Владимир Хлумов - Мастер дымных колец
- Ведь что такое самодержавие? - говорил Илья Ильич в незаполненную пустоту ученических голов. - Это ведь не монарх на троне. Самодержавие у нас в мозгу. Вот главное самодержавие, вот главный наш враг. Посмотрите, даже поговорку наш бедный народ какую придумал: если, мол, дурак, то значит без царя в голове. С трона-то царя сбросить можно, а ведь как его, проклятого, из головы вытравить? Вот в чем главный вопрос нашей истории, дорогие мои молодые друзья.
Молодые друзья хихикали, шушукались, обменивались тумаками, в общем, были весьма далеки от насущных проблем современной истории.
- Царя можно сбросить, - еще раз повторил Илья Ильич, - но этого мало. Важно каждому почувствовать себя человеком. А как почувствуешь, если существо народное помещено в центральную структуру? Ведь всякая центральная структура рождает самодержавие. Вот, к примеру, мы, провинциальные жители. Едва родившись, мы оказываемся гражданами второго сорта, нам, маленьким существам отдаленного северного края, на роду суждено подчиняться, а не командовать, давать, а не брать, мы, как зрители, вынуждены наблюдать драматические приключения столичной жизни. Разве это справедливо? Для чего, спрашивается, свергалось самодержавие? Уж не для смены ли столиц и самодержцев?
Казалось, Илья Ильич все это говорит больше для себя. Он в какой-то момент даже отвернулся от слушателей и подошел к окну. И там внизу, на выбеленной улице, заметил кавалькаду из трех черных машин. Надо сказать, во всей Заставе было всего три черных машины производства автомобильного завода имени пролетарского писателя и все они принадлежали трем отделам, размещавшимся в государственном доме. Илья Ильич замолчал и школьники, обнаружив учительское безмолвие, бросились к окнам и тоже с удивлением наблюдали приближавшуюся процессию.
Илья Ильич вспомнил - сегодня ему нужно явиться в государственный дом для дачи свидетельских показаний. Странно, думал Илья Ильич, повестка на три часа дня, а теперь еще и десяти нет... Что же произошло дальше? Не успели подъехать машины к школьному порогу, как навстречу высоким гостям с непокрытой головой выскочил директор школы. У него, не подавая руки, что-то спросили и через мгновение тот уже ворвался в класс на урок истории.
- Илья Ильич, на выход.
Учитель ожидал чего угодно, только не того, что случилось. Когда он вышел из класса, ему навстречу уже само шло высшее городское начальство.
- Здравствуйте, дорогой Илья Ильич, - лично поприветствовал Пригожина товарищ Романцев. - Разрешите засвидетельствовать искреннее почтение и нашу личную озабоченность в успехе эксперимента.
- Какого эксперимента? - поразился старый учитель.
- Понимаю, понимаю, секретный статус, - начальство начало оглядываться назад и шарить по толпе сопровождающих.
Те были одеты в одинаковые заграничные костюмы, по-видимому, закупленные одной партией для аппарата, и от этого как бы сливались в одно серое пятно. Наконец из пятна был выхвачен розовощекий молодец с коричневой кожаной папочкой под мышкой.
- Разрешите вручить, - товарищ Романцев протягивал Пригожину папку. Здесь некоторые сведения к вашему докладу, данные по району, некоторые, так сказать, показатели - по приросту, по надоям, и прочее. Да, - Романцев хлопнул себя по бокам, - и не забудьте переходящее знамя. Кстати, знамя вносить будем?
- Куда вносить? - теперь Илья Ильич уже насторожился.
- На набережную.
- Простите, не понял, - смущенно признался Илья Ильич.
У него закралась крамольная мысль: а в своем ли уме начальство?
- Хорошо, статус, понимаю. - Товарищ Романцев нагнулся к Пригожину и в самое ухо шепнул: - Всячески поддерживаю.
Когда первый начал шептаться с Пригожиным, директор школы, трудовик и физкультурник, окончательно побледнел и сейчас же схватился за сердце. Позже, когда уехало начальство, директора оживили искусственным дыханием.
Романцев перестал шептаться и до боли потряс пригожинскую руку. Из группы приближенных выделился еще один гражданин и попросил у обалдевшего учителя повестку. Илья Ильич покорно вынул ее и та исчезла навсегда во внутреннем кармане ответственного работника. Исчезла и вся делегация, словно она была наваждением, а не группой товарищей.
Еще долго Илья Ильич не мог прийти в себя. Что-то произошло. Уверенность в этом возросла, когда по пути домой у торгового центра он заметил толпу горожан, читающих объявление, приклеенное к бочке пива. Кое-как пробравшись сквозь читателей, он прочел текст, напечатанный на обычной пишущей машинке:
"Граждане Северной Заставы!
В связи с проведением важного секретного эксперимента в непосредственной близости от нашего города завтрашний день объявляется выходным. Торжественный митинг, посвященный открытию эксперимента, начнется в одиннадцать часов по местному времени. С приветственным словом выступит И.И.Пригожин.
