Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Бородатый. Он, видишь, не знал этого! Делать — делал, а — не знал, дитё! Он — как дитё, играет, а чем? Того не понимает.
Достигаев. Так вот с каким делом пришёл ты ко мне, Порфирий Петров? Вот в какое преступление против народа хотел ты втянуть меня?
Губин (встал, бормочет). Ну, вот, Перфил, добился ты своего… Погубил меня….окончательно!
Кузьмин. А ну, дядьки, идёмте! Где одежонка ваша? Шагайте бодро… собачьи дети!
Нестрашный (толкнув Губина). Дурак! Ты — пьян. Ничего нам не сделают. Не посмеют!
Бородатый. Любит орать… Эхе-хе…
Лаптев. Где письмо Антонины?
(Достигаев подал письмо, прикрыл глаза платком.)
Лаптев (покосясь на него, читает). «Прощай, Шура. Ни о чём не жалею. Только с тобой, иногда, мне было тепло и ласково». (Помолчал.) Шурке об этом письме прошу не говорить. Я передам его Шуре, когда найду это удобным. Глафира — у вас?
Елизавета. Когда пришёл Нестрашный, я послала её к вам в совет, к Тятину, она ещё не возвратилась.
(Достигаев изумлённо мигает, глядя на жену.)
Лаптев. А где… Антонина?
Елизавета. Идёмте…
(Ушли. Достигаев стоит у стола, потирая лоб, щёки, точно хочет стереть улыбку с лица. Бородатый солдат щупает драпировку.)
Бородатый. Замечательной крепости материя! Вот из эдакой солдатам шинели не строят!
Достигаев. Теперь будут шить из материи и получше этой.
Бородатый. Шинели не станут шить, мы воевать не желаем.
Достигаев. И не надо.
Бородатый. Мы решили уговорить все народы: долой войну, братья-товарищи!
Достигаев. Вот это — правильно!
Бородатый. Ну, то-то! Вот, даже и вы понимаете, что — правильно! Мы капиталистов передушим и начнём всемирную, братскую жизнь, как научает нас Ленин, мудрый человек. А Нестрашным — конец! Это — кровожадный человек! Он в седьмом году так зверствовал… Однако, как вы тоже здешний, то сами знаете, какая он стерва…
Достигаев. Да…
Бородатый. А вот вокруг вашей фамилии скандального тогда не слыхать было. Хоша бывает и так, что живёт человек тихо, а вреда от него больше, чем от разбойника…
Достигаев. Винца стаканчик не выпьешь?
Бородатый. Не-ет, нельзя! Я вроде как на часах при вас нахожусь.
Достигаев (тревожно). Разве я арестован?
Бородатый. Это неизвестно мне. Ну, однако я — старый солдат и своё дело знаю. Которая застрелилась, — она кто будет вам?
Достигаев (не сразу). Она?.. Дочь…
Бородатый. До-очь?
Достигаев. Да… Вот как… молодёжь-то…
Бородатый. Молодёжь… решительная! В дураках жить не желает. Дескать, отцы-деды пожили дураками, а мы, давайте, попробуем иначе…
(Лаптев молча увёл солдата из комнаты.)
Достигаев. Ушёл. Даже башкой не кивнул…
Елизавета. Очень нужен тебе его поклон. Что-о? Перепугался?
Достигаев (лирически). Ах, Лизок… умница ты моя! Как ты всё это… замечательно! Как своевременно всё… И про Антонину, и…
Павлин (выходит из тёмной комнаты). Да, Елизавета Михайловна, я тоже исполнен восхищения пред умом вашим.
Достигаев. Это… как же ты? Где ты был?
Павлин. А я — удалился. Сказано: «Отыди ото зла и сотворишь благо». Я — не прятался, но сан мой — обязывает… Если б кто заглянул за портьеру, то увидал бы, что я — тут.
Елизавета. Вы, отец Павлин, ночуйте у нас.
Павлин. Благодарствую! Хотел просить вас о ночлеге. Ещё повторю: замечательно вы о покойнице-то…
Елизавета. Не будем говорить о ней…
Достигаев. Да. Что скажешь? Неспособная была… (Наливает вино в стакан.) Ну, что ж? Значит — власть рабочих, а?
Павлин. О, господи! И горько и смешно…
Елизавета. Ты, Вася, не беспокойся.
Достигаев (соображает). Тятин, Лаптев, Шурка…
Елизавета. И — не мешай мне…
Павлин. Все — молодёжь…
Достигаев (соображая). Рябинин… Вот Рябинин этот… в каком количестве?
