Алексей Писемский - Мещане
Янсутский, по обыкновению, ненадолго опешил: он не знал, что Бегушев был родня генералу.
- По крайней мере в отношении Домны Осиповны Александр Иванович был таков. Он ей, в продолжение всей их любви, не подарил даже какой-нибудь ленты рублевой, - проговорил он.
Генерал сделал небольшую гримасу. Он решительно недоумевал, зачем Домне Осиповне была нужна рублевая лента.
Янсутский, как бы поняв его, выразился точнее.
- Конечно, дело не в ленте рублевой, но Домна Осиповна, что очень натурально и свойственно женщинам, желала, чтобы Александр Иванович подарил ей что-нибудь: ну, хоть какую-нибудь дачку тысяч в пять, в шесть!
- Она сама богата! Сама бы могла купить себе дачу! - заметил генерал.
- Но Домна Осиповна желала получить от него, потому что кто же к богатству не стремится присоединить еще большего богатства, - это общее свойство людей! Кроме того, в подарке Бегушева Домна Осиповна увидела бы доказательство любви его.
Генерал понимал, что женщину, не имеющую средств, мужчина должен на последние средства поддерживать, понимал, что женщина может разорить мужчину: его самого в молодости одна танцовщица так завертела, что он только женитьбой поправил состояние; но чтобы достаточной женщине ждать подарков от своего ami de coeur*... это казалось генералу чувством горничных.
______________
* друга сердца... (франц.).
- За то, что Бегушев не подарил madame Олуховой дешевенькой дачки, она и подала ему карету? - спросил он с несвойственной ему ядовитостью.
- За то, - отвечал Янсутский, которому вовсе это было не удивительно в Домне Осиповне. - По крайней мере, она сама мне говорила, что это одна из главных причин! - присовокупил он.
Хорошо, что седовласый герой мой не слыхал, что рассказывал Янсутский в настоящие минуты о нем и с Домне Осиповне. О, как бы возненавидел он ее, а еще более - самого себя, за то, что любил подобную женщину!
Вечером Бегушев еще раз встретил генерала. Томимый скукою, он шел с понуренной головой по бульварам, среди многолюдной толпы - идущей, разговаривающей, смеющейся, евшей, пившей в открытых кофейнях, - и, совершенно случайно, взмахнув глазами в сторону, увидал небыстро едущее ландо, в котором на задней скамейке сидели две молодые дамы, а на передней Янсутский и генерал. Оба кавалера разговаривали с своими дамами самым развязным и веселым образом. О том, какого сорта были эти особы, сомневаться нечего!.. Бегушев, попав в луч зрения кузена и вспомнив суждения его о Тюменеве, погрозил ему пальцем.
Генерал довольно громко крикнул ему по-русски:
- Я в Париже, а не в Петербурге, - и затем приложил пальцы своей руки к губам, давая тем знать Бегушеву, что он касательно этой встречи должен всю жизнь носить замок на устах своих!
Глава VII
Все, что ни говорил генерал Трахов о Тюменеве, была правда. Ефим Федорович, как бы забыв все в мире, предавался идиллии и жил на прелестнейшей даче в Петергофе вместе с m-me Меровой; при них также обитал и папаша ее, граф Хвостиков. С Ефимом Федоровичем случилось явление, весьма часто повторяющееся между грубой половиной человеческого рода - мужчинами. Вначале он предполагал войти в легкие и кратковременные отношения с m-me Меровой. Ефим Федорович, как мы знаем, не испытывал ни разу еще так называемых благородных интриг и не ведал ни роз, ни терниев оных; на первых порах m-me Мерова совершенно его очаровала, и только благодаря своему благоразумному темпераменту он не наделал окончательных дурачеств.
В одно утро Тюменев сидел на широкой террасе своей дачи и пил кофе, который наливала ему Мерова. Тюменев решительно являл из себя молодого человека: на нем была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки. Что касается до m-me Меровой, то она была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы похорошела: напротив - похудела и постарела. Напившись кофе, Тюменев стал просматривать газету, a m-me Мерова начала глядеть задумчиво вдаль. Вдруг она увидела подъехавшую к их даче пролетку, в которой сидел Бегушев.
- Боже мой, кого я вижу! - воскликнула Мерова с неподдельным удовольствием и, соскочив с террасы, бросилась навстречу Бегушеву, обняла и даже поцеловала его.
За ней следовал и Тюменев. Он был очень доволен этою искреннею радостью Меровой приезду его друга.
- Откуда? - спрашивал он, тоже обнимая и целуя Бегушева.
- Из-за границы! - отвечал тот.
- Но как же тебе не грех было не ответить мне на мое весьма важное для меня письмо, да и потом ни строчки!
- Я к тебе и прежде не часто писал! - произнес себе под нос Бегушев и при этом потупился.
