Владимир Хлумов - Мастер дымных колец
Соня промолчала. Теперь, когда убрали высокий забор и ровное плоское пространство простреливалось до самого горизонта, стало очевидным крушение надежд Ильи Ильича.
Все-таки вдали над горизонтом появилась тонкая голубая расщелина, прозрачная предтеча надвигавшегося похолодания. В то же время у Сони возникло новое непреодолимое желание. Она подбежала к одинокому болотному кусту, отломила уснувшую ветку и потащила отца вдоль набережной мимо дворца, потом за угол налево, к арке государственного дома. Отсчитав третье от арки зарешеченное окно, наполовину вросшее в землю, она протянула вниз тонкий прут и постучала им по запыленному темному стеклу.
- Соня, ты что? - испуганно оглядываясь, сказал Илья Ильич. - Нас может кто-нибудь заметить. Пойдем, пойдем отсюда, - он попытался потянуть дочь за локоть, но Соня с неожиданным упорством не поддалась даже на миллиметр, а наоборот, продолжала постукивать по окну.
- Может быть, он вовсе не тут, - пытался посеять сомнение Илья Ильич.
- Нет, он здесь, я знаю.
- Но видишь, никто не подходит к окну, - настаивал отец.
- Подожди, сейчас, сейчас он услышит.
Соня еще раз постучала. Но никто не появился из темноты полуподвального помещения. Никто не откликнулся на отчаянный сигнал любящего сердца. Она подошла к самой стене, к самому тому месту, с которого в начале месяца лучший ученик отца начал обмер дворцовой площади, еще раз напоследок до слез всмотрелась в чернеющую глубину камеры предварительного заключения. Казалось, там не было никого. Наконец Илья Ильич оторвал Соню от злополучного окна и уговорил пойти домой.
- Завтра я буду с ними разговаривать, завтра все выяснится, успокаивал он Соню. - Ну, а послезавтра ты, Соня, оденешь мамино платье и, господи ты мой, какой пир мы закатим, пир на весь мир!
- А ты оденешь белую индийскую рубашку, которую я тебе привезла из столицы.
- Да, да, конечно, - обрадовался Сониному оптимизму Илья Ильич. - Я же обещал ее надеть в самый торжественный момент моей жизни. Вот он и наступил, счастливый час, жаль только...
- Ладно, ладно, что-то мы с тобой сегодня совсем на мокром месте, уже улыбаясь сквозь слезы, принялась успокаивать отца Соня.
21
Прошла еще одна ночь. Все шло как нельзя лучше. Караулов с раннего утра пригнал грузовик с синей полосой и крупной надписью на боку "Перевозка грузов населению", и двое дюжих молодцов с копчеными лицами быстро сколотили деревянные ящики, аккуратно, Караулов следил специально, сложили туда чирвякинские продукты и увезли на вокзал. Потом позвонил Трофимов и сообщил номер вагона. Потом позвонил Зарудин из института и получил последние указания. И все шло прекрасно. Телефон перестал чирикать, у подъезда перестал тереться лопоухий парень.
Все шло так хорошо, что Сергеев решил соснуть часок-другой перед поездом, но тут появилась Марта. На фоне всеобщего увядания природы ее майское цветение выглядело по меньшей мере вызывающим. Совершив традиционный обряд вживания в его апартаменты - вешание сумки на крючок в прихожей, через два шага снимание первой туфли, еще через две припрыжки снимание второй, на половине пути в спальню вытягивание заколки с последующим распусканием прически до плеч, краткое любование перед ею же купленным трюмо - Марта, подобрав под себя ноги, расположилась на дальнем углу бескрайнего дивана. Только тут она заметила, что у хозяина чемоданное настроение.
- Ты опять уезжаешь, Шалопут?
Тот промолчал.
- Надолго?
- Не знаю, - честно ответил Шалопут.
- Ничего себе, - протянула Марта.
Шалопут присел на краешек дивана и закурил.
- Ты что, можешь никогда не вернуться? - пугаясь своих слов, спросила Марта.
- Не знаю.
- Та-ак. Я все поняла, - Марта инстинктивно отодвинулась от него еще дальше. - Теперь я все поняла. Ты уезжаешь за границу.
- Ну, - Шалопут замялся, - в некотором смысле да, в общем, смотря что считать границей.
- Ты диссидент, - выпалила Марта.
Шалопут заулыбался.
- Почему ты так решила? Ведь если ты имеешь в виду государственную границу, могла бы посчитать меня разведчиком. А что, это идея, будем считать меня разведчиком, - Шалопут загорелся. - Ведь я и в самом деле разведчик... разведчик человеческих дел, - мечтательно произнес Шалопут.