Елизавета. Всё пойдёт хорошо! Ведь всё — очень просто! Очень просто, Вася…
Достигаев. Умница моя! Твоё здоровье.
Павлин. На многие лета!
Бородатый (идёт). Выпиваете?
Елизавета (удивлена). Вы — что, товарищ? Зачем?
Бородатый. А мы, некоторые, останемся тут, на случай, если придёт кто в гости к вам… Ну, чтобы и сами вы… ни туда ни сюда! Вон, у вас священник оказался… Надо поглядеть — может, ещё кто есть?..
Елизавета (возмущённо). Никого у нас нет!
Бородатый. А вдруг — окажется?.. Ведь вот он, священник-то, его будто бы не было, а он — тут! Как с небеси спрыгнул. Так что мы тут походим, поглядим… Может, ещё какие чудеса окажутся…
(Павлин медленно, машинально направляется в тёмную комнату.)
Бородатый (весело). Куда, куда, ваше священство? Не-ет, вы уж все посидите тут, а я вас покараулю.
Елизавета. Вы не смеете издеваться!
Бородатый. Чего это? Да я этого и не умею, издеваться-то, и даже не люблю. Это я — шутю, как будучи очень весёлый… Вы… не того, не тревожьтесь, сидите смирненько! Вот — винца похлебайте… Дело — лёгкое, вам знакомое…
(Начинается обыск.)
Занавес
Васса Железнова. Второй вариант
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Васса Борисовна — лет 42, кажется — моложе.
Сергей Петрович — 60 лет, был капитаном, плавал в Чёрном море, потом служил на речных пароходах.
Прохор Борисович Храпов — 57 лет, брат Вассы.
Наталья — 18 лет,
Людмила — 16 лет — дочери Вассы.
Рашель — сноха, под 30 лет.
Анна Оношенкова — за 30 лет, секретарша и наперсница Вассы.
Мельников — член окружного суда.
Евгений — сын его.
Гурий Кротких — управляющий пароходством.
Лиза,
Поля — горничные.
Пятёркин — лет 27–30, бывший солдат и матрос речного пароходства, на голове у него — чалма густых, жёстких волос, холёные усы.
Первый акт
Большая комната, угол дома; здесь Васса прожила лет десять и проводит большую часть дня. Большой рабочий стол, перед ним лёгкое кресло с жёстким сиденьем, несгораемый шкаф, на стене обширная, ярко раскрашенная карта верхнего и среднего течения Волги — от Рыбинска до Казани; под картой — широкая тахта покрыта ковром, на ней груда подушек; среди комнаты небольшой овальный стол, стулья с высокими спинками; двойные стеклянные двери на террасу в сад, два окна — тоже в сад. Большое кожаное кресло, на подоконниках — герань, в простенке между окнами на полу в кадке — лавровое дерево. Маленькая полка, на ней — серебряный жбан, такие же позолоченные ковшички. Около тахты дверь в спальную, перед столом — дверь в другие комнаты. Утро. Через дверь и окна комната очень весело освещена солнцем конца марта. Вообще комната очень просторная, светлая, весёлая. Входят Васса, Кротких.
Васса. Три с полтиной за тысячу пудов — тридцать пять сотых копейки с пуда, это, конечно, маловато для грузчиков товаро-пассажирских пароходств — им приходится таскать грузы и за двадцать сажен и дальше. Вырабатывают они в среднем целковый в сутки, а едят много и без мяса — не живут. Вот вам бы на это обратить внимание, статеечку в газеты заказать, найти человечка, чтобы с грузчиками потолковал. Найдёте такого?
Кротких (весело). Найдём!
Васса. Ну вот! Надобно крупные пароходства прижать, а наше хозяйство — мелкое, и груз — мелкий, у нас свои матросы перебрасывают его с парохода на пристань, грузчиками пользуемся изредка, как вы знаете.
Кротких. Это не совсем так. Матросам два рубля с тысячи — мало!
Васса. А за что больше-то? Вот вы устройте, чтоб «Кавказ-Меркурий» и прочие до пятишницы с тысячи пудов цену подняли, тогда наши пароходики охотнее грузиться будут, ну и мы прибавим матросам. Так-то! Уж извините, — записочку эту вашу я бракую.
Кротких (морщится). Видите ли, Васса Борисовна…
Васса. А вот вы потолковали бы с гончарами, с мелкими мельниками, вообще — с кустарщиной, сделали бы им уступочку, чтобы они нам грузы давали, вот это полезно было бы…
Кротких (не без гордости). Прошлый год кончили хорошо, прибыль солидная!
