Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Железнов. А Наталья — вся в тебя, вся!
Васса. Так вот знай: всё скажу суду и людям!
Железнов (встал, рычит). Отойди! Страшно глядеть на тебя. Пусти. (Оттолкнул её, идёт к двери.)
Васса (за ним). Прими порошок, Сергей…
Железнов. Нет! (Вышли. В двери — Лиза, в руках её — поднос, на нём несколько штук разнообразных замков. За нею — Прохор Храпов с большим амбарным замком в руке.)
Прохор (угрюмо). Из-за чего грызлись?
Лиза. Не знаю. Слышала только, что она уговаривала его порошок принять.
Прохор. Какой порошок?
Лиза. Наверное — лекарство.
Прохор. Какое лекарство?
Лиза. Откуда мне знать — какое?
Прохор. Ну, и дура! Сергею никаких лекарств не требуется. Он здоров, как верблюд. Мы с ним до четырёх утра, всю ночь девятку ловили и коньяком питались.
Лиза. Содовый порошок, может быть.
Прохор. Ещё раз — дура! Коньяк соды не требует. Чего торчишь? Поставь замки на стол. Ничего не видишь, не знаешь. За что тебе подарки дарю?
Лиза. Подарили вы мне! Скоро всем виден будет подарок ваш.
Прохор. Лучше — я, чем Пятёркин. Передвинь кожаное кресло, от солнца кожа портится, а ему шестьдесят пять рублей цена.
Лиза. Солнцу?
Прохор. Креслу, подарок мой сестре. Солнце ничего не стоит. Погоди-ка! Ты что это? Шутки шутить? Ты не забывайся однако! Солнцу! Избаловала тебя сестра, как старая девка — кошку. Ступай к чертям! (Разглядывает бумаги на столе, чихает. Поёт на «шестый глас»[9]
Под вечер осенью ненастной
В пустынных дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала…
Наталья (входит). Какой хороший день…
Прохор. Ещё ничего не известно, день только начался. Ты что росомахой такой бегаешь? Не причёсана… растрёпа!
Наталья. Знаешь — решили судить отца.
Прохор (испуганно). Кто сказал?
Наталья. Евгений Мельников.
Прохор (сел). Ах, чёрт… Не отвертелся, капитан. Вот те и Железновы! Вот те и Храповы, старинна честна́я фамилия! Дожили! Довёл капитан наше судно. Ой, будет срама! По смерть всем нам срама хватит.
Наталья. Может, оправдают?
Прохор. Не в этом дело! Дело в суде, в позоре. И, наверное, засудят. Теперь такая мода: ежели богат, значит — виноват. Несчастные люди — богатые! Ты пойми — не столько капитана Железнова судить будут, сколько нас, Храповых.
Наталья. Ничего нельзя сделать?
Прохор. В Америку бежать, куда все жулики скрываются.
Наталья. А — подкупить суд?
Прохор. Делали. Сестра не одну тысячу посеяла, чтобы скандал этот погасить. Полиции дано, следователю — дано. Не вышло, значит. Теперь мне городским головой — не быть, тебе с Людмилой женихов своего круга — не найти, даже и с приданым вашим. Запачкал вас папаша — сукин сын, проходимец! Эх, идиётка…
Наталья. Мать?
Прохор. Ну да.
Наталья. Она — не идиотка.
Прохор. А на кой чёрт лезла замуж за капитана этого? Почти на двадцать лет старше её.
Наталья. Вы уговаривали. Он приятель ваш.
Прохор. Я, я? Я — человек… не от мира сего! Да, я — добродушный. Артист в натуре. Я, молодой, мечтал в оперетке комиков играть. А он… по морям плавал! Эка важность! Мало ли дерьма по морям-то плавает!
Наталья. Она его любила?
Прохор. А поди ты к чёрту! Это не любовь, ежели от своего стада девка отбивается. Это — безумство! Ежели дворяне на цыганках, на актрисах женились — это нашему сословию не пример, не указ!
Васса. Кто это тебе не указ?
Прохор. Мы тут с Натальей…
Васса. Вижу, что тут и с Натальей.
Прохор. Как Сергей-то?
Васса. Ничего. На сердце жалуется. Ната, скажи, чтоб чаю дали мне.
Наталья. Сказали бы прямо, что мешаю…
Васса. Да. И — мешаешь. А чай я ещё не пила. Ты чего кричал?
Прохор. Закричишь! Суд-то не удалось отвести.
Васса. С девицами подожди говорить об этом. Сама скажу.
