Андрей Зарин - Кровавый пир
– Брось, Вася, кручиниться! – говорил ему Разин. – Гляди, до Казани дойдем, какую свадьбу сыграем! Ой! Гуляй, казак!..
– Симбирск! – на заре пятого сентября закричал Ивашка Волдырь, вбегая в рубку атамана.
– Ой ли? Вот так скоро! – радостно воскликнул Степан, вскакивая. – Идем, казаче, взглянем!
Он вышел на палубу, и перед ним на низине открылся Симбирск, освещенный холодным солнцем. Ясно, спокойно, вырисовывался он на фоне бледного неба и, казалось, не чуял беды, которая шла к нему спешным шагом.
– Вот он, миленький! – сказал Степан. – И не надо тебя, да на дороге стоишь! Вася! – обратился он к Чуксанову. – Ты все сумный такой. Сойди‑ка на бережок, достань языка, милый друг!
Василий послушно отошел и сел в челнок. По берегу шел его есаул Кривой со своей сотней, в которой Кострыга, Тупорыл и Горемычный стояли десятниками, а Пасынков и Дубовый пятидесятниками.
Василий с трудом разыскал их среди нестройных полчищ мужиков. Густой тучей ехали башкиры на своих маленьких конях с саадаками за плечами, со страшным чамбулом на луке высокого седла. Тут же гнали стада баранов, оглашавших воздух нестройным блеянием. За ними шли холопы и мужики с дубьем, с косами, с рогатинами, стадо быков и коров, казаки, несколько сотен, более для порядку, а там мордва, чуваши с дубинами и топорами. Василий ездил между ними, пока, наконец, набрел на свою сотню.
Кривой ему обрадовался.
– Атаман! – закричал он. – А мы думали, что ты уж и бросил нас!
– Со смертью уж брошу, – ответил Василий, – дай‑ка мне человека два языка снять!
– А зачем два? У нас Аким на это. Он тебе живо достанет.
Василий позвал Акима
– Языка достать надоть!
– А можно.
– Один‑то управишься?
– А одному‑то легче, государь!
Василий нахмурился. Как ни учил он Акима, но тот в своем прежнем господине не мог признать себе ровню.
Он низко поклонился Чуксанову, повернул свою лошадь и выехал из войска.
Чуксанов поехал со своею сотнею. По дороге Кривой без умолку говорил ему.
– Бог это тебя нам послал! Глянь, как идут! – указал он рукою на крестьянские ополчения. – Вот и мы бы так шли, а теперь нищто! Что казаки! У всех кони, мечи, копья. Я в Самаре‑то во какой чекан достал! – он показал на свой чекан с серебряными насечками. – Дубовый такой же шестопер имеет важный. И казна есть, и кафтан. А все ты! Полюбился ты атаману, а за то и нам хорошо. Живем – любо!
Василий невольно улыбнулся. Действительно, из отряда в шесть человек он в Царицын привел сорок да к Астрахани сотню, и эта сотня была едва ли не лучшею во всем войске. Казаки мутились и ссорились между собою и подчас сотника брали на сабли, а у Василия по его слову согласятся наложить на себя руки, не токмо что на противника.
– Пожди, – мечтательно сказал он, – кончим все это дело, женюсь я, уйдем на Дон, заведу я себе хутор, ты рядом, и заживем тогда без воевод да бояр! – и он сам засмеялся своей мечте. Не то сулила ему судьба.
– А вот и он! – сказал Аким, подъезжая к Чуксанову. Василий обернулся. Аким сидел на коне, а позади, держась за его плечи, сидел белобрысый мужик в армяке и гречишнике.
– Как взял его?
– Да и брать не надо было. Сам шел, я только подвез!
– Ну и ладно! Садись, друже, ко мне теперь… Я тебя к атаману повезу!
Мужик кивнул головою, соскользнул на землю, ловко прыгнул за седло к Василью и, как кошка, уцепился, за его плечи.
Василий поскакал к берегу.
Разин сидел на палубе, когда Василий привел к нему посадского.
– Вот и язык! – сказал он.
– Лихой ты у меня! – похвалил его Степан, а мужик, увидев атамана, повалился в ноги и радостно воскликнул:
– Многая лета тебе здравствовать, батюшка наш, Степан Тимофеевич!
Степан весело засмеялся, обнажив белые, крепкие, как у волка, зубы.
– А ну, здравствуй и ты! – сказал он. – Кто таков?
– Николка Белобрыс, с посада!
– Что скажешь: ждут меня людишки?
– Ждут, батюшка, как солнышко. Пойди к нам, хлебом солью встретим!
– Ну, ну! Ввечеру у вас буду. Вы мне воеводу свяжите!
Белобрыс почесал затылок.
– Не можно этого…
Степан нахмурил свои густые брови.
– Как? Почему не можно?
– Догадлив пес, – ответил посадский, – заперся у себя в Кремле, рвом окопался и нас, посадских людишек, только вешает, а чтобы в город – ни – ни!
– Так‑то! – усмехнулся Степан. – Смекнул. Ну, да черт с ним, мы тогда силой возьмем. У нас для него припасено.
Белобрысый оживился.
– У нас, батюшка, и острожек есте! Кре – епкий!
