Александр Грибоедов - Горе от ума (сборник)

Прекрасно!
Да я скажу, к кому.

К кому ж?

Ко мне.

Напрасно.

Как можно столько быть уверенным в себе!

Ах! позавидует весь свет того судьбе,

Кто нежности от вас такие получает:
Я вижу по глазам, что чувство вам внушает.

И будто кончили! не лучше ль продолжать?
Расположения такого долго ждать.

Смеется? – Если б я всердцах не рассуждала,
Любовное письмо не в шутку б написала.

Кто тут?

На, вот письмо; поди, отдай тому,
Кому надписано…

Куда ж идти ему?
Я здесь покамест.

Нет; уж вы домой подите;
Там лучше прочитать.

Вы этого хотите.

И вы?

Позвольте.

Нет.

Я вздоров не терплю.

Вы сердитесь за то, что я вас так люблю!

Всё это лишнее; на что нам объясняться!
Конечно, прежде в вас могла я ошибаться;
Я всё надеялась ваш нрав переменить;
Но больше не хочу игрушкой вашей быть.
Вчера еще…

Вчера… да будьте беспристрастны!
Я жду, вы входите: вы были так прекрасны!
Я видел вас одних; – опять, какой же след
Вам замечать меня, где тьма народу? – нет!
Вы милы! веселы! – для всякого другого;
Со всеми ласковы, со мною – ни полслова.
Вдруг Блёстов с значущей улыбкой к вам пристал,
Болтал, болтал, и так собою заслонял,
Что долго я за ним не мог вас видеть после.
Макао начался; вы сели, Блёстов возле. —
Меня упрятали покамест за бостон:
Бостон ли на уме! я без того взбешен;
Играю скверно; все другие, что играют,
Кричат и сердятся, бранят меня, ругают;
А вы хохочете – и вы, и ваш чудак.

Да не одна я, все смеялись.

Точно так!
Не вы одни, весь свет смеется из пустого.
Зато же сыщете вы где меня другого?
Кто чувствует, как я? Кто нынче есть с душой?
Кто любит истинно?.. Я, право, сам не свой:
Твержу в наш век, чтобы кокетство позабыли,
Хочу, чтоб женщины не женщинами были.

Вот оправдание ревнивца! – Признаюсь!
Нет, как хотите вы, я с вами расстаюсь.
Да и чего мне ждать? При вас неосторожно
Ни слова вымолвить, ни замолчать не можно;
Нельзя ни встать, ни сесть, ни выйти, ни войти;
Всему вы толк иной умеете найти.
Письмо читаю я… тотчас уж подозренье;
Танцую ли с другим… и тут вам огорченье;
Получше ли к кому оденусь… всё беда!
Всё виновата я, – и с вами брань всегда;
Хоть с Блёстовым когда я говорю учтиво,
Уж слышу там ногой стучат нетерпеливо;
Нет, лучше вовсе бы меня вам не любить.
Вот радость! замужем невольницей мне быть.

Невольницей! – Тогда! – Ах! нет! избави боже,
Чтоб я осмелился…

Тогда всё будет то же,
И точно то терпеть я буду, что терплю:
Мы не поладим век.

Зачем я вас люблю?
Без этой глупости я вас бы ненавидел!
Мы не поладим век! – Да, я давно уж видел,
Что есть другой, с кем вы поладите скорей!
Ну, что ж? так я пойду дорогою своей:
Знакомы с Вельской вы? – добра, умна, прекрасна.
Так знайте ж: за меня идти она согласна;
А с нею век могу я счастливо прожить.
И – вы принудите меня ее любить.

Извольте ж к ней сейчас отправиться, – подите!

Я вас послушаюсь, – иду сейчас.

Скажите,
Кто этот сча́стливый, что вами предпочтен?

Зачем вам имя знать его?

Затем, что он
Заплатит дорого… да!

Что вы? успокойтесь;
Вы что-то стра́шны.

Как?

Я вас боюсь…

Не бойтесь!
Какая мне нужда до вас и до него,
И как его зовут…

Вот, взбесит хоть кого!
Да и меня ж потом ревнивым называют!

Но в самом деле, мне кого предпочитают?

Кто знает, может быть, и он соперник мой?
И точно! – нынче он доволен так собой!

Вы здесь, Росла́влев? – Ну, опять сердит? Скажите:
За что? – Вы влюблены, любимы.

Извините!
Вы шутите, а я… я вовсе не шучу.
Да кстати, я давно просить у вас хочу;
Прошу покорно мне сказать чистосердечно,
Как честный человек.

Вы спросите, конечно,
Что не намерен ли у вас я перебить?

Однажды навсегда прошу мне объявить,
С какими видами так часто, постоянно
Сюда вы ездите?

С какими? – Очень странно!
Я видов не имел ни на кого отнюдь;
А если…

Их на вас имеет кто-нибудь…
Ну, кто ж?

Когда б от вас хотели допытаться,
Вы не сказали бы, конечно?

Может статься.
Но вы? вы скажете? – не правда ли?

Бог мой!
Как этак приставать? Вот человек какой!
И даже помолчать он не дает свободы!
Пусть так; вы смущены, я – жалостлив с природы.

Без предисловия.

Прошу же скромным быть.

Однако этого не должно б говорить.

Теперь всё говорят, – ну, говорите ж.

Милый!
Вы слишком горячи! А если б что и было,
И если даже есть, так вам нет ну́жды в том;
Ну, понимаете, что вы тут ни при чем.

Ужли Эледина? – Вот это будет ново!

А что ж?

Вы шутите.

Да нет.

Честно́е слово?

Честно́е слово. – Вот: всегда бедам чужим
Смеялся Ленский ваш! Ну, смейтесь же над ним.
Я от Элединой давно терплю нападки;
Да, да!

Но, может быть, все это лишь догадки,
Без основания.

Одни догадки? Вот!
А если дело-то серьезнее пойдет,
На доказательства… Что? это вас тревожит?

Нет! потому что их и быть у вас не может.

Не может, точно так. Да как у нас и быть?

А если, например, здесь можем мы найтить,
Между такими же другими письмецами…
Оно? – Нет, не оно. – А, вот! – прочтите сами.

Заметьте, что Амур лукавое дитя:
Всё это писано как будто бы шутя;
Всегда ведь женщины с насмешек начинают,
А там привяжутся, а там и обожают,
А там…

Ну, мочи нет, как Ленский мне смешон!
Я рад до крайности, что так обманут он!
Нет, вы – вы смотрите за Лизой осторожно,
Вы очень знаете, что женщине всё можно.

А он без милости уверен был в себе.

Что ж? Все мы этой же подвержены судьбе.
Вот, Ленский! наконец слова мои сбылися!
Я говорил тебе…