Прохор. Наталья знает. Она и сказала мне.
Васса. А ей — кто?
(Людмила тихонько входит.)
Прохор. Сын Мельникова. Напрасно девицы принимают его.
Людмила. Он интересный, а нам — скучно! Подруги всё хворают, не ходят к нам.
Васса. Ты, Люда, поди-ка помоги Лизе убраться в комнатах.
Людмила. Я хочу с тобой побыть. Что ты меня всё толкаешь куда-нибудь?
Васса. Дела, Людок, хозяйство.
Людмила. Хозяйство, хозяйство! А для дочери и нет время, ни минутки!
Васса. Вот, буду чай пить — придёшь, поговорим, а теперь — иди!
Людмила. Плакать хочется от этого. Я ведь знаю — ты будешь дядю Прохора ругать за то, что он папу распутным зовёт, знаю!
Васса (гладя голову дочери, провожает её к двери). Распутный, это… не обида. Распутный — распутывает. Кто-нибудь напутал, а он распутывает. Вот я — всю жизнь распутываю путаницы разные…
Людмила. Это ты шутишь! Я ведь знаю, что такое распутный! Вот — дядя Прохор.
(Васса хочет закрыть дверь за ней — не удалось.)
Людмила (выскользнув из-под руки матери). Распутный. Лизу беременной сделал. Папу ругает, не любит его.
Прохор. Сочиняешь! А вообще старики на любовь скупы.
Людмила. И ты, мама, не любишь?
Васса. Ну полно, полно!
Людмила. Почему не любишь? Дядя — тоже пьяница, так его — любишь… Пьянство — болезнь. Женя Мельников…
Прохор. Источник премудрости… к чёрту!
Людмила. Вроде… колик, какая-то…
(Лиза вносит маленький самовар, за ней — Наталья с подносом посуды. Васса, обняв дочь, ходит по комнате, как бы прислушиваясь к чему-то. Возбуждена, но скрывает возбуждение. Остановилась, рассматривает замки.)
Васса (брату). Всё ещё балуешься, не надоело?
Прохор. Баловство недорогое. А может быть, и не баловство?
Васса. Ну, а что же?
Прохор. Да — как знать? Никто замки старые не собирает, а я собираю. И выходит, что среди тысяч рыжих один я — брюнет. Н-да. Замок — это вещь! Всё — на замках, всё — заперто. Не научились бы запирать имущество, так его бы и не было. Без узды — коня не освоишь.
Васса. Ишь ты как! Даже не глупо. Наталья, разливай чай.
Прохор (следит за ней). Ты говоришь, зря деньги трачу, а я вот за этот амбарный замок семь целковых дал, так мне за него уже двадцать пять дают. Соберу тысячу замков — продам в музей… тысяч за двадцать.
Васса. Ну ладно, ладно! Дай бог нашему теляти волка поймати. (Людмиле неожиданно и громко.) Отца полюбила я, когда мне ещё не минуло пятнадцати лет. В шестнадцать — обвенчались. Да. А в семнадцать, когда была беременна Фёдором, за чаем в троицын день — девичий праздник — облила мужу сапог сливками. Он заставил меня сливки языком слизать с сапога. Слизала. При чужих людях. А нашу фамилию Храповых — люди не любили.
Людмила. Ой, Вася! Зачем ты рассказала?
(Наталья всё время следит из-за самовара за матерью.)
Васса. Он — весёлый был. Забавник.
Людмила. Шутил?
Васса. Наталья, помнишь, как ты коловоротом дырку в переборке просверлила и забавами отца любовалась?
Наталья. Помню.
Васса. А потом прибежала ко мне, в слезах, и кричала: «Прогони их, прогони!»
Наталья. Помню. Это вы домашний суд устраиваете?
Прохор. Ох, язва какая!
Васса. Значит — помнишь, Наталья? Это — хорошо! Без памяти нельзя жить. Родила я девять человек, осталось — трое. Один родился — мёртвый, две девочки — до года не выжили, мальчики — до пяти, а один — семи лет помер. Так-то, дочери! Рассказала я это для того, чтобы вы замуж не торопились.
Людмила. Ты никогда не рассказывала… так.
Васса. Времени не было.
Людмила. Почему все помирали, а мы живы?
Васса. Такое уж ваше… счастье. А помирали оттого, что родились слабые, а слабые родились потому, что отец пил много и бил меня часто. Дядя Прохор знает это.
Прохор. Н-да, бивал! Это — было. Приходилось мне отнимать её из капитановых рук. Он людей бить на матросах учился, так что бил… основательно!
