Александр Грибоедов - Горе от ума (сборник)

При всяком случае готов ты их бранить.
Они несносны? – Да? – Зачем же их любить?
Нет, право, за тебя становится мне стыдно:
Ты знаешь, что прослыть ревнивым незавидно;
А многие куда как резко говорят
И громко…

На мой счет?

На твой.

Я очень рад!

Всем кажется, что ты брюзглив и своенравен,
И нежностью смешон, и ревностью забавен;
А в свете толковать о странностях других
Везде охотники.

Кто ж говорит об них?
Прелестницы, с толпой вздыхателей послушных,
И общество мужей, к измене равнодушных,
И те любезники, которых нынче тьма:
Без правил, без стыда, без чувств и без ума,
И в дружбе, и в любви равно непостоянны.
Вот люди!.. И для них мои поступки странны,
Я не похож на них, так чуден всем кажусь.
Да, я пустых людей насмешками горжусь;
А ты б, я чай, хотел, чтоб им я был угодным,
Чтоб также следовал сужденьям новомодным
И переделался на их бы образец,
Или на твой – ведь ты таков же наконец!

Ты хочешь, чтоб и я на женщин воружился;
Однако ж я пока на это не решился.
Мне с ними весело, им весело со мной.
А сверх того еще, вот веры я какой,
Что в добродетелях нам должно брать уроки
У них. – Мы сами же заводим их в пороки.
Немножко ветрены, неверны иногда, —
Ну что ж?

Как иногда! – Всегда, суда́рь, всегда!

Всегда, ты говоришь, и нет невиноватых?
Как это мнение приятно для женатых!
А, впрочем, нас с тобой никто не согласит:
Меня вот, например, всё в свете веселит,
А ты не можешь жить без горести и муки.

Ты рассудителен! и если бы от скуки
Твоей Элединой понравился другой,
Ты восхищался бы находкою такой.

А ты как думаешь? мне надо бы терзаться?
Ни день, ни ночь не спать? С любезною расстаться
И всё-таки потом везде ее следить
И всех бояться?

Всех. – Все могут милы быть.

А пуще, кто умом и прелестьми украшен.
Я признаю́сь тебе, мне Блёстов очень страшен.

Шути, а этот франт – я не терплю его!

И дельно; он собой затмит хоть бы кого.

Пустая голова! Что шаг, то принужденье!
А здесь, у двух сестриц, об нем иное мненье.
Вчера же с ними он весь вечер проболтал:
Ты видел… Я сперва совсем не ревновал,
Да Блёстовым они так много занимались,
Что нас забыли. – С ним всё время просмеялись.

Они смеялися и слушали его.
Не равнодушно же смотреть им на того,
Кто в обществах всегда всех женщин забавляет.
И как ты думать мог, что он их завлекает?
Кто ж Блёстов? Старый франт! Он слишком в
сорок лет
Везде воло́чится, прельщает целый свет,
Острится надо всем, а сам всего смешнее;
Не вовсе без ума и от того глупее;
Охотно в дураки отца бы посвятил,
Лишь бы с улыбкою сказали: как он мил!

И несмотря на то, как это мне ни больно,
Я бьюся об заклад, что женщин есть довольно,
Кому он нравится.

Конечно, для иных
Не без достоинства такой, как он, жених:
Богат и всем родня.

Ну, так они и пра́вы!

Э, полно! здесь его лишь любят для забавы.

Насмешки их над ним – уловки против нас!
Видал насмешниц я, как ладили подчас
С людьми, которые казались им противны.
Да что и говорить? – Мне в женщинах не дивны
Увертки, хитрости, лукавство против всех,
Обманы вечные, притворный плач и смех;
И только одному нельзя не подивиться,
Как люди до сих пор имеют дух жениться!

Да успокойся.

Я спокоен.

Так поди
К своей возлюбленной. – Клянися ей, тверди,
Что ты навек у ней в слепом повиновеньи.

Я? к ней пойду?

Да, ты.

Хорош! – я в огорченьи, —
А ты… Из дружбы он смеется надо мной.

Тебе же в пользу я стараюсь…

Бог с тобой!
Вот каковы друзья: хоть плачь я, хоть бесися,
Он будет хохотать!

Эй, с Лизой помирися.
Поди! у ног ее ты должен обещать,
Что ей хотя дни два не станешь докучать;
Ну, отправляйся же.

Эк он заторопился!
Я в двери, он бежать, – ушел, не поклонился.
Ах, Ленский, здравствуйте! – Ваш друг не в духе?

Да.
Престранный человек. Заметьте, что всегда
Он тотчас убежит, где только вас завидит.

Скажите мне, за что меня он ненавидит?

Причина ясная: он вас боится.

Что?
Вот вздор!

Вы женщинам так милы, как никто;
И милы так давно.

Зло! очень зло! – Однако,
Кто ж нынче им не мил? без исключенья всякой:
Сначала все они как будто далеки,
А после…

Да, для вас успехи в них легки.
Назвать до дюжины… до сотни можно смело…
Да что и называть? – победы ваше дело.

Помилуйте!

И вот, не далеко искать:
Росла́влеву и мне нельзя не ревновать;
У вас с обеими на что-то уж похоже.

Вы думаете?

Да.

Вы друг ему?

Ну, что же?

Скажите искренно, как поступил бы он,
Когда бы кто ему был Лизой предпочтен?

А разве?

Ничего, – одно предположенье;
Клянусь вам, ничего. – Ну, вот и подозренье!

Я и не думал.

Нет? – Где вам меня провесть! —

А впрочем, хоть и я пленяю как ни есть,
Хоть Лизе нравиться и нет большого чуда,
Но всё, я вам божусь, что с ней еще покуда
Мы на учтивостях – и более никак.

Я верю без божбы.

А если бы не так,
На что б решился он?

Он с Лизой бы простился;
А там и с вами бы, конечно, объяснился.

Стреляться бы он стал? – Стреляться не беда!
Но быть ревнивым? – о! в нем вовсе нет стыда.
Отстаньте от него и будемте друзьями:
Давно заметил я тьму сходства между нами.

Я не таков, как он, а вас боюсь; – ужли
Вы баловнем любви невинно прослыли?

Кто счастлив не бывал? – Но я вам дам присягу,
Что в жизнь для этого не делывал ни шагу.

Бесчувственный! и вот пленяете вы чем!

Ба! – Не пленяется в наш век никто, никем, —
Всё дело прихоти и случая слепого;
А люди есть еще: не скажут вам ни слова,
Чтобы удач своих в любви не приплести.
Признаться, этого я не могу снести!
И как рассказывать о том, что так ничтожно?
С одной я, например, едва поверить можно,
Совсем не думавши, не знаю как успел;
Я даже говорить с ней вовсе не хотел;
И всячески она завлечь меня старалась,
Чтоб только отомстить – и ax! сама попалась.
Другой понравился с таким же я трудом,
Ну, отгадайте, чем? – любезностью, умом?
Нет! – бледностью лица! – Я был жестоко болен.
Зато болезнию потом как был доволен!
Одну имел я связь серьезную, – в нее
Вмешалось несколько достоинство мое;
Вот это было как…