Борис Фальков - Тарантелла
- Как раз предупреждений было предостаточно, - выпалила она, но тут же взяла себя в руки: напомнила себе о недавнем решении, касающемся исходного ноля. - Но о них, и об осложнениях, мне нужно поговорить с вами не так, а всерьёз. Оставим нашу пикировку, ладно? Мне уже не до шуток. Похоже, мне придётся задержаться до завтра, Адамо.
Она подпустила в свой голос немного грудного тембра, увлажняя осипшие связки. Всё сначала? Ну да, повторить всё, но чуточку иначе, умней. Сдаваться она всё ещё не собиралась. Да и как это сделать практически: сдаться, как бы этого, допустим, ни хотелось? Если обстоятельства продолжают складываться так, что сегодня действительно никак не уехать.
- Меня, кстати, зовут Эва, смешное совпадение, не правда ли... Извините, никак не могу собраться с мыслями: я не очень хорошо себя чувствую. У вас есть что-нибудь от головной боли? Меня от неё уже, в буквальном смысле, тошнит.
Он заметно нахмурился, услыхав её имя. Или своё? Так пусть знает, что она времени зря не теряла, кое-что уже проделала.
- Чего смешного в таких совпадениях? - кисло спросил он. - Но я так и думал, вы что-то пили у этого... отравителя. И ели? Как только вы вошли, я сразу заметил: выглядите заметно хуже. Подзавяли маленько... Хотя и, вроде, чуток смягчились, не так наседаете, как раньше: там вас сделали податливей, нет?
Интересно, как бы ей удалось насесть, коли на неё саму так сразу насели!
Он порылся в ящике своей конторки, пошуршал там бумажными пакетиками, распечатал один и протянул ей таблетку. Потом вытащил у себя из-под ног бутылку, налил минеральной воды в стакан. Вода была тёплая. Она положила таблетку на пересохший язык, глотнула... Ей не удалось сдержать прилив тошноты, пищевод сжался, вода и таблетка - всё вырвалось из её рта наружу. Она едва успела отвернуться в сторону, чтобы не заплевать Адамо.
Но на том дело не кончилось. Вслед за пищеводом конвульсивно дёрнулся и желудок, и вдогонку первой волне из его нутра выплеснулась вторая: тягучая и кислая. Миндалины вспыхнули перечным огнём. На гранитном полу образовалась овальная зеленоватая лужица с красивыми жёлтыми, даже золотистыми вкраплениями, отлично вписавшаяся в прямоугольный коричневый орнамент. Она тупо смотрела на неё, не испытывая ничего, даже смущения, хотя её вывернуло наружу нутром публично, на глазах у чужого человека. Ещё одно подтверждение, что он хотя бы отчасти стал своим. И ещё одно: его собственная кислая рожа. Кроме того, сам по себе крепкий кислый запах от лужи был вполне способен задавить в источнике любое смущение, попробуй оно возникнуть. Такой запах и сам может стать источником чего угодно.
- Ничего особенного, бывает, - сказал он с почти одобрительной, поощрительной интонацией. - Я приберу, не беспокойтесь. Но вы присядьте-ка... на всякий случай.
Уверенным хозяйским жестом он показал - куда: к нему в лодку, на соседний стул. Кресла для постояльцев принято ставить в холле, хозяин, вместо того, чтобы скупиться на удобства. Тогда, может быть, у нас и появятся эти постояльцы. Она мотнула головой: нет, в лодке он окажется слишком близко, и наверняка почует такую же кислую вонь и из её рта. Пойти следует совсем в другую сторону, не приблизиться к нему - отдалиться от него: сходить почистить зубы, например, и вообще помыться... расстаться с ним, ненадолго. Расставания даже и с близкими людьми, и последующие возвращения к ним, всё это тоже способ укреплять, удерживать близость, и это средство не худшее из помогающих продержаться в трудные времена.
Что ж это ты вдруг так раскисла, милая, держись-ка поуверенней, обратилась она к себе, переняв чужую поощрительную интонацию. У уверенности были и дополнительные основания: сразу после извержения ей стало намного легче, будто из неё вышел тяготивший, разбухавший в ней избыток чего-то, судя по результатам исхода - жидкого. Странно, откуда бы ему тут взяться, излишку жидкости.
- Судя по цвету, пили купорос, - определил он. - Возьмите ещё таблетку.
Отказ принять гостеприимное предложение его конечно же обидел. Очень хорошо, ещё одно облегчение. Как и уютный полумрак холла, после адской-то площади и серно-кислого извержения Геенны.
- Нет, пожалуй, не надо, - хрипло проворковала она. - Больше не хочется себя испытывать. Если чего и хочется, то свободно вздохнуть: я всё время задыхаюсь. А пила я молоко, и вроде бы нормальное. Разве что слишком жирное. И недостаточно холодное, я привыкла со льдом.
- Я уж понял, что вы привыкли всё делать... по-американски.
