или трудиться... Нет. Но если бы такому человеку положить на стол пять тысяч, на следующий день у него бы их не было. И не потому, что он прокутил бы их, истратил... нет... Просто так - кто-нибудь пришел, попросил в долг, он бы дал их, потом тот передал бы их еще кому-нибудь или бы тот даже вернул, - но как-нибудь, когда-нибудь они бы так же безнадежно исчезли - неведомо для своего владельца как и куда...
Разве неверно, что к одним прилипают деньги (например, Виктор, скопивший из скудного жалованья пять тысяч или заработавший сто тысяч в революционные годы), а к другим не идут никак.
Сказать Шилейке:
1. О Тапе;
2. О новой квартирной плате, грозящей бедствием;
3. АА сказали, что ее лишат обеспечения с октября (А. В. Ганзен).
О технике и ее чудесах: кажутся чудом только до тех пор, пока они не осуществлены. А как только техника добьется этого (разве не чудо - радио, телеграф, аэроплан и пр.?), они становятся чем-то весьма посторонним человеку, чем-то даже ненужным в его обычной жизни, потому что они служат каким-то особым, выдуманным целям - целям политики, войн, над-обычно человеческих отношений, и кажутся какими-то бедными, ничтожными... А людьми руководят все-таки те же чувства и враждебные свойства, та же любовь, злоба, вдохновенье, звериное тщеславие и прочее, и прочее... и деньги... "Да, и деньги, - добавила АА, - потому что деньги я бы тоже отнесла к числу человеческих врожденных им свойств: разве... (Обрыв.)
АА несколько раз просила меня позвонить Мандельштаму и узнать о здоровье Надежды Яковлевны. Я сегодня дважды звонил, но никого не заставал.
АА подарила мне азиатскую монету, присланную ей Ларисой Рейснер в 1921 году в посылке - из Азии. АА говорит, что это - фальшивая монета.
На днях АА отыскала случайно себя - пластилиновую; но фигурка совершенно смята.
6 июля был разговор - на извозчике, я ехал с АА к Тапу. Я тронул пуговицу сиденья и сказал: если б можно было вот так нажать какую-нибудь кнопку - на этом же извозчике уехать, в этом экипаже. (Перечеркнуто.)
11.07.1926
Черное платье с большим вырезом. Коричневые чулки. Туфли. Водил Тапу гулять перед самым уходом. К Пунину пошла - в черном жакете.
6.08.1926
АА в двенадцать сорок в Царском Селе пошла с Даньками к Рыбаковым. У Рыбаковых были Замятины и Радловы. Замятин (и Радлов?) ходили обедать к Спасским, и АА хотела тоже идти, но И. И. Рыбаков (?) уговорил ее остаться. Обедала у Рыбаковых. В Царском Селе все вместе гуляли - АА, Рыбаковы, Замятины, Радловы, Данько, Скука была смертная.
Рыбаков ходит в коротких штанишках - почти в трусиках.
Рыбаков проводил АА на вокзал. АА уехала с поездом, который пришел в Петербург в 19.42.
Я - в 1 час 10 - дома, десять минут дома. Ездил к Федину; в три - обед; до 5 1/2 дома; 5 1/2 - в Шереметевский дом. В 5 3/4 - до 5.50 в Шереметевском доме, оставил розы. Здесь Пунин, А. Е. Пунина, Зоя Аренс с мужем.
5.50-6.05 - путь Т.; 6.05-7.42 - на Царскосельском вокзале, и у вокзала звонил Пунину. 7.42 встречал АА, поехал на извозчике по Загородн., по Фонтанке в Шереметевский дом. До девяти часов вечера - в Шереметевском доме; АА надписала фотографию. Попрощался со всеми. 9-9.10 - путь домой; 9.10-10.50 - дома. Укладка, ужин. Приходил Казмичев (звонил мне два раза, и я ему один раз). Я звонил АА. 10.50-11.10 - путь с папой и мамой на вокзал. Т. 11..10-11.50 - на Николаевском вокзале на перроне. Я, папа, мама, АА и Пунин. 11.50 уехал. Болит голова, ужасное настроение. Ни с кем не разговаривал. В час ночи заснул.
