Александр Хургин - Комета Лоренца (сборник)
- А что такое? - спросил Зуев. - Война началась с врагами или чрезвычайное положение ввели в страну?
И Модзалевский сказал:
- Да. Чего это мы должны ходить на день рождения к знакомым с документами? Они и так нас узнают. Мы с цветами идем. И с подарками.
Тут Модзалевский встряхнул сумку, и бутылки зазвякали в ней, биясь друг о дружку боками.
Ну, стражи закона, конечно, быстро им втолковали, что они - и Зуев, и Модзалевский - несмотря на свою арийско-славянскую внешность, подозрительно похожи на лиц кавказской национальности, и этим все сказано.
- Какой-какой национальности? - переспросил у стражей Зуев. Но стражи Зуеву не переответили. Они его повели. И Модзалевского повели с цветами. Следом за Зуевым.
Может, стражей закона и порядка портвейн чем-нибудь привлек. А может, подарки. Но не цветы. Это точно. Потому что цветы им на хрен без надобности. Особенно при исполнении. А портвейн и подарки Зуев с Модзалевским решили не отдавать ни за что и бороться за их сохранение до последней капли пота и крови. Слава Богу, никто у них не пытался ничего отнять. Их просто привели в районный участок, заставили собственноручно и добровольно написать бумагу автобиографического содержания, три часа продержали без суда и следствия, а также без причины - и выпустили, вернув желанную свободу. И им ничего не оставалось делать, как уйти. Хотя по-хорошему надо было бы на этих стражей жаловаться в народный суд и требовать с них возмещения морального ущерба: на день рождения-то Зуев с Модзалевским так и не попали. В смысле, вовремя. Это же им ущерб? Ущерб.
К слову, сам день рождения практически ничего собой не представлял, и говорить о нем нечего. Если по большому или гамбургскому счету. Может быть только, закончился он не совсем традиционно: тем, что именинник объявил во всеуслышание о своем уходе вместе с гостями из родного дома. С целью найти другой дом, где его будут любить, ждать и главное уважать таким, каков он есть с головы до пят.
Бессменная именинникова жена на эти его слова не обиделась и вообще, можно сказать, не прореагировала должным образом. Никаким образом она не прореагировала. Только сказала "иди-иди, тоже мне Лев Толстой нашелся средь шумного бала, случайно". Она привыкла к подобным и бесподобным выходкам своего мужа-именинника. Совместная жизнь никому не проходит даром, вырабатывая привычки, в том числе и дурные.
И гости собрались и оделись, и именинник оделся тоже.
Стали прощаться с хозяйкой, говоря ей "все было вкусно". Как будто приходили лишь затем, чтобы определить достоинства праздничных блюд. А также их недостатки.
И как раз этот скорбный, можно сказать, момент праздника застали отпущенные Зуев и Модзалевский. Так что они проходить в квартиру уже не стали - чтобы не разуваться, - а на пороге виновника торжества и всего остального при помощи подарков поздравили. Они ему подарки - вручили. Хорошие подарки. Оригинальные. И с любовью выполненные. Не так, как зачастую бывает, купят имениннику коробку конфет - грильяж в шоколаде, - а у него зубы вставные через весь рот. Десять лет уже.
И цветы Зуев с Модзалевским виновнику закончившегося торжества тоже вручили.
- Возьми цветы с собой, - сказал Модзалевский.
- Зачем мне там, в новом доме, цветы? - сказал виновник. - И по улице с ними таскаться желания у меня ни малейшего.
А Зуев сказал:
- Возьми. Тебя в троллейбусе будут уважать.
Этот аргумент убедил именинника. Он любил, чтоб его уважали повсеместно.
Потом они шли по городу. Шумной компанией размером с толпу. И с цветами, как с флагом. Модзалевский время от времени вынимал из кармана "мыльницу" и автоматически фотографировал всех подряд со вспышкой.
Возле телевизорного магазина остановились. Магазин уже не работал. По случаю позднего времени. А огромный телевизор в витрине - работал. В режиме прямого эфира. И ведущий как раз спрашивал у телекорреспондента "чем там занят вечерний город".
- Город занят праздничным досугом, - отвечал телекорреспондент ведущему.
- Хорошо, - сказал, получив этот ответ, ведущий. - Нет, не хорошо, сказал он, - а прекрасно! - и закончил прямой эфир, довольный собой и тем, что его закончил.
А Зуев с Модзалевским извлекли на свет божий портвейн. Они предусмотрительно не обнародовали его в доме именинника (так как в доме именинника не говорят о портвейне), и теперь портвейн пригодился и пришелся кстати. Потому что толпа в неровном свете голубого экрана пустила его по кругу, еще больше роднясь и сближаясь с именинником. И сближалась она до тех пор, пока портвейн естественным путем не иссяк.