Явка обязательна."
Мужики и служащие, прочитав объявление, довольно крякали: "Эсо покажет." Илья Ильич обомлел. Люди вдруг начали узнавать в нем завтрашнего докладчика и с опаской отходили подальше.
- Эй, Пирожин, погоди, - услышал Илья Ильич за спиной знакомый голос.
- Афанасич, здравствуй.
- Здравствуй, здравствуй, - Петр Афанасьич Варфоломеев был уже слегка навеселе. - Вот видишь, - он потряс сеткой с тремя бутылками портвейна, у меня праздник сегодня.
Видно, он не прочел объявление и обращался с соседом по-простому.
- А у меня завтра, - жалко улыбнулся Илья Ильич.
- Слышал, дочку замуж выдаешь.
- Действительно, - Илья Ильич даже приостановился. - Как я мог забыть.
- Ну ты, едрена мать, даешь, Пирожин. Хе. А правда, за кого ж ты ее выдаешь, ежели немца твоего арестовали?
- Тише, тише, - попросил Пригожин.
- Ладно, не затыкай рот мне, профессор, очки-велосипед. У меня праздник сегодня, у меня сын приехал. Понял, Пирожин?
- Сережа?
Афанасич вначале недружелюбно посмотрел на соседа, а потом сдался:
- Ну да.
- Так пойдем быстрее, Афанасич.
- Ладно, ладно, ты-то че обрадовался? Ты, Пирожин, брось это, это ж ко мне сын приехал, а не к тебе. Своих сыновей заведи и радуйся, понял?
Афанасич схватил Илью Ильича за потертый каракуль, да так резко, что с головы учителя слетела шапка.
- Ну что ты, Афанасич, пусти. Перестань сейчас же, - учитель безуспешно пытался вырваться из цепких лап Афанасича, но тот не отпускал.
- Ты зачем мне сынов попортил? А? Едрена мать! Что ты мне тычешь: образовани, образовани? - Афанасич дико коверкал слова. - Знание - сила. А где же мой сын, Сашка? Сгорел! А отчего? Оттого, что ты ему в голову вдолбил, что он и есть царь природы. А теперь что, туды тебя в качель, второго моего сына, мою кровиночку... - Афанасич с силой зажмурил глаза и выдавил слезу. - Ты зачем мне его испохабил, он ведь, знаешь, чего задумал - всю нашу родную землю извести! Понимаешь, какой ублюдок, хочет всех нас к едрене матери подорвать. А все ты, ты! Вот и рожал бы себе сыновей, и портил бы их. Так нет, жену извел и за моих принялся?!
- Что ты, замолчи, ты не смеешь, - Илья Ильич тоже стал нервничать.
- Ладно, черт с тобой. Пошли домой, - Афанасич как-то быстро отошел. - Он с другом приехал, ух, какой парень! Кремень! Пойдем, познакомлю. Не хочешь? Ну, черт с тобой. Пойдем так, нам же по дороге, родной ты мой профессор, дорожка-то у нас общая, - Афанасич обнял Пригожина и измочил ему седую бороду.
Только возле самого дома Афанасич наконец отцепился и, качаясь, направился на свою половину. Не успел Пригожин зайти в свой кабинет, дабы ознакомиться с содержимым кожаной папки, как появился любимый ученик.
- Сережа, ты знаешь, тут такое! - вместо приветствия воскликнул Илья Ильич и выложил желанному гостю все, что сегодня с ним произошло. - Ну что ты улыбаешься, это же какое-то сумасшествие, Сережа. Ты знаешь, там было написано: "С приветственным словом выступит И.И.Пригожин."
Странно, но его ученик ничему не удивлялся. Он добродушно улыбался, как улыбается человек, выполнивший давно задуманное дело.
- Вот посмотри, вот она, эта папка, - учитель протянул ученику подарок товарища Романцева.
Ученик взял папку, внимательно осмотрел ее со всех сторон, полистал содержимое, угрюмо закрыл ее и с отвращением забросил в дальний угол кабинета. Вот теперь Илья Ильич понял, что все гораздо серьезнее. Потом он часто вспоминал, как звонко шлепнулась о пол кожаная оболочка областных показателей, как будто здесь, в кабинете, или по крайней мере где-то здесь, рядом в доме, какому-то неприличному человеку наотмашь влепили пощечину. Это был вызов, настоящий отчаянный вызов навязанному свыше устройству мира. Рушились эпициклы и дифференты, с хрустальным звоном крошились небесные сферы, медленно, потихонечку, с электрическим треском, сначала слабо, а потом все смелее и смелее подалась матушка земля, освобождая пространство вселенной от идей центрального устройства. У Ильи Ильича даже заныло плечо, словно к смене погоды. Да, погода менялась. Наступало новое, непредусмотренное метеоцентром похолодание.
