Г Владимов - Три минуты молчания
- Ну, как, Сень? - спросил дрифтер. - Освоил вожачка?
- Помаленьку.
- Вот, как скойлаешь его от промысла до порта, тогда и домой пойдем.
И правда, я посчитал - как раз за рейс и выберу эти две тысячи миль.
Я сплюнул и пошел к бочкам. Все же разнообразие...
13
В этот же день к нам почта пришла и картины. Один СРТ доставил, "Медуза", из нашего же отряда. Позже нас он на неделю вышел на промысел.
Бондарь приготовил пустую бочку, Серега достал багор с полатей. Как-то уж вышло, что он и за киномеханика, и вот если надо, с багром - то почту тащить, то чей-то кухтыль потерянный подобрать - в "Комсомольскую копилочку".
"Медуза" встала от нас метрах в пятнадцати, и кепы начали переговоры:
- Как самочувствие? - это с "Медузы".
- Спасибо, и вам такого же. - Это наш. - Имеем две про шпионов и эту... как ее...
Дрифтер сложил ладони рупором:
- "Берегись автомобиля"!
Там пошло совещание. Потом с "Медузы" ответили:
- Товар берем.
- А вы что имеете?
- Одну про шпионов, но две серьи. И заграничную, про карнавал. С песнями.
Кеп поглядел на нас. Я ее как будто видел в порту.
- Ничего, веселенькая.
Кеп опять приложился к мегафону.
- Махнемся!
Они запечатали бочку и кинули за борт, а сами отошли. Мы подошли, подцепили багром, бросили свою. А пока вот так маневрировали, каждый во что горазд перекрикивался с парохода на пароход: кто про какого-то Женьку Сидорова, которого что-то давно не встречали на морях, и в "Арктику" он не заявляется; кто про Верочку, общую знакомую, которой вдруг счастье подвалило - физика себе оторвала с ледокола "Ленин", скоро свадьба, поди; кто по делу -помногу ль на сетку берем и не собираемся ли менять промысел...
Серега из бочки вытаскивал коробки с фильмами, газеты за прошлую неделю. И тощенькую пачку писем - еще не расписались там, на берегу.
Бондарь, около меня, говорил Сереге:
- Хороший пароход, я на нем ходил.
- Кеп ничего там?
- Такой же.
- А дрифтер?
- То ж самое.
- А боцман?
- Разницы нету.
Я взглянул - и правда: пароход - ну в точности наш, мы в нем отражались, как в зеркале. Такой же стоял на крыле кеп - в шапке и телогрейке, такой же дрифтер горластый, боцман - с бородкой по-северному, бичи - в зеленом, как лягушки. Такой же я сам там стоял, держался за стойку кухтыльника, высматривал знакомых. Вот, значит, какие мы со стороны...
Кто-то меня толкнул под локоть. Бондарь. Глаза - как будто драться со мной хотел. А на самом деле - письма мне протягивал.
- Держи, нерусский.
А я ни от кого писем не ждал. Мать еще не знала, на каком я ушел. Но тут и от нее было, переслали из общаги.
- Почему же это я нерусский?
- Чучмек* ты какой-то. И одеваешься не по-русски.
*Инородец (презрительно).
Вот, значит, что мы не поделили. Курточка виновата.
- Надо, - говорит, - сапоги носить, пинжак. А так тебя только шалавы будут любить, Лилички всякие.
Ага, он уже и посмотрел от кого. Второе было - от Лили. Третье от какого-то кореша, фамилии я не вспомнил.
"Медуза" дала три гудка, мы ей ответили - и разошлись. Она - дальше, к Оркнейским островам, ей еще больше суток было ходу. А мы - на поиск.
Я ушел на полубак, сел там на свою бухту. Первым хотелось мне от Лили прочесть, но я его отложил. А распечатал - от матери.
"Сенечка золотой мой, что же ты не приехал под Новый год, как обещал? Мы со Светой так тебя ждали, наготовили всего, а ты не приехал. С тех пор как я министру писала, чтоб тебе на год службу скостили как единственному кормильцу, вон сколько прошло, а ты все равно на море остался, и к нам заезжал всего два раза, и то все проездом, проездом. Ну, приезжай хоть в эту весну да побудь подольше.
Света большая стала, невеста уже, и парни ее провожают из школы. Тебя каждый день вспоминает, забыл, говорит, нас Сенечка. И пишешь ты нам редко и все невпопад: сначала я за декабрь от тебя получила, а после уж за ноябрь. Огорчаешь ты своего очкарика. В рождество я на отцову могилу сходила, поплакала и стежку протоптала. Пирамидка, что ему от депо поставили, вся ржой пошла с-под болтов, весной отчищу. Золотой мой, купили еще дров на 20 рублей и, наверно, будут стеллажи под книги, ты ж читать любишь, так напиши, как их оставить просто тесовые, не морить и не крыть лаком, может, это будет пообстрактней?*
* Так в тексте.