- Дядь, дай пять копеек, - услышал Зуев у себя за спиной. Там стоял давешний пацан в кепке.
- Я тебе уже давал, - сказал Зуев.
Пацан пригляделся к Зуеву.
- А, точно, - сказал он. - Давал. Но четыре копейки.
Зуеву стало стыдно, он покраснел и дал пацану еще копейку. А именинник добавил от себя полтинник.
- Гулять так гулять, - сказал он.
- Гулять - не строить, - сказал Зуев, а пацан от греха подальше исчез. Чтоб не отняли полтинник, когда опомнятся.
- Знаешь, о чем я жалею больше всего? - спросил именинник у Зуева и сам ответил: - О том, что у нас при себе хрустальных бокалов не было богемского стекла, - и мы не смогли насладиться не только вкусом, но и цветом портвейна. Рубиновым и глубоким.
Зуев понял именинника, так как даром понимания он обладал недюжинным. Понял и посочувствовал ему. В смысле - утешил. Сказав, что, конечно, тут есть о чем пожалеть. Но в жизни, к счастью, еще и не такое бывает.
- Что там у вас в жизни бывает? - вступил в разговор Зуева с именинником Модзалевский.
- День рождения, сказал Зуев.
- К сожаленью день рожденья только раз в году, - спел Модзалевский и навел на Зуева свою "мыльницу". - Последний кадр, - сказал он. И нажал на спуск.
КОЛИНО ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Фамилия у Коли была смешная, но ему соответствующая - Баловатский. И у жены его, конечно, та же была фамилия, и у детей. Это само собой разумеется. Потому что а какая еще могла быть у них фамилия? Кроме родительской. Никакой. Вариант другой фамилии, как говорится, исключался и отпадал априори. Что такое априори, я точно не знаю, но так говорится.
А главное дело Колиной жизни, его, можно сказать, предназначение на Земле, было производить этих самых, вышеупомянутых детей. В чем ему немало способствовала жена Елена Петровна. Без нее, конечно, Колины успехи на данном поприще были бы невозможны. Или они были бы скромнее и незаметнее. К сожалению, помимо детей, Коля ничего в жизни делать не умел. То есть что-то умел, но неталантливо и гораздо хуже. На порядок, если посчитать скрупулезно. И жена его ничего больше не умела. Потому что некогда ей было чему-нибудь обучиться. Не выпало ей на это времени. Она как вышла за Колю замуж в девятнадцать с половиной лет, так он к детям ее и приспособил.
Сначала раз в два года она от него рожала. Потом, правда, после третьего ребенка, сказала "хватит, будем предохранение применять на практике". И действительно, за три последующих года никаких видимых количественных изменений в составе Колиной семьи не произошло. А когда предохранение в очередной раз не сработало, махнула Елена Петровна на все виды передовой контрацепции рукой и решила: "А-а, пускай рожаются! Все равно на медпрепараты денег нет, не говоря уже за аборты платить" И стала она рожать ежегодно. Аккуратно в январе месяце. В узком промежутке с пятого по двадцатое число. И нарожала таким образом за четырнадцать лет законного с Колей супружества девятерых мальчиков и девочек - сыновей и дочерей в смысле. Причем дочерей получилось на три или на четыре больше. Во всяком случае - пока.
А еще раньше, когда у Коли и Елены Петровны было всего только шесть детей, им мехзавод дал две квартиры. На первом этаже своего девятиэтажного дома. Одна квартира - двухкомнатная - напротив другой - трехкомнатной. Всего, значит, получилось на девять человек (мать Елены Петровны тоже с ними жила, помогая растить детей) пять полноценных комнат, две кухни и два санузла раздельных. Да плюс к тому Коля установил на лестничной клетке одну общую дверь и получил в дополнение еще и просторный коридор с электрощитком. После этого Коля с мехзавода ушел, так как работал он слесарем в литейном цехе - что само по себе не мед, а зарплату там уже тогда начали потихоньку урезывать и задерживать на неопределенное время. И устроился он что-то такое в ночную смену охранять. Но его оттуда практически сразу выгнали. Потому что Коля ночью пообедал с "маленькой", уснул на охраняемом объекте, и хозяева нашли его утром спящим. Ну, и конечно, уволили, хотя ничего у Коли с объекта пропасть не успело. У них же было не социалистическое производство, а наоборот, и законы они там установили, как в джунглях. В смысле человек выпить на работе культурно никакого права не имеет.
На какие деньги - при полном их в семье отсутствии - Коля эту "маленькую" приобрел, так и осталось тайной, которую он унесет в могилу.