- Знаю я... этим только и успокоивал себя... Но где же Домна Осиповна?.. Отчего ты не привез ее к нам?
Мерова взглянула при этом на Бегушева.
Домна Осиповна давно уведомила ее о разрыве своем с ним и при этом описала его в самых черных красках, называя его эгоистом, скупцом, злецом. Мерова об этом письме ничего не говорила Тюменеву.
- Домны Осиповны, вероятно, здесь нет! Я не знаю даже, где она, объяснил ему Бегушев.
Тюменев исполнился удивления.
- Даже не знаешь!.. - проговорил он.
- Даже не знаю! - отвечал Бегушев с ударением.
Во все это время Мерова чрезвычайно внимательно смотрела на него.
- А за границей вы лечились? - спросила она его.
- Нет, - отвечал Бегушев.
- Но ты, однако, очень переменился... Совсем поседел... похудел!.. сказал ему Тюменев.
- Ужасно!.. Невероятно!.. - подхватила с участием Мерова.
Бегушев при этом улыбнулся.
- В природе все меняется - таков ее закон! - сказал он.
Затем Тюменев начал было его расспрашивать об Европе, об ее литературных, художественных, политических новостях, и при этом, к удивлению своему, заметил, что Бегушев как бы никого там не видал и ничего не читал.
- Но где же ты, собственно, был? - спросил он его в заключение.
- В Париже.
- И что ж там делал?
- Спал.
Тюменев расхохотался.
- Господи!.. В Париже спать?.. - воскликнула Мерова, припоминая, как она, бывши там с Янсутским, бегала по красивым парижским улицам в каком-то раже, почти в сумасшествии.
Вслед за тем она, так как ей пора было делать туалет, оставила террасу, взяв наперед слово с Бегушева, чтобы он никуда-никуда не смел от них уезжать!
Когда приятели остались вдвоем, между ними сейчас же начался более откровенный разговор.
- Я все-таки, любезный друг, желаю знать определительно, что неужели же между тобой и Домной Осиповной совершенно и навсегда все кончено?
- Совершенно и навсегда!
- По какому поводу?
- По какому... - отвечал Бегушев неторопливо, - не скрываю, что я, может быть, неправ: по поводу того, что она пошлянка и мещанка!
Тюменев махнул рукою.
- Ну да, понимаю! - сказал он. - А с ее стороны?
- С ее стороны - я не знаю! Впрочем, она меня не оставляла, а я ее оставил.
Тюменев покачал неодобрительно головою.
- Капризник ты величайший, вот что я тебе скажу.
- Не спорю!.. - согласился Бегушев. - Но сам ты счастлив вполне с madame Меровой? - добавил он.
Что-то вроде кислой улыбки проскользнуло на губах Тюменева.
- Полного счастья в жизни нет; но насколько оно возможно, я счастлив, отвечал он.
- А против тебя тут вопиет все общество за твою любовь, - продолжал Бегушев.
- Кто тебе это говорил?
- Кузен мой, Трахов.
- А, генерал от кухни!.. - произнес Тюменев с явным озлоблением.
- Он умоляет тебя простить его за то, что им не был принят на службу граф Хвостиков, хоть ты и ходатайствовал за него, - говорил Бегушев с полуулыбкой.
- Твой кузен этот - такой дурак, - начал Тюменев, все более и более разгорячаясь, - и дурак неблагодарный: я делал ему тысячи одолжений, а он не захотел взять к себе больного, голодающего старика на какое-то пустейшее место, которое тот уж и занимал прежде.
- Но граф на этом месте проворовался! - заметил Бегушев.
- Вздор-с, выдумки все это! - воскликнул Тюменев.
Хвостиков с божбой и клятвой успел его уверить, что он никогда ничего подобного не делал.
- Тут, главное, то досадно, - продолжал Тюменев, - что у этого кухонного генерала половина чиновников хуже графа, а он еще ломается, благородничает!.. Впрочем, будем говорить о чем-нибудь более приятном... Скажи, madame Мерову ты хорошо знаешь? - заключил он.
- Нет; слыхал только, что она добрая.
- Ну, а еще что слышал? Пожалуйста, говори откровенно.
- Слышал еще, что мотовка великая!
Об этом свойстве Меровой Бегушеву натвердила Домна Осиповна и очень всегда обвиняла за то приятельницу.
- Это есть отчасти, мотовата! - подтвердил Тюменев. - Но полагаю, что от этого недостатка всякую женщину можно отучить убеждениями и разъяснениями!
Бегушев на лице своем как будто бы выразил, что "пожалуй, можно, а пожалуй, и нельзя!"
- Ты не предполагаешь жениться на Меровой?.. Она вдова! - сказал он.
При этом вопросе Тюменева даже всего подернуло.
- Что за странная мысль пришла тебе в голову; разве это возможно! проговорил он.
