Иван Крылов - Том 3. Басни, стихотворения, письма

   Был у крестьянина Осел,
  И так себя, казалось, смирно вел,
Что мужику нельзя им было нахвалиться;
А чтобы он в лесу пропа́сть не мог —
На шею прицепил мужик ему звонок.
Надулся мой Осел: стал важничать, гордиться
  (Про ордена, конечно, он слыхал),
И думает, теперь большой он барин стал;
Но вышел новый чин Ослу, бедняжке, соком
(То может не одним Ослам служить уроком).
   Сказать вам должно наперед:
   В Осле не много чести было;
Но до звонка ему всё счастливо сходило:
Зайдет ли в рожь, в овес иль в огород,—
Наестся досыта и выйдет тихомолком.
   Теперь пошло иным всё толком:
Куда ни сунется мой знатный господин,
Без-умолку звенит на шее новый чин.
   Глядят: хозяин, взяв дубину,
Гоняет то со ржи, то с гряд мою скотину;
А там сосед, в овсе услыша звук звонка,
  Ослу колом ворочает бока.
   Ну, так, что бедный наш вельможа
    До осени зачах,
И кости у Осла остались лишь, да кожа.

    И у людей в чинах
С плутами та ж беда: пока чин мал и беден,
   То плут не так еще приметен;
  Но важный чин на плуте, как звонок:
  Звук от него и громок, и далек.

Жил в городе богач, по имени Мирон.
Я имя вставил здесь не с тем, чтоб стих наполнить;
Нет, этаких людей не худо имя помнить.
  На богача кричат со всех сторон
Соседи; а едва ль соседи и не правы,
Что будто у него в шкатулке миллион —
А бедным никогда не даст копейки он.
  Кому не хочется нажить хорошей славы?
Чтоб толкам о себе другой дать оборот,
   Мирон мой распустил в народ,
Что нищих впредь кормить он будет по субботам.
   И подлинно, кто ни придет к воротам —
   Они не заперты никак.
«Ахти!» подумают: «бедняжка разорился!»
   Не бойтесь, скряга умудрился:
В субботу с цепи он спускает злых собак;
И нищему не то, чтоб пить иль наедаться,—
  Дай бог здоровому с двора убраться.
Меж тем Мирон пошел едва не во святых.
Все говорят: «Нельзя Мирону надивиться;
Жаль только, что собак таких он держит злых
   И трудно до него добиться:
А то он рад последним поделиться».

    Видать случалось часто мне,
Как доступ не легок в высокие палаты;
  Да только всё собаки виноваты —
   Мироны ж сами в стороне.

Лиса Крестьянину однажды говорила:
    «Скажи, кум милый мой,
Чем лошадь от тебя так дружбу заслужила,
  Что, вижу я, она всегда с тобой?
  В довольстве держишь ты ее и в холе;
В дорогу ль — с нею ты, и часто с нею в поле;
    А ведь из всех зверей
   Едва ль она не всех глупей».—
  «Эх, кумушка, не в разуме тут сила!»
Крестьянин отвечал: «Всё это суета.

   Цель у меня совсем не та:
  Мне нужно, чтоб она меня возила,
   Да чтобы слушалась кнута».

  У одного крестьянина служа,
Собака с Лошадью считаться как-то стали.
«Вот», говорит Барбос: «большая госпожа!
По-мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.
  Велика вещь возить или пахать!
Об удальстве твоем другого не слыхать;
И можно ли тебе равняться в чем со мною?
Ни днем, ни ночью я не ведаю покою:
Днем стадо под моим надзором на лугу;
   А ночью дом я стерегу».—
   «Конечно», Лошадь отвечала:
    «Твоя правдива речь;
  Однако же, когда б я не пахала,
То нечего б тебе здесь было и стеречь.

  Слепой Осел в лесу с дороги сбился
   (Он в дальний путь было пустился).
Но к ночи в чащу так забрел мой сумасброд,
Что двинуться не мог ни взад он, ни вперед,
И зрячему бы тут не выйти из хлопот;
Но Филин вблизости, по счастию, случился
  И взялся быть Ослу проводником.
  Все знают, Филины как ночью зорки:
   Стремнины, рвы, бугры, пригорки,
Всё это различал мой Филин будто днем
И к утру выбрался на ровный путь с Ослом.