Встретила я днями Люсю. Она все незамужем и такая ж красивая, тебя помнит, приветы передает. И Тамара тебя помнит, хотя она с животом ходит, не знаю от кого, тоже незамужем. Она напротив нас раньше жила, вы в школу вместе ходили.
В Дворце культуры артисты выступали из Москвы, ой какие талантливые, очень красиво все преподнесли, я так восхищалась. Сидела я на 40 ряду, и все было слышно и видно.
Золотой мой, беспокоит меня, что ты деньгам счету не знаешь, а ведь получаешь хорошо. Я как посмотрела на тебя в последний приезд, неужели больше себе ничего не купил, только костюм и пальто зимнее. Ты бы мне все присылал, я лишнего на себя не потрачу. Золотой мой, напиши, как живешь, как нервы и настроение. Очень хочу, чтоб ты был спокоен, не нервничал и был здоров, только этого хочу.
Твоя мама Алевтина Шалай.
Сама я здорова вроде ничего, иногда душит горло, но потом проходит.
А. Ш."
Хорошо такие письма в море читать. Тут я себе сто клятв даю, что на все лето заверну в Орел. И самому не верится, что когда вернемся, совсем другие будут планы.
Как же все получилось? Сошел я с крейсера - на год раньше других - и дал себе зарок, что больше я в море и пассажиром не выйду. А вышел - через неделю, на траулере. Надо же было, чтоб я на вокзале объявление прочел тюлькиной конторы. Большой набор тогда шел, и деньги предвиделись немалые. А с чем мне было домой возвращаться - с десяткой в кармане? Вот я и решил одну экспедицию сплавать. И - не обманулся, пришел с такими деньгами, каких до этого и в руках не держал. И в поезде, возле Апатитов, чистенько их у меня увели. Со всеми шмотками, с чемоданом. Хорошие мне соседи попались в вагоне-ресторане, и имел я дурость их в свое купе пригласить: зачем же им на жесткой плацкарте валяться, когда у меня свободно? Один, помню, пел неплохо, другой - на гитаре; в общем, дай Бог попутчики... Хорошо - в том же вагоне свои ехали, скинулись мне на обратный путь. Ну, и "деда" я уже встретил, он-то меня и выручил, я хоть в Ялту на три недели смотался, отогрелся после Атлантики. Вот так и пришлось во второй раз идти. Но уж, думал, только раз еще, больше меня туда не заманишь...
А Люсю эту я помнил. Не такая уж она красивая, но я с ней первой целовался, и кажется - любовь была; хотя, когда я из школы ушел, мы все реже и реже встречались. И все же она провожать пришла, когда меня призвали, ждать обещала - четыре года. А вот, оказывается, и до сих пор ждет. А может, и не ждет, просто судьба не сложилась.
И Тамару я помнил, только мы не вместе в школу ходили, а - по разным сторонам улицы, как незнакомые. А потом она ко мне в депо пришла и сказала: "Теперь ты для Люськи ничто, понял. А для меня - все". Может быть, и здесь любовь была, она тоже на вокзал примчалась провожать, хотя я не звал ее, и смотрела издали, как я Люсю целую, - такими злыми глазами, в упор.
Все это - детство, к нему уже не вернуться. Я стал читать от Лили:
"Милый Сеня!
Пишу на этот раз коротко. Не обижайся, что я не пришла. Я, должно быть, нарушила одну очень важную традицию, не помахала платочком с пирса, и по этому поводу усиленно угрызаюсь совестью. Но ты меня простишь, я знаю. Тем более что есть надежда увидеться очень скоро. И притом - в море. Вижу твои удивленные глаза. Правда, правда. Потому, что есть такой решительный мужчина, товарищ Граков, начальник отдела добычи, который очень-очень ратует за сближение науки с производством. Говорит, что мы ни черта не стоим, пока не увидим воочию, как она ловится - та самая селедочка, которая так хороша с луком и подсолнечным маслом. Это, правда, уже не он говорит, это я порю отсебятину, вкладываю свои слова в уста высокого начальства. А он решил взять с собою нескольких молодых специалистов. Представляешь, не на "Персее", а на самой настоящей плавбазе. Там мы проживем недели две и, конечно, сблизимся с производством на все сто и пять процентов. Не знаю еще, на какой именно плавбазе, но там же все это рядом, так что ты сможешь меня разыскать. Если, конечно, захочешь. Послезавтра отходим, а у меня еще ничего не готово. Надо написать уйму всяких писем и как минимум сделать прическу. Посему закругляюсь. Крепко жму твою мужественную руку, добывающую для страны неисчислимые рыбные богатства. До встречи в море!
Лиля .
Число она не проставила, но я так прикинул: "Медуза" шлепала семь суток, а база-то шла быстрее, уже она там. Только какая база? Их на промысле бывает и по две, вопрос еще, к какой мы подойдем? "Там же все это рядом... Если захочешь".
Ладно, я его отложил, сунул под рокан, в телогрейку. Стал читать третье:
"Добрый день, веселый час, пишу письмо и жду от вас!