– Ладно! – сказал Степан. – Выпей теперь с дорожки. Эй, дайте ему вина!
Казак поднес ему чару.
Белобрыс улыбнулся и, старательно вытерев губы, взял чару.
– Многая лета тебе, батюшке! – сказал он, выпивая.
– На здоровье! – ласково ответил Степан. – А теперь иди к своим и скажи, чтобы к вечеру ждали! Да скажи им: иду я против бояр, да воевод, да приказных людей, а всякому бедному я как брат родной. Скажи: иду я везде казачество установить, чтобы все равны были. И сам я не хочу царем быть, а хочу быть всем вам братом! Дай ему, Вася, полтину!
Чуксанов дал посадскому полтину, и тот, радостный, уселся в челнок, ехать на берег.
– Ну, а мы думать станем! – сказал Степан. – Зови есаулов, Фролушка!
На палубе струга разложили ковры и подушки, принесли вина и меда, и скоро Степан со своими есаулами стал совещаться, как взять Симбирск.
– Что там, – решил Волдырь, – разве не брали мы городов силою? Закричим» нечай!«да и полезем, а посадские пущай стены жгут!
– Ну, ну! А когда пойдем?
– Да враз! Я вот возьму полтысячи, да сейчас в посад, огляжу, пушки поставлю, а там и ты!
– Ну, и ходи, Ивашко мой! – одобрил Степан. – А мы за твое здоровьице выпьем! Вася! – окликнул он Чуксанова. – Будет дело! А? Поработаем, братик!
– У него одно на уме, – сказал Фрол, ухмыляясь, – о своей зазнобушке. Забыл казачество.
Василий тряхнул плечами.
– Казачество не забыл, врешь, Фрол. А что о ней думаю, то твоя правда!
– И брось! – сказал Степан. – О бабе думать добра мало. Гляди вот, поженю тебя, ты и не поглядишь на нее больше!
Василий отрицательно покачал головою.
– Верно! Я, братик, и сам не мало любил. Только, чур! Как вижу, что бабиться начинаю, сейчас бабу в воду или ножом. Ну ее! Вон у меня жинка есть в Качальнике, так я ее и не вижу. Выпьем лучше!
Василий жадно прильнул губами к кубку. Фрол засмеялся.
– Так‑то лучше! Я вона в Астрахани повязался. Боярская дочь! Такая ли пава. А уходить пришла пора, я ее казакам отдал, а они ее в воду!
– Наше дело казацкое! – промолвил Еремеев.
– А ну, казаче, пора и на берег! – объявил Степан, вставая.
Струги все уже стояли на причалах, и сходы были перекинуты на берег. Казаки уже сошли и строились. Пять сотен ушли с Волдырем вперед.
Степан сел на коня и поехал по рядам.
– Дело будет, молодцы, – говорил он, – не посрамим казачества!
– Постоим, батько! – отвечали казаки.
– Ну, вы! – говорил Степан мужикам и холопам. – Сегодня биться надо будет. Покажите себя!
– Веди нас, батюшка! – отвечали мужики.
– Идем на город! – распорядился Степан и двинулся со своими полчищами.
Он въехал в посад, как победитель. Посадские кричали ему здравия и бежали за ним толпою.
По узким улицам он доехал до острожка.
Это было небольшое укрепление со стенами и рвом, как есть, посередине посада.
– Добро, – проговорил Степан. С ним сравнялся Волдырь.
– Крепко засели, собаки, – сказал он, – и вал нарыли. Хоть ты што!
– А ну? Сбирай‑ка ты всех, да не гляди! Василий, веди! Фрол, иди на стены! Разом! Вели сюда пушки тащить!
– Нечай! – раздался через минуту воинственный крик воров, и все тучею ринулись ко рвам, кидая в них ворохи сена и перебегая к валу.
– Бум! – грохнула угловая пушка. Казаки отшатнулись.
Ивашка и Еремеев с двумя сотнями уже полезли на стены, на них вдруг опрокинулись груды камней, страшные коты, и они убежали все за ров.
– Ничего так не будет! – сказал Еремеев и поскакал к Степану.
Степан Разин стоял на берегу рва с обнаженной саблею и хрипло кричал на толпы холопов.
– Лезьте, собачьи дети! Десять собьют, один войдет. Что будет! Лезьте!
– Бум! – громыхала пушка, и чугунное ядро месило толпы холопов.
– Не можно, батюшка! – сказал один, вылезая изо рва весь мокрый.
– Вот тебе, трус поганый! – прорычал Стенька и перекрестил саблею мужика. Перерубленный до пояса, он покатился назад в ров. В это время к Разину подъехал Еремеев.
– Батько, – сказал он, – понапрасну людей губим! Ночь, не видать, а у них все крепко!
– А к завтрому крепче будет! – ответил Степан.
– И мы увидим!
Василий и Фролка подъехали тоже.
– Пустое дело! Ничего не будет, – объявил Фролка.
– А ты? – обратился Разин к Чуксанову.
– Отложить надо. Ничего не видно!
– Трусы вы! Вот что! – выругался Степан. – Кричи назад! – и он съехал с насыпи.
Шум борьбы сменился тишиною. Мрачный, угрюмый Стенька вошел в отведенную ему избу. Все вошедшие с ним молчали, зная его неукротимый нрав.
