Андрей Платонов - Том 7. Сухой хлеб
— Ступай, — говорит, — куда глаза твои глядят, ступай от меня скорее… Хотел я тебе голову отсечь, да, знать, судьба тебе жить.
Глянул брат на сестру и заплакал. «Отчего такое, — думает. — От счастья бывает одно счастье, а от беды — две беды? Нету сына у меня теперь, и сестры нету».
Тронул он лошадей и уехал, а сестра его осталась одна в лесу. Встала она с земли и пошла, безрукая, куда глаза глядят. Идет она по лесу, видит — тропинки все травой заросли давно, и куда они ведут — неведомо; а вскоре и заросших тропинок не стало. Заблудилась сестра, платьем обносилась блуждаючи и обессилела не евши.
Дни проходят, и ночи минуют, а сестра все идет, куда глаза ее глядят. Без рук ей непривычно, и скучает она по брату. Идет сестра и плачет:
Ветры вы, ветры буйные,
Донесите мои слезы до матушки,
Донесите до батюшки.
Да нету матушки, нету батюшки!
Солнышко ты, солнышко,
Обогрей меня, горемычную!
Затмился перед нею весь свет слезами, а утереть их она не может. Идет она и не видит, как ветер причесал ее волосы, как солнце разрумянило ее щеки, и стала она от того миловидна и хороша лицом. Стало быть, правду говорят, что честных и горе красит, а бесчестным и красота не к лицу.
А когда высохли ее слезы, увидела она сад, а лесу не было. В том саду на деревьях яблоки дозревают — сочные, рассыпчатые. Иные вовсе низко зреют, можно ртом достать. Скушала сестра одно яблоко и второе попробовала, а третье не тронула, остереглась: в первый раз ей чужое есть пришлось, нужда смертная заставила.
Тут подошел к ней караульщик-старик и побранил ее.
— Ах ты ведьма! — говорит. — Откуда явилась яблоки чужие ртом хватать! Я тридцать годов сад караулю, а ни в кое время ни единого яблока вор у меня не украл! А ты явилась и скушала! Ишь ты, безрукая воровка!
Побранился караульщик и повел безрукую к хозяину сада.
А в ту пору молодой сын хозяина сидел в избе и в окно глядел. Видит он девицу, собою убогую и худую и на лицо сперва неприметную, да в глазах ее была столь добрая душа, что красила ее пуще всякой прелести, и красавиц — лучше ее нету. Залюбовался он на пришлую девицу, забилось в нем сердце от радости.
— Отпусти ее! — крикнул он караульщику.
Подошел он сам к той девице, смотрит — а она безрукая. И еще более полюбил ее молодец; видно, кого любишь, того и калечество не портит.
Однако опечалился тут молодец: что отец еще скажет? Подошел он к отцу, поклонился ему и говорит:
— Позволь мне, батюшка, весточку тебе сказать, — да весточку в радость, а не в кручину. Караульщик наш пленницу в саду твоем поймал, а милее ее нету мне никого на свете. Не губи моего сердца, батюшка, дозволь мне жениться на ней!
Вышел отец во двор, поглядел на безрукую девицу и говорит:
— Чего ты, сын мой! Есть и краше ее девицы, да и побогаче найдутся. А эта что же — она калека безрукая. Суму ты нищую будешь за нею таскать!
Сын ответил отцу:
— Есть и краше девицы, да милее ее мне нету. А что суму нищую за нею таскать — что же, батюшка, коли судьба нам такая, буду и суму таскать.
Задумался батюшка.
— Гляди, — говорит, — сам, сын мой любезный. В хозяйстве я волен, в саду своем я волен, а в сердце твоем я не волен. Сердце твое не яблоко.
Сыграли честную свадьбу, и стали молодые жить своим семейством, как все люди живут. Жили они в ладу друг с другом, жили они в счастье, да недолго им жить вместе пришлось, настала для них разлука.
В ту пору началась война с неприятелем, и у безрукой жены взяли мужа в военную службу. Вот уходит он на войну и просит отца:
— Батюшка, не оставь жену мою! Она родить должна, так напиши мне письмо в тот час, а я порадуюсь сыну либо дочери.
— Не горюй, сын мой, — отец говорит, — гляди там, даром головы своей не отдавай. А по жене скучать скучай, а горевать не надо: она мне будет как дите родное.
И ушел молодец на войну. А пришел срок, и родила ему сына безрукая жена. Поглядела мать на своего младенца, поглядел дед, и видят они: руки у младенца золотые, во лбу светел месяц сияет, а где сердце — там красное солнце горит. Да, гляди, для матери и для дедушки иных детей и внуков не бывает.
Уехал батюшка в столицу, повез он яблоки продавать на гостиный двор. А безрукая мать позвала старика караульщика и велела ему написать мужу письмо. В давнее время старик этот в солдатах служил и грамоте знал. Сперва она велела поклоны написать — от нее и от батюшки, а потом о сыне велела написать, что родился-де у них прекрасный младенец, и все приметы его велела описать, отчего все люди радуются, глядючи на него.