  Ну, как с проводником таким расстаться?
Вот просит Филина Осел, чтоб с ним остаться,
И вздумал изойти он с Филином весь свет.
    Мой Филин господином
   Уселся на хребте Ослином,
И стали путь держать; счастливо ль только? Нет:
Лишь солнце на небе поутру заиграло,
У Филина в глазах темнее ночи стало.
   Однако ж Филин мой упрям;
  Ослу советует и вкось и впрям —
«Остерегись!» кричит: «направо будем в луже».
Но лужи не было, а влево вышло хуже.
«Еще левей возьми, еще левее шаг!»
  И — бух Осел, и с Филином, в овраг.

   Змея Юпитера просила.
   Чтоб голос дать ей соловья.
«А то уж», говорит: «мне жизнь моя постыла.
   Куда ни покажуся я,
    То все меня дичатся,
     Кто послабей;
    А кто меня сильней,
   Дай бог от тех живой убраться.
Нет, жизни этакой я боле не снесу;
А если б соловьем запела я в лесу,
   То, возбудя бы удивленье,
Снискала бы любовь и, может быть, почтенье.
И стала бы душой веселых я бесед».
Исполнил Юпитер Змеи прошенье;
Шипенья гнусного пропал у ней и след.
На дерево всползя, Змея на нем засела,
Прекрасным соловьем Змея моя запела,
И стая, было, птиц отвсюду к ней подсела;
Но, возряся в певца, все с дерева дождем.
  Кому понравится такой прием?
   «Ужли вам голос мой противен?»
   В досаде говорит Змея.

  «Нет», отвечал скворец: «он звучен, дивен,
Поешь, конечно, ты, не хуже соловья;
  Но, признаюсь, в нас сердце задрожало,
  Когда увидели твое мы жало:
   Нам страшно вместе быть с тобой.
  Итак, скажу тебе, не для досады:
   Твоих мы песен слушать рады —
  Да только ты от нас подале пой».

  Волк из лесу в деревню забежал,
   Не в гости, но живот спасая;
   За шкуру он свою дрожал:
Охотники за ним гнались и гончих стая.
Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,
     Да то лишь горе,
   Что все ворота на запоре.
   Вот видит Волк мой на заборе
      Кота
И молит: «Васенька, мой друг! скажи скорее,
   Кто здесь из мужичков добрее,
Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?
Ты слышишь лай собак и страшный звук рогов!
Всё это ведь за мной». — «Проси скорей Степана;
Мужик предобрый он», Кот-Васька говорит.
«То так; да у него я ободрал барана».—
   «Ну, попытайся ж у Демьяна».—
  «Боюсь, что на меня и он сердит:
   Я у него унес козленка».—
   «Беги ж, вон там живет Трофим».—
«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:
Он на меня с весны грозится за ягненка!» —
«Ну, плохо ж! — Но авось тебя укроет Клим!» —
«Ох, Вася, у него зарезал я теленка!» —
«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил»,
    Сказал тут Васька Волку:
«Какую ж ты себе защиту здесь сулил?

Нет, в наших мужичках не столько мало толку,
Чтоб на свою беду тебя спасли они.
   И правы, — сам себя вини:
   Что ты посеял — то и жни».

   В саду у барина в пруде,
   В прекрасной ключевой воде,
     Лещи водились.
Станицами они у берегу резвились,
И золотые дни, казалось им, катились.
      Как вдруг
К ним барин напустить велел с полсотни щук.
«Помилуй!» говорит его, то слыша, друг:
   «Помилуй; что́ ты затеваешь?
   Какого ждать от щук добра:
Ведь не останется Лещей здесь ни пера.
   Иль жадности ты щук не знаешь?» —
    «Не трать своих речей»,
Боярин отвечал с улыбкою: «всё знаю;
   Да только ведать я желаю,
С чего ты взял, что я охотник до Лещей?»