- Нет, ты не разведчик, ты диссидент, - настаивала Марта. - Ты посмотри, как ты живешь, ты же всю жизнь живешь как на вокзале. Конечно, все сходится, зачем тратиться на мебель, если все равно уезжать? Да что там мебель, посмотри, у тебя ничего нет. Нормальные люди в твоих условиях семьей обзаводятся, корни пускают, а ты? У тебя даже друзей нету. Один Чирвякин, и тот доходяга. Господи, как же я раньше не догадалась, ведь у тебя здесь ничего и никого нет...
- У меня есть ты, - не согласился Шалопут.
- Я не в счет, я дура, я влюбленная дура, бросаю семью, бросаю все, а ты? Ты чем жертвуешь? А-а, ты временщик, ты хочешь смыться, а нас тут оставить всех с носом. Господи, а я то думаю, чего он молчит, ни о работе, ни о чем ни слова. Перестань пускать свои дурацкие кольца... Ты обо мне подумал? А что, если ты бросишь меня, а я удавлюсь?
- Марта, ну ты тоже даешь, - Шалопут затушил сигарету и под обстрелом искрящихся гневом карих глаз пополз мириться.
- Не прикасайся ко мне, диссидентская рожа.
Шалопут в ответ лишь помотал головой.
- Ну скажи, что соврал.
- Насчет?
- Насчет заграницы.
- Соврал.
- Честно?
- Честно.
- Ну скажи еще что-нибудь, любимый.
- Что же я скажу?
- Марта.
- Марта.
22
Следующим утром Варфоломеев и Трофимов прибыли на Северную Заставу. Как и в прошлый раз, перед их приездом выпал обильный снег. Казалось, люди и природа решили использовать вторую попытку для взятия новой, невиданной доселе высоты. Правда, не все было точно как в прошлый раз. Теперь попутчики не разошлись сразу с перрона, но наоборот, вместе, нога в ногу пошли к государственному дому. Кстати, проходя мимо багажного вагона, один из попутчиков подал незаметный тайный знак низенькому коренастому человечку, который вел уже активные переговоры с двумя дюжими носильщиками.
Когда они вышли на площадь перед городским музеем, один спросил у другого:
- Сергей Петрович, ты зачем прошлый раз шагами площадь мерил?
Варфоломеев остановился и, слегка прищурившись, ответил:
- Не знаю, как тебе объяснить.
- Как-нибудь объясни.
- Ты смеяться будешь.
- Не буду, - заверил Константин.
- Понимаешь, это у меня привычка в детстве была - так, от нечего делать взять и что-нибудь обмерить, - Сергей Петрович смущенно опустил глаза.
- Обмерить? - удивился Константин. - Для чего?
- Да понимаешь, ни для чего, так просто, интересно почему-то было. Варфоломеев сделал паузу. - Наверное, от скуки.
- И сколько же у тебя получилось?
- Чего?
- Шагов.
- Хм, двести шестьдесят, кажется.
- Двести шестьдесят пять, - поправил Константин, и оба рассмеялись.
Потом Варфоломеев наметил план действий. Сначала они договорились пойти в государственный дом, а затем уже домой к Варфоломееву бросить чемоданы.
Время было раннее, и им пришлось несколько минут затратить, чтобы стуками в стеклянное окошечко разбудить дежурного милиционера. Тот, немало подивившись столь ранним посетителям горкома партии, строгим голосом потребовал документы. Документы произвели большое впечатление на постового. Вытянувшись, насколько позволяло натяжение костей и мышц, он преданно посмотрел в глаза посетителям.
- Вызовите, пожалуйста, первого секретаря горкома, - вежливо попросил Варфоломеев.
- Товарища Романцева? - все же позволил себе удивиться постовой.
- Да, пожалуйста.
Нужно сказать, просьба генерального удивила не только милиционера, но и на капитана Трофимова. Он толком не понимал, чего хочет товарищ секретный ученый, но решил до поры до времени, как они и условились еще в поезде, не вмешиваться в ход событий.
- Но я не имею права, - оправдывался постовой. - Только в экстренных случаях.
- Именно сейчас и есть экстренный случай, - Варфоломеев построже посмотрел на попутчика и вдруг подморгнул. - Соедините меня с товарищем Романцевым.
Через несколько минут вспотевший, побелевший и одновременно покрасневший постовой передал Варфоломееву черную эбонитовую трубку.
- Алло, Николай Александрович, здравствуйте, - бодренько послал он в трубку утреннее приветствие.
- Чего надо? - послышался голос потревоженного начальства.
- Говорит генеральный конструктор Сергеев.
Воцарилась напряженная тишина. Нужно было как-то помочь титаническому напряжению и Варфоломеев уточнил:
- Генеральный конструктор Секретного Объекта.
Товарищ Романцев громко ухнул в трубку. Он тут же вспомнил и свою скороспелую приветственную телеграмму центральному комитету в связи с постройкой телевышки, и последовавшую затем безжалостную выволочку за попытку рассекретить оборонные данные стратегического значения.