Сложил старик письмо, спрятал его за пазуху и пошел.
Вот идет он лесом, идет полем; глядь — и ночь настала. Видит он — изба стоит, и попросился ночевать.
Стал старик на ночлег; хозяева его ужином накормили, а хозяйка и постель постелила прохожему человеку. Хозяин лег и уснул, а хозяйка начала пытать прохожего старика, чей он сам, да откуда идет и куда, да как до старости дожил — худо ли, хорошо ли, сытно или голодно.
Рассказал прохожий, как он прежде жил и какая у него теперь забота.
— Вот, — говорит, — несу молодому хозяину добрую весть: родила жена ему сына. А жена-то у него хоть и безрукая, зато лицом умильная, а по сердцу считать — так никого ласковее ее нету.
Хозяйка избы подивилась:
— Аль и вовсе безрукая?
— Безрукая, — сказал старик. — Слух был, брат родной отрубил ей руки, со зла, стало быть.
Хозяйка опять подивилась.
— Ишь ты ведь, — говорит, — злодеи какие бывают! А где же весть твоя? Не потеряй, гляди!
— А тут, — старик говорит, — весть: в бумаге за пазухой лежит.
Хозяйка ему:
— Ты бы, — сказывает, — в баньке попарился; умаялся небось и пропотел в дороге. Я тебе враз баньку-то истоплю.
Старик обрадовался: и то, дескать, от бани всегда польза.
Истопила баню хозяйка, снял старик одежду и пошел кости попарить. А хозяйка не от доброго сердца и не от уважения истопила баню прохожему человеку: муж-то ее приходился братом безрукой сестре, отсюда он ее и в лес увез, да не доказнил ее до смерти. Нашла хозяйка письмо в исподней рубахе старика и прочитала его; прочитавши, бросила она то письмо в печь, написала другое и положила его обратно старику. А написала она в письме, что, дескать, родила жена мужу не ребенка, а спереди вроде как поросенка, сзади собаку, а со спины он на ежа похож, и что теперь делать с ребенком, пусть муж отпишет.
Настало утро, и ушел старичок далее. А когда прошло время, идет тот самый старичок назад, идет по старой дороге. Увидела его хозяйка, которая его и прежде привечала, и зовет в избу.
Остался ночевать старик в знакомой избе. Хозяйка его и спрашивает: с чем он ко двору идет, что ему молодой-то хозяин сказал.
— А молодого хозяина я и не видел, — старик говорит, — он в бою был в тот час; а кончился бой, мне письмо от него передали, в нем и воля его сказана.
— Какая же в письме воля его сказана? — спрашивает хозяйка.
— А мне неведомо, — отвечает старик. — А читать письма я не смею.
Сказал старик и стал собираться спать ложиться: на дворе-то уже завечерело.
Хозяйка ему и говорит:
— Дай-ко, дедушка, рубаху я тебе зашью — ишь, в дороге-то как обносился.
А старик-то уж спит. Взяла его рубаху хозяйка, поглядела, а изнутри к рубахе бумага пришита — письмо. Стала она читать, что написано. Муж пишет безрукой жене, он велит ей, чтобы она берегла и жалела их дитя, а что оно безобразным родилось, так для него оно все равно дорого и мило; и о том же муж безрукой жены и батюшку своего просит, чтобы и батюшка глядел за младенцем и берег его.
— Нет, — прошептала хозяйка, — не углядит твой батюшка за младенцем.
И написала она другое письмо: пишет, будто бы муж Безручки к своему отцу, а жене ничего не пишет; пишет он, чтобы батюшка прогнал прочь со двора его жену вместе с ее сыном, не хочет он более ее знать, не желает он жить с безрукой женой, не под стать она ему, воину, а если уцелеет он на войне, то будет у него другое семейство.
Починила хозяйка стариковскую рубаху и пришила к рубахе свое письмо, как и было, а истинное письмо оставила себе.
И ушел старик.
Вот явился он к своему хозяину, свекру Безручки, и подает ему письмо.
Прочитал старый хозяин письмо и позвал Безручку.
— Здравствуй, — говорит, — хозяюшка!
А Безручка ему:
— Здравствуй, батюшка! Да какая же я при вас хозяйка? Я младшая в доме.
Задумался тут старый свекор.
— Да и я, — говорит, — не хозяин. Когда тебя караульщик привел, хотел было я тебя со двора прогнать, а ты в доме осталась. А нынче хочу я, чтобы ты всю жизнь в моем доме жила, а ты уйдешь навсегда.
И сказал ей свекор, как сын ему в письме написал.
— Со двора велел прочь тебя согнать. Видно, переменилось у него сердце к тебе.