Он, как будто, поддержал предложенный ею тон, соответствующий её навыкам. И она бегло, словно отмечала тезисы заготовленного доклада, пожаловалась и на другие болезненные ощущения: ватные ноги, повышенная влажность кожи - никогда раньше так не потела, наверное, от этого и зуд, занудный, как зуд бра в комнате наверху... Кстати, пора и починить, а то невозможно уснуть как следует. Но от того зуда всё ж таки можно избавиться, трижды дёрнув за верёвочку. А от этого...
Она даже показала, где именно зудит сильней всего, и снова поймала свои руки на бессознательных, без её приказов, движениях. Поймала саму себя на том, что показывая, где зудит - почёсывает, скребёт эти места ногтями: то вокруг поясничных позвонков, сзади, то под грудью, cпереди. Поймать же себя удалось только потому, что ногти предательски потрескивали, такой неприятный звук, но зуд не усмиряли, ещё большая неприятность. И вообще обнаружилось, что зудит не на поверхности кожи, а под ней, на небольшой - а всё же недостижимой глубине. Благодаря этому своевременному открытию, ей удалось удержаться и не почесать голову. Это было бы уж слишком, дорогая, запоздало подумала она. Впрочем, оно бы отлично соответствовало всему остальному, успевшему тут с тобой случиться, и от чего тебя не удержал никто: всё случившееся перегружено ровно таким же лишком. Что ж, никто не удержал, но никто и не виноват, разве ты не сама затеяла всё это дело? Значит, и раскаиваться в этом тебе самой.
- Это всё от жары, - поставил он свой диагноз, ничему не удивляясь, или не замечая деталей рассказанного и показанного: усвоив лишь общее, или только хорошо ему знакомое. - Обычный перегрев. Осторожные люди в полдень у нас не выходят. Вам надо было пролежать весь этот день в темноте. Вчера у вас была морская болезнь, а вы сразу сегодня на солнце. Вспомните-ка, я предупреждал. Но у вас, так сказать, заложило уши.
- Я помню, да и не вы один щедры на предупреждения... А что мне с них? У меня выбора нет, мне надо работать, иначе - зачем же было всё это затевать!
- Вот именно, - подтвердил он. - Но как это у вас нет выбора? Придётся задержаться, говорите вы, вот какие вы сделали из всего выводы. А прочисти бы вы уши и глаза бы пораскрой, коли уж нашлись добрые люди, давшие вам предупреждения... Если б вы им вняли, то поступили бы совсем наоборот: уехали бы отсюда, не откладывая, прямо сейчас. И сказали бы совсем противоположное. Что ж, придётся нам расстаться, сказали бы вы.
- Это почему же я должна... - заколебалась она. - И потом, разве я не должна вам за комнату?
- Ах ты, Господи, - сквозь зубы проговорил он. - За кого же вы меня принимаете? Мы не такие мелочные, как вы думаете...
Он снова порылся в ящике, на этот раз в нём продлённо звякнуло, захватил что-то в горсть и протянул ей. Она оторопело уставилась на его раскрытую ладонь, на сложившуюся в протянутом к ней ковшике фигуру: ключи от её "Фиесты", пересекающие по диаметру колечко, к которому они подвешены, как колокольчики. Что ж, этот знак действительно смахивает на запрещающий длительную стоянку, а звяканье его - на звон прощальный. Похоже, желательное расставание ещё и неизбежно. Это его тягостные железные звоночки, оно уже, кажется, совсем близко. Уже, собственно, тут.
- И зачем только я сюда приехала... - прошептала она.
Горечь и кислота, обычно с затруднением совмещающиеся друг с другом, теперь легко сошлись в одно место: у корня её языка. Нет, немного глубже, на полпути между их источниками, между языком и сердцем. Ведь кислота, скорей всего, это послевкусие извергнутого желудком содержимого, но горечь... горечь вовсе нет. Она - привкус извергнутого содержимого сердца, горечь расставания. Терпкий вкус разочарования оставшейся ни с чем, опять только с самой собой, души.
- И вправду, зачем... - снова подтвердил он. - Ну, а нашли вы то, за чем приезжали?
- Не знаю, - сказала она. Это робкое признание, собственно полупризнание, далось ей через непомерное усилие. Но она сумела проделать ещё одно, дополнительное, и всё же довела дело до конца.
- Если совсем честно - пока нет.
СЕДЬМАЯ ПОЗИЦИЯ
- Однако, будьте уверены, найду, - заявила она от порога. - Не сомневайтесь. А... и вы тут, padre? Рада вас видеть. А вы меня?
Оба одновременно прекратили свой разговор и повернули к ней головы. Не дожидаясь ответа, она прогарцевала к конторке. По мере её приближения взгляд Адамо поднимался всё выше и выше над бортиком конторки, пока не упёрся в верхнюю пуговицу её жилета с таким выражением... собственно, без всякого выражения, будто он не столько смотрел - сколько слушал, как шуршат её шорты. Глаза облокотившегося на правый бортик prete поступили совсем наоборот, заскользили в противоположном направлении, и когда она подошла поближе остолбенело уставились на её колени. Она порадовалась и этому.