9.08.1926
Надпись на "Подорожнике" (Petropolis). Книга находится у АА.
"Анне Андреевне Ахматовой в собственность с тем, чтобы никому не отдавала. 9 августа 1921. Артур Лурье. Петербург".
(В книге под стихотворением "Бывало, я с утра молчу..." рукой АА карандашом отметка: "Февраль, Царское Село".)
10.10.1926
Голлербах подл до последней степени.
О Голлербахе (был вчера) - Недоброво и Комаровский.
Недоброво - аристократ до мозга костей, замкнутый, нежный.
Комаровский (не л.).
Сологуб - три раза подводит (первый раз - с Гржебиным, второй - с санаторием в Лесном: "Переезжайте!" - и АА переехала из Царского Села, а в Лесной оказалось нельзя. Весной 25 года. Третий - теперь. Союз хлопочет о пенсии по болезни. АА не хотела. Сологуб позвал к себе и выругал - и АА подписала бумагу, а теперь это идет в Малый Совнарком. Пенсия по шестому разряду. Все равно не дадут, а будут говорить, что выпрашивала...).
Квартира... Нет комнаты.
От Шилейко письмо - что завтра приедет (а от Пунина письмо: Пунин говорил с Шилейко по телефону, и Шилейко сказал ему, что, может быть, на днях, а может быть, через неделю). Пунин завтра утром приедет.
Недоброво две зимы в Царском Селе жил.
Голлербах назвал его "царскоселом" и под предлогом, что тот царскосел, будто бы хочет им заниматься.
Начало октября 1926
Встречи с Мандельштамом.
Т. Готье - Фра Беато.
Письмо О. Судейкиной. АА успокоилась.
Нет писем от Duddington - fatum - наказана.
Позвонить Марго.
Лозинский не приедет. Он говорил у Сутугиной Л. Замятиной, и та убеждена, что он приедет.
"Не осуждайте других: мы все - и вы, и я - плохие".
Лавренев получил две тысячи. А Чуковский - четыреста; очень плохо отмечать, что такой-то, мол, зарабатывает, когда сам нищий.
Это очень плохая черта. Надо радоваться за них. У Чуковского семья, у Лавренева семья.
Д'Актиль очень талантливый.
Да, в своем роде талантливый.
Редактор все равно ничего не понимает.
Сологуб Фромана примет очень ласково, чаем напоит.
Меценаты в Париже. Мне всегда очень противно это бывает. До сих пор нет биографии Пушкина, Достоевского.
Комната на Итальянской.
Управдом, переоборудование электричества.
От Шилейко нет писем. АА уплатила за месяц. Справка из Кубу.
Павловск - с Замятиной. Очень хотела внутрь дворца, не была никогда. Хорошая погода, но холодно.
Боричевский.
Жалеет Клюева.
Тушин в Шереметевском доме.
Анна Радлова пришла к Ходасевичу.
Печатать Сологуба, Кузмина, Блока, Ахматову и немножко себя.
29.10.1926
У меня. После долгих разговоров об эпохе современников АА мы заговорили о театре, и потом АА упомянула Щеголевых. Дело в том, что Щеголев последнее время находится в критическом материальном положении. Раньше, до "Заговора императрицы", он зарабатывал сравнительно мало, но также мало и тратил, и никаких недоразумений денежных у него не бывало. Написав и поставив "Заговор", Щеголев стал получать необыкновенно много - десятки тысяч рублей. Но тратить он стал больше. Ему не хватало. Появились на сцене векселя, долги. Потом Фининспекция донимать стала налогами. И сейчас его положение скверно: целыми днями он бегает, подписывает векселя, боится, что имущество его будет описано и продано с молотка...
